История российского государства. том 10. Разрушение и воскрешение империи. Ленинско-сталинская эпоха - Акунин Борис - Страница 11

Не справилось с ситуацией и правительство Львова. Во время апрельско-майского кризиса оно смогло обойтись без применения силы, но сейчас это был уже не выход. И министр-председатель предпочел уйти в отставку — умыл руки. «Мне ничего не оставалось делать, — скажет он потом. — Для того, чтобы спасти положение, надо было бы разогнать Совет и стрелять в народ. Я не мог этого сделать».

Единственным, кто не стушевался, был Керенский. «Я застал князя Львова в состоянии ужасной депрессии. Он лишь ожидал моего приезда, чтобы выйти из правительства. В тот самый день я занял пост министра-президента», — пишет в воспоминаниях Керенский.

Одержать победу на фронте он не сумел, но с разрозненными толпами неорганизованных солдат справился. У него хватило дисциплинированных частей, юнкеров и казаков, чтобы пушечными выстрелами и пулеметными очередями очистить улицы, а затем восстановить контроль над городом.

Пробил звездный час Александра Федоровича. Казалось, что после мягкотелого либерального «плавания по течению» власть наконец оказалась в руках человека, способного действовать.

Прежде всего новый правитель устранил «левую угрозу», которая, как отлично понимал Керенский, исходила от большевиков. Против них была развернута целая пропагандистская кампания. Во-первых, их (несправедливо) объявили зачинщиками мятежа; во-вторых, активно муссировалась тема «пломбированного вагона», немецких денег и шпионажа в пользу кайзера (тоже неправда). Развернулось следствие, не слишком озабоченное проверкой доказательств. Газеты выставляли ленинцев агентами германского империализма, нанятыми для развала российской армии. Особняк Кшесинской и редакцию «Правды» разгромили. «Теперь они нас перестреляют», — сказал Ленин и спрятался в финских лесах. Оставшегося в городе Троцкого арестовали.

Казалось, с большевиками покончено. Но, отшатнувшись от левого крыла революции, Временное правительство в лице нового «сильного человека» неминуемо сдвинулось вправо. Чтобы обезопаситься от будущих мятежей неконтролируемого столичного гарнизона, заложником которого являлась власть, Керенский сделал ставку на генералитет — другого выхода у него, собственно, и не было.

Главнокомандующим министр-председатель назначил всё того же Корнилова, сторонника твердых мер. Одним из первых приказов новый главковерх восстановил на фронте смертную казнь за дезертирство — без этого крайнего средства уберечь армию от окончательного развала считалось невозможным.

Лавр Корнилов

Сорокасемилетний Лавр Георгиевич Корнилов был боевым генералом, награжденным золотым оружием «За храбрость», дважды георгиевским кавалером. Храбрости ему действительно было не занимать. Во время катастрофического отступления 1915 года, окруженный, он дрался до последнего, был ранен и попал в плен. С третьей попытки бежал — и этим поступком прославился больше, чем победами, которых в его послужном списке, собственно, было немного.

Во время неудачного июньского наступления Восьмая армия, которой командовал Корнилов, проявила себя немногим лучше, чем другие соединения: после первоначального успеха откатилась назад. Но Керенскому сейчас был нужен не полководец, а популярный среди офицерства генерал без политических амбиций — именно такое впечатление производил Корнилов. Поэтому генерала провозгласили героем, и его назначение вызвало в правых кругах прилив энтузиазма.

Но Корнилову понравилось всеобщее обожание. Он стал вести себя независимо. В середине августа, на московском Государственном Совещании, затеянном Керенским как альтернатива и противовес Советам, в центре внимания прессы и публики оказался не глава правительства, а главковерх, произносивший весьма решительные речи о восстановлении боеспособности армии и о единовластии правительства на срок до выборов Учредительного Собрания.

Эти требования разделял и Керенский, но с Корниловым вели свою игру и снабжали его деньгами правые заговорщики, которые добивались гораздо большего: установления военной диктатуры, способной навести в стране порядок.

Развернувшиеся вскоре события получили в советской историографии название «корниловщина». И тогда, и впоследствии они трактовались очень по-разному.

Фабула корниловского путча выглядит довольно загадочно.

25 августа (7 сентября) верховный главнокомандующий вдруг отдал приказ кавалерийским частям под командованием генерал-лейтенанта Крымова, известного своими правыми взглядами, двинуться с фронта на Петроград. Это были наиболее дисциплинированные полки, в том числе так называемая Дикая дивизия, где в основном служили выходцы с Северного Кавказа. У Крымова был приказ привести в повиновение и разоружить столичный гарнизон, а также разогнать Петросовет. В городе следовало объявить осадное положение, запретить демонстрации и ввести цензуру. По плану войска должны были прибыть в Петроград 28-го.

26 августа министр-председатель Керенский объявил на заседании правительства, что произошел мятеж реакционной военщины, и потребовал для себя диктаторских полномочий. В Ставку была отправлена телеграмма Корнилову с требованием немедленной отставки.

27 августа Керенский выступил с обращением к народу и объявил отечество в опасности. Двое из командующих фронтами — генерал Клембовский (Северный фронт) и генерал Деникин (Юго-Западный) — заявили, что поддерживают Корнилова; остальные командующие сохранили верность правительству, то есть в высшем армейском руководстве произошел раскол.

28 августа Советы поддержали правительство и провели в столице мобилизацию рабочих, выдав им винтовки. Из тюрем были выпущены арестованные большевики, активно включившиеся в сопротивление путчу. В двигающиеся на Петроград полки отправились пропагандисты.

29 августа железнодорожники блокировали подъезды к столице. Части Крымова остановились. Среди солдат под влиянием большевистской агитации начались митинги. Утратив управление войсками, Крымов отправился к Керенскому оправдываться и после беседы с глазу на глаз застрелился. На этом, собственно, мятеж и закончился. Два дня спустя Корнилов и его ближайшие помощники были арестованы без сопротивления.

Всё это, конечно, выглядело очень странно. После ультимативной телеграммы Керенского 26 августа Корнилов — вместо того, чтобы ускорить движение на Петроград — всего лишь выпустил публичное обращение, в котором назвал обвинения в свой адрес «сплошной ложью» и «великой провокацией, которая ставит на карту судьбу отечества». Если бы вместо препирательств он действовал решительно, путч (если это был путч) несомненно удался бы и в России установилась бы жесткая военная диктатура.

На самом деле выступление Корнилова было заранее согласовано с министром-председателем. Еще 20 августа Керенский принял тайное решение ввести в Петрограде военное положение, для чего Корнилов обещал прислать с фронта надежные войска. Они должны были разоружить просоветский гарнизон и окончательно устранить «левую угрозу».

21 августа немцы прорвали Северный фронт и взяли Ригу, что вызвало настоящую бурю в газетах, требовавших навести порядок в армии, которая так плохо сражается. Момент выглядел идеальным.

Но после того, как Корнилов начал действовать, Керенский вдруг повел себя явно не в соответствии с планом. Что именно произошло, в точности неизвестно — вернее, каждая из сторон впоследствии утверждала свое. Корнилов жаловался на «провокацию», Керенский многословно и путано писал о своем «потрясении» — якобы корниловский демарш стал для него громом среди ясного неба.

Верить здесь скорее следует прямодушному Лавру Георгиевичу, а не изворотливому Александру Федоровичу. Очень вероятно, что Керенский узнал (или заподозрил), что генерал не желает ограничиться ролью исполнителя и намерен сам стать диктатором. В окружении главковерха действительно строились планы нового формата власти, где Керенский займет второе место после Корнилова. Главному «спонсору» заговора Алексею Путилову предназначался портфель министра финансов.