Правильный выбор (СИ) - Ренсинк Татьяна - Страница 11

— Александр Сергеевич, а кто был тот друг, с которым вы столь интересно беседовали у театра…. после Поликсены? — Да-да, — поддакивали некоторые, расспрашивая далее. — Может быть, он бы нам тоже полезен был? А, может, вы ему что выдали? — Он уже был в нашем обществе, но вышел! — кто-то выкрикнул им из стороны. — Пусть, пусть, — махнул рукой ещё один. — Оставьте князя в покое. — Нет, господа, он в стороне останется. Это мой военный товарищ, младший князь Нагимов…. в отставке, — пытался унять их Сашка. — А второй? — стал интересоваться ещё кто-то.

— Это его конюх… Не знаю, странный тип. Какой-то Зорин Иван Александрович, — пожал плечами Сашка, заметив тут же изменившиеся взгляды некоторых из присутствующих.

Те сразу о чём-то перекинулись словами, и один из них спросил:

— Александр Сергеевич, а вы уверены, что конюх? Мы слышали про одного Зорина. И знаем, как Нагимов умеет быть скрытен и хитёр. — Я видел его в имении у Алексея в роли конюха, — улыбнулся Сашка и махнул рукой. — Оставьте, господа, они нам не помощники и не враги.

Он думал, что на этом расспросы закончились, интерес у всех пропал к Алексею и к конюху Ивану, но в течение времени, пока там был, замечал непривычную себе атмосферу…

Некоторые из товарищей продолжали переглядываться и шептаться. Сашка решил для себя: чтобы успокоить заволновавшуюся свою душу, надо незаметно узнать…. подслушать, о чём идёт речь. Он стал медленно прохаживаться то к одним, то к другим и между беседами вставлять какие-то подходящие реплики. То, что он смог уловить из слов подозрительных молодых людей, привело его в недоумение. Сашка встал перед их глазами и напрямую высказал недовольство:

— Что вы хотите доложить Балашову о моём друге? — О, Александр, не волнуйтесь, просто сделаем привычную уже нам проверку, — успокаивающе сказал один. — Да-да, есть люди, которые в прошлом очень активно выступали в роли неприятелей тех, кого мы бы хотели поставить во главе всего, понимаете? — пояснил второй. — А таких людей надо либо отстранять, удалять, а то и убирать. — Что вы хотите сделать с моим другом? — нахмурился Сашка и по его телу пробежал мороз. — Так он друг?! — удивлённо воскликнули его собеседники. — Не волнуйтесь, Александр, — успокаивающе улыбаясь, обнял его за плечи один из них. — Это формальность. Да и не ваш друг интересен, а человек с фамилией, которая интересна кое-кому. Ну а по этой цепи нам выгода светит огромная. Всё-таки, как никак, а прошлое Сперанского очень может быть полезным в этом случае…

Тут Сашка прервал свой рассказ и взглянул на Алексея. От овладевшего им бессилия, тот с закрытыми глазами облокотился на стену и опустился на пол. Сидя и ничего не отвечая, он так и не открывал глаз…

— Лёшка, — кинулся к нему переживающий друг и встряхнул за плечи. — Лёшка, прости меня… Язык — мой враг! Я не хотел, чтобы так вышло!

Сашка встал и продолжил говорить в дрожи выдающего его страх голоса:

— Они схватили Ивана твоего, куда-то увезли… Это я узнал от Бестужева. — Мерзавец, — открыл глаза Алексей, и от его слов Сашка смолк. — Да, — сел он в кресло. — Я мерзавец. Я каюсь. И клянусь, я найду и верну его. Николай Александрович мне обещал замолвить слово, помочь вернуть Ивана, но нам надо знать, почему его схватили, кому он нужен. — Я мерзавец, я, — вставая, проговорил Алексей, с ужасом глядя вдаль. — Я допустил непростительную ошибку. — Какую? Кто он, в конце-концов?! — Граф Зорин… А я… Я не должен был представлять его тебе под настоящим именем. Чем я лучше тебя, болтуна?

На это Сашка не смог ничего ответить. Он отошёл в сторону и не знал больше, что делать и с чего начать. Растерянности его, как и растерянности Алексея, казалось, не будет предела.

И наступивший вечер, ворвавшийся с лёгким ветром в открытое Сашкой окно, никак не предвещал решения проблем… Лишь заставил Алексея одеться, будто подзывая куда уйти. Поскрипывающая дверь была единственной, подававшей звук в молчаливой квартире, пока на пороге кто-то не остановился…

Обернувшись на дверь, скрип которой прекратился, Алексей и Сашка замерли и встали рядом. Они видели гордый взгляд представшего перед ними Михаила Михайловича Сперанского… Он снял цилиндр. Положив тот на стол рядом с молчаливыми друзьями, Сперанский сел в кресло напротив:

— Это было необдуманно, Александр…. и то же самое относится к вам, Алексей Николаевич. Теперь…. из-за ваших неосмотрительных поступков, от ваших эмоций, будут страдать не только те, кто, к сожалению, вынужден расплачиваться за грехи отцов, но и те, кто пытается установить достойное правление! Моё положение и без того не предполагает прежнего расположения от нашего светлого императора, а тут ещё и вы, с вашими выходками! Лязгать языком каждый горазд, но не каждый сложит голову в нужный момент, не так ли?

Сперанский был раздражён. Слушая его и улавливая каждое слово, друзья молчали. Понимая, что ответа пока не дождаться, Сперанский встал и подошёл к Алексею. Он смотрел в его дрожащие мокрой тревогой глаза и тоже молчал.

Наблюдавший за ними Сашка отступил и, осторожно забрав со стола лист письма, который Алексей утром получил, спрятал его за пазуху. Он отошёл к окну, а от слов заговорившего снова Сперанского повернулся.

— Эти люди, — забрав со стола цилиндр, стал отходить к выходу Михаил Михайлович. — Теперь будут использовать меня как пешку, направляя туда, куда им надо. Но ничего… Я с этим разберусь, а вам, Алексей, сможет помочь только канцелярия графа Алексея Андреевича. Обратитесь туда.

Больше Сперанский ничего не сказал. Он ушёл и дверь за собой плотно закрыл. Оставшись с другом наедине, Сашка тут же спросил:

— Кто тот граф? — Тебя учи, не учи, — задумчиво произнёс Алексей и нахмурился в недоумении. — Аракчеев. — Лёшка, так это же канцелярия…. тайная, — тихо произнёс ошарашенный услышанным друг. — Говорят, он страшный человек! — Собственная канцелярия Его Императорского Величества, — поправил его Алексей и взглянул на закрытую дверь. — Ничего страшного в этом человеке нет. — Да, может быть, но говорят он настолько тёмен… Его дом на Литейном обходят стороной, да даже в его имении творятся страшные дела, — шептал Сашка. — Прекрати нести чушь. Неприятен он, опасен, и всё. И в любом случае это бессмысленно обращаться к нему. Что я ему скажу?

— Не будь педантом, Лёшка, они там могут помочь. Михаил Михайлович прав! — Ты считаешь его правым? — усмехнулся Алексей. — Да кто нас там будет слушать? Может, то ловушка? — Ты педант, — уверился Сашка и в раздражении выдал. — Ты бы хоть раз изменил своим принципам и рискнул пойти иным путём, по совету! — Да, и засесть в болото, как ты? Я не о такой жизни мечтаю! — воскликнул Алексей.

Видя раздражённость друга, Сашка больше не желал с ним говорить. Покачав головой и махнув рукой, он поспешил уйти прочь… Алексей снова остался один, и давно разгулявшаяся ночь тревожила всё больше и больше…

Разольётся в небе солнца свет, И я вновь гулять пойду. Там ведь ждёт любимый человек, В нашем ласковом бору.

Позабудем с ним мы зов тоски, Будут ласковы слова. И сейчас, и в стужу злой зимы Любовь будет согревать.

Осыпаясь цветом, позовут сады Погрустить и поскучать, Но мы сохраним душу весны И пойдём опять гулять.

Скажут люди, нет такой любви, Но всё равно ведь нам, Пускай смотрят, да зовут мечты, Чтоб и им сиять вот так.

— Вы не боитесь, милочка, что ваша подруга затмит собою и своим голосом вас? — шептала Екатерине Семёновой одна очаровательно одетая молодая дама с прищуренными глазами…

Это была актриса Вальберхова Мария Ивановна. По стопам отца она не пошла, балериной не стала, но удачно сложилась судьба в актёрском деле, хотя из-за интриг и пришлось уходить однажды со сцены.

Не глядя на неё, Екатерина Семёнова наслаждалась пением Миланы, которая стояла у играющего за фортепиано пожилого мужчины и пела. Все в той гостиной любовались ею и шептались о том, как прекрасен её голос и как мило лицо.