Слава для Бога (СИ) - "Дед Скрипун" - Страница 2

— Ну ты и бедовый. — Расхохоталась дочь солнца. — Зачем было Перуна-то крушить? Надо было рядышком ударить. Теперь дед тебе точно чуб вырвет, и посохом хребет выправит.

— Промахнулся я. В глаз что-то попало. — Нахмурился на насмешку обидой внук бога.

— Ага. — Еще сильнее развеселилась подруга. — Мошка попала. Или соринку ветром надуло, болтун. От такого количества выпитого нектара мир у тебя в глазах двоится, вот и не попал.

— Да я любого перепью. — Надулся парень. — Мне равных в этом нет, Параскева-Пятница тому свидетель.

— Верю, богиня разгула врать не станет, она само проявление чистоты помыслов и искренности. — Не останавливаясь хохотала Инглия. — Смотри там какая паника поднялась. Вот умора. — Указала она рукой вниз, где действительно воцарилась хаотичная суета. — Здорово у тебя получилось...

— Кажись девку зацепило, они ее откачивают да деду молятся. Вон как волхв хмурится. Видать что-то серьезное. — Парню стало мгновенно не до шуток. За такое ни Перун, ни отец, Даждьбог по головке не погладят, тут и матушка Морена не поможет своим заступничеством. Вот же угораздило. — Лишь бы не померла болезная.

— Да что она тебе. — Махнула беспечно рукой подстрекательница. — Одной больше, одной меньше. Девок много, а если станет недостаточно, так Лель, любви людишкам немного поболее обычного подбросит. Бабы еще нарожают, они для того и созданы. Лучше подумай, что деду врать будем. Разгневается громовержец за свой намоленный идол.

— Полетели отсюда, не хватало еще, что бы нас заметили. Скажем что знать ничего не знаем, и ведать не ведаем, какое такое капище. Не было тут нас. Доказательств нет, а без них карать не будут. — Пробурчал недовольно Богумир.

Два темных облачка метнулись по небосводу, и скрылись, проплыв против ветра за горизонт, а в капище в этот момент, боролись за жизнь изуродованной дочери кузнеца, молясь богам и не понимая, чем их разгневали.

***

Перун был зол. Таким Даждьбог его еще не видел. Черная туча, клубящаяся над головой, плюющаяся кривыми молниями, и искрящийся посох, говорили о божественном гневе, лучше любых слов. Он сидел на золотом троне, в мареве иномирья, откинувшись на высокую, испещренную замысловатыми рунами божественного писания спинку, и сверлил глазами подрагивающего от страха сына, постукивая в задумчивости указательным пальцем по гнутому в виде змеи, рубиновому подлокотнику

Правь, это место богов. Здесь они живут, и отсюда смотрят свысока на мир Яви. Отсюда они вершат судьбы смертных, копошащихся внизу своими земными, ничтожными делами людей, и духов, тех кто после кончины не дошел до владений богини смерти, Морены, мира Нави, а застрял душой между двумя мирами на кромке небытия.

Боги умеют уважать, тех, кто им молится, и не допускают по отношению к ним несправедливости верша честный суд. То, что случилось с внуком, было проявлением чистого зла. Богумир нарушил главное правило небожителей. Мало того, что он уничтожил идол своего деда, главы всего пантеона, так он еще и надругался над истинной верой. Основой мирозданья, фундаментом Прави, то, за счет чего она существует, что питает ее энергией истинного поклонения.

Правь не такая, как ее рисуют. Она не находится на небесах, как, впрочем, и Навь не расположена под землей, это совсем другая реальность, не то, что представляют себе люди. Это мир чистой веры, недоступный пониманию простого смертного, из-за ограниченности восприятия, и другого уровня мышления, отличного от божественного. Описывать ее глупо, это как описывать вдохновение гениального поэта, можно конечно, попробовать, но все равно ничего не получится. Глупое и бессмысленное занятие.

— Подойди ближе, сын. — Голос Бога грома и молний прозвучал зло, и не предвещал ничего хорошего.

Даждьбог содрогнулся, и сделав несколько шагов остановился, склонив голову в покорности, готовый принять заслуженную кару.

— Что случилось, отец? — Голос его прозвучал глухо в сгустившемся гневом пространстве. Он прекрасно знал зачем его вызвали и лукавил, притворяясь в неведении. Но только так можно было потянуть время и попробовать немного успокоить разгневанного родителя. Несколько раз до этого получалось, и была вероятность, что и в этот раз обойдется.

— Не делай круглых глаз, и из меня дурака не делай. — Рявкнул Перун. — Где Морена? Я вас двоих звал.

— Она скоро подойдет. Там у нее запутанный случай смерти. Непонятно кто больше виновен: убийца или жертва, приходится разбираться... — Даждьбог сделал еще одну попытку затянуть время.

— Не ври! Я, по-твоему, похож на идиота? Прячет от меня сыночка в своей бездонной Нави? На этот раз не выйдет, он перешагнул грань, и будет жестко наказан. Причем так, чтобы остальным, моим, распоясавшимся в последнее время внукам неповадно было. — Перун встал и рявкнул, грохнув посохом. (Хотел написать о землю, но подумал, что твердь Прави некорректно так называть, поэтому ограничился грохотом божественного оружия громовержца, не уточняя обо что). — Немедленно обоих ко мне! Не испытывайте терпение и не усугубляйте вину!

Даждьбог поклонился, показав тем самым как уважение отцу, так и готовность выполнить требование, и растворился. (Да именно растворился, так как у богов нет дверей и домов, они живут своим укладом, который нам людям не понять).

Он долго отсутствовал, но Перун не скучал, он в это время слушал молитву волхва с просьбой о здравии девушки, хмурился и думал. С одной стороны, помочь девушке он мог легко, и даже уже вернул ей почти истаявшую жизнь, но вот восстановить увечье, пока готов не был. Другие планы родились в божественной голове. Ее физическая немощь была ему нужна для своих целей. Взамен он даст ее племени плодородие на пять лет, оградит от лютых болезней на это же время, да и вообще будет отныне более внимательным к просьбам молящихся. Вполне достойная для них плата за неудобства, и небольшую помощь своему высшему богу.

— Лель! — Позвал Перун. — Хочу тебя видеть.

Юноша с внешностью ангела, с венком ромашек на русой, кудрявой голове, с умными голубыми как озера глазами, и вечной улыбкой на красных как кровь губах, контрастом выделяющихся на белом как снег лице, появился у трона.

— Что, старый, никак не решишься? Может тебе на свирели сыграть? Немного любви не повредит. — Улыбнулся еще шире чем обычно званый гость, подбросив в ладони волшебный музыкальный инструмент.

— Себе сыграй, шутник. Тебе лишь бы зубоскалить. — Нахмурился Перун. — Я всё-таки не в бирюльки играю, а судьбу внука решаю. Сам же видишь, что из него родители слепили своей вседозволенностью. Никакой ответственности, одни развлечения на уме. Никого кроме себя не любит и не уважает. Прихожан забросил и в дела не вникает, скоро потеряет всю паству. Чем жить будет? У меня божественную энергию выпрашивать?

— Ну так мы с тобой уже вроде все решили? Я пригляжу, чтобы он попал куда надо, увидел кого надо, но явно вмешиваться не стану. Все в тайне сохраню. Ни Даждьбог, ни Морена, ничего знать не будут, ну и конечно же твой внук, для него подобное без надобности. Для него все будет происходить по-настоящему. И любовь, и ненависть, и боль, и все чувства, что богами воспринимаются по-другому, он ощутит, как обычный смертный. Все как простой человек. Урок получит хороший.

Если уж и это ему не поможет стать истинным богом, тем, кому с чистым сердцем требы несут, то не обессудь, он безнадежен, и тебе придется делать выбор между его смертью или падением в отрицание, что наверно еще страшнее чем просто гибель.

— Вот я и опасаюсь этого выбора. — Вздохнул Перун. — Он часть моей души. Надежда. Вдруг не изменится? Как собственного потомка на смерть осудить?

— Ты еще на ромашке погадай. — Усмехнулся Лель. — Не узнаю тебя. Где тот суровый и решительный бог? Сделал выбор — так действуй.

— Ладно. — Махнул рукой громовержец. — Убедил. Пусть сам решает свою судьбу, не пацан несмышленый, я в его годы уже судьбы мира вершил, а он все на облаках катается и хулиганит. Разговор окончен. Скройся с глаз, они сейчас появятся.