Вечная невеста - Серова Марина Сергеевна - Страница 19

• Предыдущая
• 19/38
• Следующая

— Скажите, Наталья, — вернулась я к разговору. — А почему вы позвонили матери Алексея в день его похорон? Вы что, договорились звонить друг другу?

— Ну, телефонами-то мы обменялись, — ответила Наталья. — Но чтобы звонить… Я поняла, что он вряд ли позвонит сам, просто так. Да и мне он телефон оставил для проформы. Хотя… Он обещал зайти на следующий день. Но не пришел, поэтому я, собственно, и позвонила Тамаре Григорьевне.

— Вот как? — удивилась я, но не тому, что Порфирьев не пришел к Булыгиной, а тому, что вообще должен был, оказывается, прийти. — Вы что, договорились о встрече?

Наталья помолчала.

— Вот это мне и непонятно, — наконец ответила она. — Он засиживаться здесь не хотел, это видно было. А потом вдруг задержался… Во двор вышел, походил там. А потом и говорит: «Ты, Наташа, завтра дома будешь?» Я говорю — да, мол, буду. Я на третьи сутки через двое работаю, — пояснила она. — И вдруг он говорит: «Я к тебе заеду к вечеру ближе». Ну, а я что? — Давай, — говорю, приезжай. Грешным делом подумала даже, что… заинтересовала его. Еще посмеялась про себя — накануне свадьбы, мол… — невесело усмехнулась Булыгина. — Но он так и не приехал. А утром я позвонила ему домой, мне Тамара Григорьевна и сообщила, что с ним случилось. Я теперь думаю, что это он, наверное, так просто, из вежливости сказал, — со вздохом закончила Булыгина.

Можно было, конечно, согласиться, что Порфирьев пообещал заехать к бывшей однокласснице из вежливости. Но в этом случае вряд ли он стал бы оговаривать конкретную дату и время. В таких случаях обычно отделываются ничего не значащими фразами типа «ну ладно, я как-нибудь заеду или позвоню». Почему же Порфирьев назвал именно это время? И почему, по словам Натальи, он вдруг проявил неожиданный интерес к ней? Действительно, как к женщине? Маловероятно. Особенно если поставить рядом с Натальей Анжелику.

— Скажите, а как он себя вел под конец вашего общения? Что-то в его поведении изменилось? — спросила я.

— Да, в общем-то, ничего не изменилось, — снова усмехнулась Булыгина. — Во всяком случае, признаков того, что он резко в меня влюбился, не было. Я говорю, просто так он это сказал, лишь бы конец встречи скрасить. Он со мной не слишком-то и общался, о своем о чем-то думал. Во двор пошел прогуляться, а когда я за ним вышла, то попросил одного его на время оставить… Вот так.

— И долго он был один?

— Да нет, минут пять всего. Но я все равно чувствовала, что ему что со мной, что без меня — одинаково. Одинаково не-ин-те-рес-но, — отчеканила Булыгина, со вздохом кинув взгляд в окно.

Я по-прежнему не могла объяснить поведения Порфирьева и готова была внутренне согласиться с Натальей в том, что тот просто заехал к ней из вежливости, а затем из тех же соображений пообещал приехать вновь. Во всяком случае, ничего существенного в этом эпизоде я не видела. И на раскрытие преступления света он не проливал. Булыгина явно сказала все, что знала. Она действительно долгое время не общалась с Порфирьевым и была не в курсе его дел. А их общение в последнюю встречу тоже не предполагало откровений на данную тему. Поэтому мне ничего не оставалось, как распрощаться с Натальей и отправляться в обратный путь.

В машине я решила бросить кости и получила следующую комбинацию:

16+26+2 — Материальное благополучие. Не упускайте из виду никакие мелочи, которые могут повлиять на конечный результат.

Значит, что-то я все-таки упустила. Но что? Я еще раз прокрутила в голове только что состоявшийся разговор с Булыгиной. Но в нем вроде бы не было ничего интересного, за исключением непонятного ни ей, ни мне момента насчет того, что Порфирьев собирался к ней наведаться накануне своей гибели. Значит, в этом был какой-то смысл? Но он пока никак не проглядывался, во всяком случае, у меня не было никаких разумных объяснений его намерений. Но не зря же кости указывают мне, чтобы я не пропускала никаких мелочей! На всякий случай я достала блокнот, написала в нем: «Порфирьев — Булыгина, назначенная встреча» — и поставила рядом три жирных восклицательных знака. Это на всякий случай, чтобы постоянно держать данный эпизод в голове и думать над ним.

Я вошла в кабинет к Мельникову, когда тот разговаривал с Прокудиным и Мишаковым.

— Работаем, товарищ майор, — услышала я стандартную фразу.

— Плохо работаем. — Мельников тоже не отличался оригинальностью. — Что по Алтуфьеву? Как это так, не можете найти? Что, если по месту прописки преступник не проживает, значит, преступление не будет раскрыто, так, что ли, Мишаков?

— Сейчас поднимаем связи, — отозвался Мишаков.

Я прошла и села рядом с Прокудиным.

— Вот, кстати сказать, — улыбнулся Мельников. — Таня! Ты же знаешь, у нас с ФСБ напряженные отношения, исторически, так сказать, сложившиеся. Этот деятель, Алтуфьев… Никак не можем его найти! Может быть, пособишь? У тебя там вроде бы связи имеются. Может быть, пробьешь данные?

«У меня везде связи имеются», — мысленно усмехнулась я, а вслух спросила:

— А почему найти не можете?

— Ты вот у них спроси, почему найти не могут, — кивнул майор в сторону Мишакова с Прокудиным.

— Дома не живет, данных о том, где работает, нет, — объяснил Мишаков. — Надо ФСБ подключать.

— Понятно. Хорошо, позвоню сегодня, — отозвалась я. — Могу прямо сейчас. А из Саранска есть кое-какие интересные сведения, — я взглянула на Мельникова.

Андрей кивнул и приготовился слушать. Я коротко рассказала о своей поездке в Саранск.

Когда я умолкла, Мельников застучал пальцами по столу.

— Все это надо обдумать. Но сейчас давай по Алтуфьеву проедемся…

— Катком, товарищ майор, — осмелился пошутить Мишаков.

— Можно и катком, — согласился Мельников. — Только по решению суда.

Я тем временем набрала номер одного своего давнего знакомого, полковника ФСБ Валентина Подгорного. Этот человек благоволил ко мне, высказывал свои симпатии, но я старалась не злоупотреблять его добротой и обращалась к нему редко, когда без его помощи действительно было не обойтись.

Он не захотел разговаривать по телефону об интересующем меня деле и назначил встречу через час. Об этом я, естественно, тут же проинформировала Мельникова. Тот кивнул и попросил меня заехать к нему сразу же после встречи с Подгорным.

Полковник ФСБ Валентин Подгорный был здоровенным мужиком с атлетическим телосложением, которое в последнее время, правда, несколько изменилось из-за сидячей работы и пристрастию Подгорного к социальному злу, именуемому пьянством. Ранее этого за ним не наблюдалось, но, видимо, годы, кризис предпенсионного возраста и бог знает еще что. Все это промелькнуло у меня в голове, когда я зашла в кабинет Подгорного и увидела его расплывшуюся фигуру. Лицо у полковника никогда не отличалось аристократической белизной, но сейчас оно приобрело прямо-таки багровую окраску. Ко всему прочему, господин Подгорный зачем-то отпустил бороду, отчего стал немного похож на Хемингуэя.

— Заходи, садись, — пробасил он с улыбкой. — Коньячку налить?

— Моя машина меня бережет от этого, — ответила я, усаживаясь за стол.

— А вот это неправильно! — неожиданно погрозил мне пальцем Валентин Игоревич. — Я вот недавно статью прочитал в одном журнале, и знаешь, что выяснил?

— Что? — с не очень-то большим интересом спросила я.

— А то, что люди, которые злоупотребляют алкоголем, живут на пять лет меньше тех, кто не злоупотребляет…

— Ну! — воскликнула я.

— Гну! — лукаво улыбнулся Валентин Игоревич и поднял вверх указательный палец. — А те, кто не употребляет вовсе, живут на три года меньше тех, кто пьет умеренно.

— Только вот понятие об умеренности у всех разное, — усмехнулась я. — И вообще все это глупости. Три года, пять лет… От какого возраста это отсчитывается? Что, все живут одинаковое количество лет, что ли? Кто-то до девяноста доживает, а кто-то и до шестидесяти не дотягивает. Мне на кого равняться?

— Конечно, на девяностолетних! — рассмеялся Подгорный и налил себе рюмочку коньяка. — Вот видишь, я пью умеренно, стараюсь…

• Предыдущая
• 19/38
• Следующая