Мастер меча тысячелетней выдержки. Том I (СИ) - "Оро Призывающий" - Страница 4

Само собой, было бы очень глупо обманывать смерть, каждый раз накапливая силы по-новой, поэтому — по задумке, по крайней мере — они должны были бы прийти в это тело вместе со мной… вырвавшись из печатей фолианта.

Мои глаза широко распахнулись.

Нет, нет, нет…

— Эй, — Петя зажёг еще одну сигарету и взволнованно уставился на меня. — Всё в порядке? Не переживай ты так… может, мы что-то не так поняли, может, всё-таки не стоило дописывать в этот фолиант свои условия, может, он как гарантия для приставки работает… типа, ну — действует, пока не лезешь внутрь сам? Вот у тебя память и отшибло.

Моя рука дёрнулась сама по себе; в один шаг я сократил расстояние до Пети, после чего схватил его за шиворот рубашки и слегка приподнял над асфальтом. От неожиданности тот аж выронил сигарету изо рта.

— Вы… — я сглотнул ком в горле, — мы сделали… что?

Долбанные задроты.

Дрочилы книжные.

Почему из всех потенциальных неудачников мне попались именно те, кто додумался перевести весь фолиант, а не только нужную им страницу — от условий использования до самого заклятия⁈

Почему заклятие не мог прочитать перед смертью какой-нибудь аристократический заморыш, у которого не было бы времени разбираться, как это всё вообще работает?

Сколько бы я не злился, факт оставался фактом. Я стоял в загаженной дешевой едой, сигаретным дымом и мёртвыми тараканами комнатушке общежития и смотрел на древний фолиант, который две тысячи лет назад я вежливо позаимствовал у одного мелкого божка и переписал под себя.

Я смотрел на древний фолиант, а видел в нём лишь перечёркнутую графу со страшной ценой, которую должен заплатить призывающий за использование книги. Эта часть книжки вызывала у меня особую гордость.

Я смотрел на древний фолиант, а видел в нём лишь страницу с печатями, которые содержат мою силу. Особо чувствительными печатями, целостность которых ни в коем случае нельзя нарушать.

Смотрел — и видел, как поверх моих печатей красовались новые надписи двумя разными почерками, которых раньше там не было.

«ХОЧУ ПОДКАЧАТЬСЯ И КУБИКИ!»

«Я хочу, чтобы меня полюбила Анжелла Аквилла»

«Мы хотим, чтобы этот лох Кислевкий извинялся перед нами на коленях!»

«ХОЧЕТСЯ ДОРОГОГО БУХЛА!!!»

«Я хочу тройничок)»

«Мы хотим замутить ох*ительную тусу, как в том фильме»… и еще десятки подобных желаний.

— Ну, — Пётр виновато поскрёб затылок, — мы ведь были очень бухие, так? В тот вечер, когда ты доперевёл правила использования фолианта и оказалось, что условия призыва силы можно менять по своему усмотрению, если ты стал владельцем этой штуки.

Я схватился руками за голову.

Ну что же, рано или поздно правила этой дурацкой книжки должны были сработать против меня. Конечно, у меня нет моих долбанных сил.

Всё, что вписано в эту книжку — превращается в магический пакт. И идиотские пожелания двух девственников перекрыли собою все мои печати, а вместе с ними и все мои способности.

А главное, я ведь подстраховался! Изобрёл собственный, только мне одному во всём мироздании известный язык и записал условия на нём! Как, каким таким хером они вообще умудрились это всё перевести⁈

Что же; единственный способ сделать так, чтобы эти надписи пропали… Правильно, выполнить условия пакта.

Отчего-то мне резко захотелось вмазать по камню. Вместо этого я вмазал по стоящему рядом стулу; тот жалобно хрустнул и отлетел к стене, разбившись на составляющие. Ножки безвременно почившей мебели покатились по замусоренному полу.

Думаю, я бы ещё долго сидел на скрипящей кровати в общежитии, погружённый в мысли о том, что меня, обманувшего десятки раз саму смерть, обвели вокруг пальца второкурсники какой-то непонятной шараги, если бы не настойчивый стук в дверь.

Пётр, немного растерявшийся после того, как я схватил его за шкирку, тоже, кажется, не совсем понимал, что происходит, и всю дорогу в общежитие, по большему счёту, молчал. Но настойчивые удары в и без того хлипкую дверь привели в чувство и его. Парень подошел к двери и резко распахнул её… лишь затем, чтобы через секунду сложится пополам от резкого и мощного удара в живот.

На пороге стояло двое бугаёв, один больше другого. Я мечтательно ухмыльнулся, глядя в их лица. Да… вот эти бы точно не учудили такой херни с моим фолиантом.

— Чё лыбишься? — обратился ко мне первый. — Аквиллы передают привет.

Он пнул ногой лежащего на полу Петю, и тот лишь жалобно заскулил.

— Нас попросили передать, что если ещё раз кто-то хотя бы услышит от тебя имя Анжелы, — он переступил через скорчившегося от боли Петра, — то будешь смотреть на лес из багажника.

— Н-не трогайте его… — прохрипел Пётр.

— Че ты там вякнул сейчас? — бугай резко развернулся назад.

— К-Кислевский… ты же знаешь, у него проблемы с сердцем… мы извиняемся…

В лицо парня прилетел ещё один удар ботинком — на этот раз уже от второго амбала, что оставался в дверях.

— Тебе кто разрешал меня по фамилии называть, чмо⁈

Нужно отдать должное. Даже с полным ртом крови Петр звучал довольно членораздельно.

— Д-да ладно, мы же с вами дружили даже, пацаны… Кислевский… Каменев, н-ну что вы…

Каменев?

Я с улыбкой схватился за отломанную ножку от стула, валявшуюся возле моих ног.

Каменев!

Большего мне, сука, и не надо.

Неожиданности бывают разными.

Вот выигрыш в лотерею — это приятная неожиданность.

Или там пышущий зеленью оазис посреди пустыни.

Главное — не забывать, что неожиданности не всегда играют тебе на руку. Как бы парадоксально это ни звучало, я старался всегда быть готовым к тому, чего я не ожидаю.

Впрочем, в своей долгой жизни я дошёл до этого далеко не сразу. Не успели до этого дойти и Каменев с Кислевским.

Ведь осознать, что в тело задрота-сердечника, которого вы с дружком хотели как следует отпинать по почкам, вселился злобный тысячелетний мудак… это тоже неожиданность.

Из разряда тех, что неприятные.

Первой моя рука с крепко зажатым в ней куском дерева обрушилась на черепушку Каменева; не смог удержаться. Его друг же, в свою очередь, даже не успел понять, что произошло, и лишь инстинктивно увернулся от последующего удара куда-то в сторону.

Я взглянул ему в глаза и тяжело вздохнул.

Ножка стула отличается от привычного мне меча множеством характеристик — вес, летальность, длина, прочие мелочи…

Однако в этот конкретный момент меня больше волновали схожести. Ведь и то, и другое — твёрдые, продолговатые предметы, что удобно лежат в руке и хорошо подходят для донесения своих аргументов в радикальной форме.

А что будет, если твёрдым, продолговатым предметом вмазать мужчине в область кадыка?

Кислевский услужливо подсказал мне ответ на этот вопрос.

Он резко свалился на пол, схватившись за горло, и принялся неразборчиво хрипеть в попытках поймать воздух. Его друг Каменев оказался умнее и вырубился сразу, безо всей этой драмы.

— Т-ты! Какого… Стерлинг⁈.. — в панике заверещал Пётр, быстро перебирая ногами, чтобы отползти от избитых парней подальше. — Нам же теперь п**дец… Нас же…

Я оценивающе посмотрел на Кислевского. Парень продолжал издавать звуки засорившегося слива в ванной, ворочаясь, точно сломанная юла.

Ох, не люблю, когда они не вырубаются сразу. Это сродни тем моментам, когда ты успел попрощаться со знакомым, а потом оказывается, что до дому вам нужно идти в одну сторону.

Я занёс ножку стула над головой и посмотрел в испуганные глаза верзилы.

Неловко смотрите друг на друга, не знаете, что сказать…

Я вмазал Кислевскому по затылку.

Лучше поскорее разойтись по сторонам.

— Н-нас же теперь… найдут… с-сделают инвалидами, или убьют… — пока что главной угрозой за вечер для меня оказались летящие во все стороны слюни моего нового друга, — … а может, и вообще отчислят… Стерлинг!!!

Я посмотрел на два тела, аккуратно сложившихся у входной двери, а затем на Петра.