Необузданные Желания (ЛП) - Джессинжер Джей Ти - Страница 44

Я открываю дверь и сажусь на узкую скамью, закрывая за собой дверь.

— Благослови меня, отче, ибо я согрешил. Прошло очень много времени с момента моей последней исповеди.

Из-за резной деревянной перегородки слева от меня доносится раздраженный вздох.

— Ради всего святого, парень. Тебе не обязательно высмеивать святое причастие.

Как и у меня, у отца О'Тула все еще сохранился ирландский акцент с тех пор, как он впервые ступил на бостонскую землю десятилетия назад. Некоторые вещи искореняются с трудом.

— Как поживаете, падре?

— Не надо мне этого дерьма про падре, — сердито говорит он. — Для тебя я все еще отец О'Тул, парень, каким бы высоким и могущественным ты себя ни воображал. И я такой же, каким был, когда ты спрашивал в прошлый раз. Грешник, живущий на время, отмеренное ему по милости другого.

— Разве не все мы такие?

— Некоторые из нас больше, чем другие. Но мы есть те, кто мы есть.

Я улыбаюсь суровому тону его голоса.

— Ага. Тогда есть я. Все еще читаешь молитву о моем спасении каждую ночь?

Отец фыркает.

— Этот корабль отчалил много лет назад, сынок, и мы оба это знаем. Единственные О'Доннеллы, за которых я сейчас молюсь, - это твои мама и папа, да благословит Господь их души. — Он делает паузу. Понижает голос на октаву. — Знаешь, старушка ужасно гордилась бы тобой. Даже если ты проклят навечно из-за всей пролитой тобой крови.

— Обязательно нужно было добавить ложку дегтя?

— Я - священник. Виновные грешники входят в состав территории.

— Я всегда хотел спросить. Почему я должен быть проклят, если единственные люди, которых убиваю, - само зло? Если подумать, то на это можно смотреть как на государственную услугу.

— Ах. Неприкрытое эго, вот что это такое. Богу не нужна рука помощи, отправляющая Его правосудие, парень.

— Я не согласен.

— Конечно, ты не согласен. Что у тебя есть для меня сегодня?

— Имя. Мне нужно, чтобы ты передал его дальше.

— С кем?

— С кем бы ты ни связался в русской православной церкви.

— Ах. Опять эти русские. Чертовы коммунисты.

— В наши дни они больше капиталисты, чем коммунисты.

— Как его зовут? — спрашивает он.

— Михаил Антонов.

Отец задумывается и замолкает.

— Почему оно звучит знакомо?

— Он - глава местной братвы.

Тишина. После того, как до него доходит, что я задумал, он предупреждает:

— Это большой кусок, который нужно прожевать, парень.

— Ага.

— Это привлечет много внимания.

— Вот именно.

— И это будет дорого стоить.

— Так всегда бывает. — Я открываю дверь в исповедальню. — Спасибо тебе, отец.

— Оставь свое пожертвование в обычном месте, сынок.

— Будет сделано.

Застегивая пиджак, я выхожу из церкви тем же путем, каким вошел в нее: проклятым. Затем я направляюсь по домашнему адресу второго человека в списке Грейсона. Это гораздо более личное, чем то, что я предоставил отцу О'Тулу, и хочу позаботиться о нем сам.

«Око за око» - грубая концепция, но такая эффективная в моей работе.

Я ставлю посуду в посудомоечную машину, когда он низким голосом позади меня произносит:

— Вижу, ты освоилась здесь.

Поворачиваюсь и вижу Деклана, стоящего в углу кухни. Его не было весь день, он не оставил записки и не написал мне, куда собирается или когда вернется, и я злюсь на себя за то, что хотела, чтобы он это сделал.

Или это нормально? Без понятия. Я никогда раньше не бывала в Эмоционвилле. Пока что все довольно запутанно. Жаль, что у меня нет карты.

— Ты оставил дверь спальни незапертой, так что я решила, что мне можно выйти. Или была неправа?

Возясь с узлом галстука, Деклан раздевает меня взглядом. На мне штаны для йоги и эластичный укороченный топ без рукавов, а ноги босые. Судя по голодному выражению его глаз, можно было подумать, что я - совершенно голая.

— Это не было ошибкой, — говорит Деклан хриплым голосом. — Но не наводи здесь уют. Мы переезжаем.

Это меня удивляет.

— Переезжаем? Почему? Куда?

Деклан подходит ближе, избавляясь от галстука. Когда он бросает его на стойку и расстегивает две верхние пуговицы на воротнике белой рубашки, я отвлекаюсь от надвигающейся бомбы, которую он только что сбросил.

Встревоженная, я спрашиваю:

— Это кровь у тебя на воротничке?

— Ага.

— Твоя?

— Нет.

У него отстраненное выражение лица. Или это же просто спокойствие, я не могу сказать точно.

— Ты в порядке?

— Теперь лучше. Иди сюда.

Протягивая руку, Деклан ждет, когда подойду к нему. Я так и делаю, гадая, чья кровь у него на рубашке, и радуясь, что она не его.

Когда подхожу достаточно близко, Деклан протягивает руку и хватает меня, заключая в крепкие объятия. Утыкается лицом мне в шею и делает глубокий вдох.

Встав на цыпочки и обхватив его руками за плечи, я шепчу:

— Спасибо за розы.

— Не стоит благодарности.

— И бриллиантовый браслет. Он безумно красивый.

— Не такой «безумно красивый», как ты. Почему ты его не надела?

— Подумала, что ты, возможно, захочешь быть тем, кто наденет его мне на руку.

Ему нравится мой ответ. Деклан бормочет:

— Хорошая девочка. Может быть, в следующий раз я куплю тебе бриллиантовый ошейник.

Деклан наклоняется и сжимает мою задницу. Затем целует в шею, посасывая и покусывая кожу. Когда я вздрагиваю, он прижимает меня спиной к стойке и завладевает моими губами, целуя так неистово, что у меня перехватывает дыхание.

Эрекция не оставляет сомнений в том, к чему это приведет.

Когда Деклан задирает мою футболку и наклоняется, чтобы пососать сосок, я говорю:

— У меня начались месячные.

— Как мило с твоей стороны упомянуть об этом.

Деклан стягивает мою футболку через голову, отбрасывает в сторону, берет грудь в большие грубые ладони и возвращается к посасыванию соска.

Я стону от удовольствия, выгибаясь навстречу его жадному рту.

— Я имею в виду, у меня внутри тампон.

— Принято к сведению. А теперь помолчи.

Очевидно, ему наплевать на тампон, но секс во время месячных — это просто не мое. Те несколько раз, когда пробовала заниматься им в эти дни, получалось так грязно, что я не могла сосредоточиться ни на чем, кроме того, как смыть всю кровь с простыней.

— Я замолчу после того, как скажу одну вещь. Секс во время месячных не заставляет меня чувствовать себя сексуальной. — Деклан останавливается и смотрит на меня. — Прости. Просто хочу быть честной.

— Не извиняйся. Спасибо, что рассказала мне. Протяни руки. — Деклан отступает назад, ожидая.

Пульс начинает учащаться. Не знаю, что он планирует, но могу сказать, что он не в настроении для какой-либо дерзости.

Я вытягиваю руки перед собой, не удивляясь, что они дрожат. Количество адреналина, циркулирующего сейчас по венам, могло бы убить меня разрядом электрического тока.

Деклан берет галстук и обматывает его вокруг моих запястий, завязывая концы узлом. Затем толкает меня вниз, пока не оказываюсь на коленях на полу перед ним.

Деклан расстегивает молнию на брюках, берет твердый член в руку, а другой запускает кулак мне в волосы.

Глядя на меня сверху вниз горящими глазами, он рычит:

— Я весь день был одержим твоим ртом, детка. Отсоси у меня. Если ты будешь вести себя хорошо и не прольешь ни капли, я заставлю тебя кончить. Если нет, будешь наказана.

Дрожь пробегает по телу от властных, грязных слов.

Это рай. Я умерла и попала на небеса.

Обхватив член связанными руками, я провожу языком по набухшей головке, наслаждаясь слегка солоноватым вкусом кожи. Я закрываю глаза и беру в рот, дрожа от удовольствия, когда слышу низкий стон.

Деклан обхватывает мою голову обеими руками и выгибается мне навстречу, медленно скользя твердым членом по моему горлу. Я беру и беру, пока рот не оказывается настолько хорошо открыт, что Деклан входит в меня на всю длину.