Шум и ярость - Фолкнер Уильям Катберт - Страница 51

• Предыдущая
• 51/67
• Следующая

День начинался промозгло и мутно, надвигался с северо-востока пеленой серого света, сеющей не капли, а пылевидную едкую морось, и, когда Дилси отворила дверь своей хибары и показалась в проеме, ее косо и колюче обдало этой словно бы не водяной, а какой-то жидко-масляной леденеющей пылью. В черной жесткой соломенной шляпе поверх платка-тюрбана, в шелковом пурпурном платье и в бурого бархата накидке, отороченной облезлым безымянным мехом, Дилси встала на пороге, подняв навстречу ненастью морщинистое впалое лицо и дрябло-сухую, светлую, как рыбье брюшко, ладонь, затем отпахнула накидку и осмотрела перед платья.

Цвета царственного и закатного, оно поло падало с плеч на увядшие груди, облегало живот и вновь обвисало, слегка раздуваясь над нижними юбками, что с разгаром весны и тепла будут сбрасываться слой за слоем. Дилси смолоду была дородна, но ныне только остов громоздился, дрябло драпированный тощей кожей, тугою разве лишь на животе, почти отечном, как если бы мышца и ткань были зримый запас стойкости или бесстрашия духа, весь израсходованный за дни и годы, и один костяк остался неукротимо выситься руиной иль вехой над чревом глухим и дремотным, неся над собой опавшее и костяное лицо, подставленное сейчас непогоде с выражением вместе и покорствующим, и по-детски удивленно-огорченным. Постояв так, Дилси повернулась, ушла обратно в хибару и затворила дверь.

Земля вокруг порога была голая, точно от многих поколений босых ног покрывшаяся патиной, налетом, какой бывает на старом серебре или на стенах мексиканских мазанок. Рядом с хибарой, в летнюю пору ее затеняя, стояли три тутовых дерева, и молодая листва их, которая позднее станет спокойной и широкой, как ладони, плоско трепетала, струилась под ветром. Порывом его неизвестно откуда принесло двух соек, пестрыми клочками бумаги или тряпок взметнуло на сучья, и они закачались там, хрипуче ныряя и вскидываясь на ветру, рвущем, уносящем – тоже как тряпье или бумагу – их резкие крики. Еще три сойки прилетели, и все впятером заныряли и загалдели на мятущихся ветвях. Дверь открылась, и снова показалась Дилси, на этот раз в мужской войлочной шляпе, в синем ситцевом линялом платье, в армейской шинели, и пошла через двор в кухню, а платье трепыхалось вокруг ног, криво пузырясь из-под обшарпанных шинельных пол.

Минутой позже она вышла из кухни с зонтиком и, наклонно загораживаясь им, направилась к поленнице; там положила было раскрытый зонтик наземь, но – еле поймав – ухватила снова, озираясь, борясь с ветром. Затем закрыла, положила зонтик, набрала поленьев в охапку, подняла зонтик, раскрыла его наконец, понесла дрова на крыльцо и, шатко удерживая их на согнутой руке, ухитрилась закрыть зонтик и поставила в углу за дверью. Дрова ссыпала у плиты в ящик. Сняла шинель и шляпу, сдернула с гвоздя грязный передник, надела и принялась растапливать плиту, стуча колосниками и гремя конфорками. В это время с черной лестницы послышался призывающий голос миссис Компсон.

Она стояла на верхней площадке, запахивая у горла стеганый черный атласный халат. В другой руке она держала красную резиновую грелку и через безжизненноравные промежутки роняла «Дилси!» в тихий лестничный пролет, уходящий во мрак и снова светлеющий в самом низу от серого окошка. «Дилси», – звала она тоном бесцветным, ровным и неторопливым, как бы вовсе и не ожидающим ответа «Дилси».

Та откликнулась и перестала громыхать, но не успела еще подойти к дверям столовой, как зов раздался снова, а пока дошла до лестницы – еще раз. Голова Дилси очертилась на брезжущем пятне окна.

– Иду, иду, – сказала Дилси. – Вот она я. Только нагреется, сразу же налью вашу грелку. – Подобрав подол, она стала всходить, заслонив собою совершенно свет окошка – Положьте ее на пол и идите обратно в постель.

– Мне не понять было, в чем дело, – сказала миссис Компсон. – Я проснулась не менее часа назад, и все это время из кухни ни звука.

– Положьте грелку и в постель идите, – сказала Дилси. Она одолевала ступеньки, бесформенная, тяжело сопящая. – Через минуту растоплю, а еще через две – закипит.

– Я пролежала не менее часа так, – сказала миссис Компсон. – Стала уж думать: возможно, ты ждешь, чтобы я сама спустилась и разожгла плиту.

Дилси взошла наверх, взяла грелку.

– Сейчас будет вам горяченькая, – сказала она. – Ластер нынче проспал, вчера с представления ночью вернулся. Сама уж растоплю. Ну, идите, не будите остальных, пока я не управлюсь.

– Раз ты позволяешь Ластеру манкировать обязанностями, то и страдай сама из-за него, – сказала миссис Компсон. – Джейсон узнает – не похвалит. Сама знаешь.

– Не на Джейсоновы денежки билет был бран, – сказала Дилси. – За это уж будьте спокойны. – Она стала спускаться. Миссис же Компсон вернулась в свою комнату. Ложась снова в постель, она слышала, как Дилси все еще спускается, и эта мучительная медленность стала бы полностью невыносимой, если бы шаги наконец не убыли, не заглохли за качающейся створкой двери.

Войдя в кухню, Дилси развела огонь в плите и принялась готовить завтрак. Среди дела она вдруг подошла, глянула в окно на хибару, затем отворила дверь во двор и крикнула сквозь непогодь:

– Ластер! – Прислушалась, клоня, пряча лицо от ветра. – Ла-астер! – Прислушалась, снова хотела позвать, но тут Ластер вынырнул из-за угла.

– Да, мэм? – сказал он столь невинным голоском, что Дилси так на него и уставилась, удивленно и проницающе.

– Ты где там куролесишь? – спросила она.

– Нигде, – ответил он. – Просто в погребе был.

– А зачем ты туда лазил? – сказала она. – Да не стой под дождем, дуралей.

– Ни за чем, – ответил Ластер. Поднялся на крыльцо.

– И не смей мне на порог без охапки дров, – сказала Дилси. – Я тут и дрова за тебя таскай, и плиту за тебя топи. Говорено тебе было вчера, чтоб наносил полон ящик, прежде чем на артистов идти.

– Я наносил, – сказал Ластер. – Полный-полный.

– Куда же дрова девались – улетели?

– Не знаю, мэм. Я их не трогал.

– Сейчас же давай наноси, – сказала Дилси. – А потом ступай наверх, займись Бенджи.

И закрыла дверь. Ластер пошел к поленнице. Сойки крикливо взмыли над домом всей стайкой и опять вернулись на деревья. Ластер поглядел. Поднял камень, швырнул в них:

– Кы-ыш! Обратно в пекло улетайте.59 Вам там срок до понедельника.

Нагрузясь гороподобной, застящею свет охапкой, он взобрался, пошатываясь, на крыльцо и слепо ткнулся, грохнул в дверь дровами, роняя поленья. Дилси подошла и открыла дверь, и он двинулся наугад через кухню.

– Полегче, Ластер! – крикнула она, но Ластер уже с громом и треском обрушил дрова в ящик.

– Уфф! – выдохнул он.

– Ты что, хочешь разбудить весь дом? – сказала Дилси и шлепнула его ладонью по затылку. – А теперь марш наверх одевать Бенджи.

– Да, мэм, – сказал Ластер. Направился опять к наружной двери.

– Куда ж ты? – сказала Дилси.

– Я лучше обойду кругом, подымусь с парадного, а то еще разбужу и мис Кэлайн, и всех.

– Иди с черного хода, делай, что велят, – сказала Дилси. – Ну иди же, одень Бенджи.

– Да, мэм, – сказал Ластер, вернулся и пошел через столовую. Створка двери покачалась, перестала. Дилси занялась тестом. Мерно вертя ручку мукосейки над хлебной доской, она вполголоса запела что-то почти без мотива и слов, монотонное, строго-печальное, а мука негустым ровным снегом сеялась на доску. В кухне стало теплеть, внятнее забормотали миноры огня, и Дилси запела погромче, словно голос ее оттаял в тепле, – и тут из внутренних покоев опять донесся голос миссис Компсон. Дилси подняла лицо, вгляделась – как будто глаза ее, проницая потолок и стены, способны были видеть и действительно увидели старуху, вставшую на лестничной площадке и с неукоснительностью автомата повторяющую ее имя.

– О господи! – сказала Дилси. Положила мукосейку, обтерла руки о подол передника, взяла грелку со стула и, обкутав передником ручку, сняла было чайник, пустивший уже струйку пара. – Несу-несу, – отозвалась она. – Только что закипело.

• Предыдущая
• 51/67
• Следующая