Взаимосвязи (СИ) - Башкарев Евгений - Страница 7

Алина посмотрела на время. В десять часов начинался кофейный перерыв. На всякий случай она закрыла дверь на замок, не желая, чтобы кто-то поймал ее с поличным, особенно если той женщине вдруг захочется вернуться обратно. Алина взяла ножницы, отрезала торец конверта. Фотография выпала и легла лицевой стороной на стол.

— Ты не хочешь, чтобы я на тебя посмотрела? — со смехом спросила она.

Неожиданно за ручку двери кто-то дернул, и от испуга Алина вздрогнула. За ручку дернули второй раз, после чего кто-то выругался у порога и пошел прочь.

«Если хозяин узнает, что я без причины запираюсь в десять часов утра, мне устроят нагоняй», — подумала она и покачала головой.

Алина подождала еще с полминуты. Ручка двери не дернулась, и тогда она перевернула фотографию. Ком встал в горле, когда она поняла, что со снимка на нее смотрит тот самый мальчишка, которого она видела в туалете. Он был в рубашке, аккуратно застегнутой на самую верхнюю пуговицу. Алина не сомневалась, что в той же рубашке он стоял перед туалетом и смотрел на нее, как на муху, запутавшуюся в паутине.

Дрожь пробежала по ее рукам. Алина сунула фотографию в новый конверт, запечатала его и бросила под прилавок. «Мне страшно», — сказала она себе и сделала последний глоток кофе. Чашка едва не выпала из ее рук.

Через несколько минут испуг улегся. Алина отомкнула дверь. Вернулась за прилавок, но не смогла вернуться в тихий, спокойный уклад своей жизни. Она знала, что в одиннадцать тридцать она пойдет в туалет и снова увидит мальчишку-мертвеца. Ее хватит удар, если он приблизится к ней. Ее сердце уже выпрыгивало из груди, как только она вспоминала его лицо. А время клонилось к обеду, и сегодня Алина впервые сделала то, чего не совершала очень давно. Она не пошла в туалет перед обедом, а осталась в магазине.

После двенадцати прошли две похоронные процессии. Благодаря им Алине удалось продать полтора десятка венков. Люди развеяли ее страх, и часов до трех она не вспоминала о мальчике. Но потом ей захотелось в туалет, и она поняла, что от неизбежного не уйти. Можно было бы обойтись кустами или укрыться за тыльной стороной магазина, но старая фобия и там заставит ее подумать, что за ней подглядывают. Эта болезнь появилась у Алины после развода. С тех пор она закрывалась даже дома, в своем собственном туалете.

В пять тридцать она вышла из магазина и заперла дверь. Через две минуты она стояла перед туалетом и озиралась по сторонам. Тот же ветер и пустота вокруг. Качались деревья, скрипел забор. С холма виднелась трехэтажная школа.

— Я знаю, что ты меня слышишь, — сказала она кладбищу. — Оставь меня в покое!

Алина не пошла вглубь туалета и уселась на первой дырке. Она ждала мальчика, сама не зная, зачем. Она смотрела на вход, и ей казалось, что на стене качается чья-то тень. Она дрожала, а ветер свистел в крыше и дул из дырок в полу. В этот момент Алина вспомнила свежую могилу за туей, где она искала мальчика. Тихая музыка заиграла в ее голове, когда она поняла, что он не придет. Он уже сделал все, что хотел. И тень на стене у входа — лишь плод ее воображения.

Она оправилась, одернула юбку и вышла из туалета. Ее встретила та же пустота. Алина пересекла площадку по направлению к туе и углубилась в заросли.

Прогалы между могилками были вытоптаны, но кое-где осталась прошлогодняя трава — сухая, желтая, но крепкая, как леска. Чтобы подобраться к могиле, ей пришлось вернуться и обойти тую с другой стороны. Она убедилась в том, что не ошиблась. Куча венков, цветы, ленты и большой деревянный крест. На кресте, наполовину скрытая траурными лентами, висела фотография.

На обратном пути Алина несла с собой упругий комок боли и страха. Она думала о детях.

Дети бывают плохими и хорошими, ленивыми и трудолюбивыми, простыми и сложными. Дети бывают упрямыми и безответными, как ее дочь. И какими бы их ни считали родители, они все равно останутся любимыми и неповторимыми — если бы Бог всем, без исключения, давал шанс вырасти и повзрослеть.

За воротами кладбища Алина повернулась и прошептала: «Мы начинаем играть в рулетку с самого рождения, а никто этого до сих пор не понимает».

В пять сорок пять приехал хозяин и забрал выручку. В шесть Алина заперла магазин и пошла домой. В шесть двадцать она стояла в прихожей и расстегивала сапоги. Дочь смотрела телевизор. Она не заметила, в каком подавленном настроении пришла ее мать с работы, и не поднялась с дивана, чтобы хотя бы поставить на огонь чайник. Она вообще не посмотрела в сторону матери, и лишь вздох последовал с ее стороны, когда Алина сказала «Привет, дочка!» и пошла к себе в комнату.

Ксюша не спала. Она сидела на кровати в своей комнате с занавешенными гардинами, прижимая к груди мягкую игрушку. Из соседней комнаты доносился скрип. Ксюша знала этот звук. Не так давно ей исполнилось двенадцать, а впервые она услышала его около трех лет назад. Тогда ей казалось, что мама просто не может заснуть и ворочается на ржавой пружинной кровати, подыскивая более удобное место для сна.

Папа погиб, когда Ксюше было восемь. Он чинил лифт в многоэтажном доме и, когда кабина внезапно поехала вниз, не успел вылезти из шахты. Обе половины его тела хоронили в закрытом гробу: одну из них кабиной лифта раздавило почти в лепешку, другую отдирали от пола на восьмом этаже. Мама никогда не рассказывала Ксюше подробностей. Девочка узнала их сама, подслушав разговор мамы с другими мужчинами. После этого жизнь пошла иначе.

Они жили на шестом этаже в тесной двухкомнатной квартире, окна которой выходили на север. День в квартире был короткий, а ночь — длинной. Зимой было холодно, как в погребе, летом — жарко, как в аду. Ко всем условиям такого существования они привыкли давно, но было одно «но»: Ксюша не любила ночь. И если бы они жили в каком-нибудь другом доме, не таком дряхлом и убогом, в какой его превратили жители (в том числе и ее мать), ночь воспринималась бы ею совсем иначе. Но они жили там, где темное время суток никогда не проходило в тишине. Едва солнце пряталось за верхушки других многоэтажек, наступал вечер — час, когда к маме приходили странные мужчины. А едва заканчивалось их время, и свет окончательно гас в квартире, на полу появлялись тараканы. Мама ничем не могла вытравить этих тварей с тех пор, как из жизни ушел отец. Тараканы бегали только по ночам, и если в комнате внезапно включить свет, то можно было полюбоваться, как они разбегаются по сторонам, точно сбитые шаром кегли.

Чтобы не ходить ночью в туалет, Ксюша сидела до десяти часов вечера с книжкой, а потом шла в душ. Она мылась, чистила зубы, справляла все необходимые нужды и возвращалась в постель. Так было всегда. Но однажды ее режиму суждено было рухнуть.

Ксюша терпела изо всех сил. Она так сильно хотела в туалет, что позабыла обо всем на свете. В ту ночь Ксюша не включала свет. Она бежала, наступая на пол только кончиками пальцев. Два таракана хрустнули под ее ногами перед самым туалетом. Ксюша подпрыгнула и едва успела добежать до унитаза.

«Они страшные, — говорила себе девочка, возвращаясь назад. — Я их убила. Все страшное нужно убивать!»

И она потопталась по другим тараканам в туалете. Давка тараканов принесла ей столько удовольствия, что Ксюше понравилось ходить в туалет ночью. Только ступни после этого становились грязными и липкими, особенно между пальцами. Девочка вытирала их об ковер или об занавески. А когда мама спрашивала, что за пятна появляются на гардинах в ее комнате, Ксюша отвечала, что не знает. Она врала. Если бы мама узнала правду, если бы она поняла, что родная дочь портит и без того паршивые гардины, она бы отходила ее ремнем. Она бы не пожалела ее, выпорола до слез, а то и до крови. И все потому, что мама — не папа. Папа ее любил и жалел. А мама только ругала. К тому же, какими бы грязными ни были гардины, она все равно не стала бы их стирать. Такая работа ее не привлекала.

И все же после смерти отца мама стала для Ксюши самым дорогим человеком на свете — пусть она била ее ремнем, ругала за все на свете и часто выражалась плохими словами, пусть она курила, возвращалась с вечеринок пьяной и была не лучшей матерью за долгие годы. Она родила Ксюшу в семнадцать. И со временем, взрослея, девочка поняла, что ее жизнь принадлежит случаю. Пусть. Но, несмотря на все это, Ксюша любила свою маму. За что? Наверное, за близость. За уничижение. За желание всегда быть собой, которое ее губило. И Ксюша видела, как это происходит.