Государь. О том, как надлежит поступать с людьми - Макиавелли Никколо - Страница 95

20 декабря 1514.

Никколо Макиавелли, во Флоренции

Сиятельному Господину Франческо Гвиччардини,

доктору прав, достойнейшему и мною высоко чтимому

губернатору Модены и Peджo[115]

Светлейший и глубокоуважаемый муж. Я был в нужнике, когда прибыл ваш гонец, и как раз раздумывал о странностях этого мира, стараясь представить, какого проповедника на свой лад я выбрал бы для Флоренции, чтобы он был мне по вкусу, потому что в этом я хочу быть столь же упрямым, как и в других своих мнениях. А поскольку я никогда не упускал возможность быть полезным нашей республике если не делом, то словом, и если не словом, то хоть намеком, я не собираюсь упустить ее и на этот раз. Правда, я знаю что, как и во многих других вещах, вступаю в противоречие с мнением своих сограждан: они желают проповедника, который научил бы их, как попасть в рай, и я хочу найти такого, чтобы он показал им дорогу к дьяволу; им желательно также заполучить мужа благоразумного, настоящего праведника, а мне – такого, чтобы он был большим сумасбродом, чем Понцо, большим ловкачом, чем брат Джироламо, большим лицемером, чем фра Альберто[116], ибо мне кажется чудесной выдумкой, достойной нашего славного времени, соединить в одном монахе все то, что мы наблюдали у нескольких; ведь, по – моему, это и есть правильный путь в рай – изучить дорогу в ад, дабы избегать ее. Помимо этого, видя, каким доверием пользуется негодяй, действующий под личиной благочестия, легко себе представить, чего достигнет достойный, если на деле, а не из притворства двинется по стопам св. Франциска. Итак, находя удачной свою затею, я решил взять Ровайо[117], и если он похож на других братьев и сестер, то все будет в порядке. Буду признателен, если в следующем письме вы мне выскажете свое мнение.

Я пребываю здесь в праздности, потому что не могу выполнить поручение, пока не выбраны генерал и дефиниторы[118], и обдумываю тем временем, как бы заронить среди них семена смуты, чтобы они начали пинать друг друга своими деревянными туфлями, здесь или еще где, если я не свихнусь, думаю, что преуспею в этом, и что совет и помощь Вашего Превосходительства были бы очень кстати. Поэтому, если бы вы приехали сюда как будто развеяться, было бы не худо, или хотя бы в письме подсказали какой-нибудь ловкий ход; ибо если с этой целью вы будете ежедневно присылать ко мне нарочного, как сегодня, то убьете сразу двух зайцев: во – первых, подскажете мне что-нибудь полезное на этот счет, во – вторых, поднимете меня в глазах домашних, учащая важные уведомления. Скажу вам, что появление этого стрелка с письмом, с поклоном до земли и со словами, что он послан спешно и нарочно, наделало здесь столько шуму и почтительной суеты, что все пошло вверх дном, и многие стали расспрашивать меня о новостях; я же, чтобы еще повысить свой авторитет, сообщил им, что императора ожидают в Тренто, что швейцарцы опять собираются на сейм и что французский король хотел приехать на свидание с другим королем[119], но советники ему отсоветовали; так что все они стояли с непокрытыми головами и разинув рты; и теперь, пока я пишу, меня окружают несколько человек, которые дивятся тому, как долго я это делаю, и смотрят на меня, как на одержимого; а я, чтобы сильнее поразить их, иной раз застываю с пером в руке и надуваюсь, и тогда они еще больше раскрывают рты, но если бы они знали, что я вам пишу, то удивились бы еще сильнее. Вашей Милости известна поговорка здешних братьев, что если кто утвердился в благодати, у дьявола нет больше власти искушать его. Поэтому я не боюсь заразиться лицемерием от этих монахов, ведь я, кажется утвердился вполне.

Что касается обитателей Карпи, то я сравнюсь со всеми ими, ведь я давно превзошел эту науку настолько, что не нуждаюсь даже в таком подручном, как Франческо Мартелли[120]; потому что с некоторых пор никогда не говорю того, что думаю, и никогда не думаю того, что говорю, если же мне случается сказать правду, я скрываю ее под таким ворохом лжи, что ее и не сыщешь.

С губернатором я не говорил, потому что, раз уж я нашел себе пристанище, мне казалось это излишним[121]. Правда, сегодня утром в церкви я имел случай полюбоваться им, когда он рассматривал живопись. Сложение его мне показалось удачным и наводящим на мысль о соразмерности части и целого, а также о том, что он кажется тем, что есть и что его уродство не бред, и если бы под рукой у меня было ваше письмо, я бы воспользовался случаем почерпнуть из этого источника[122]. Впрочем, ничего не потеряно, и завтра я жду от вас совета насчет моих дел – с одним из этих солдат, только пусть скачет быстро и приезжает сюда весь вымокший, чтобы сразить всю команду; этим вы окажете мне честь и одновременно ваши стрелки разомкнутся, а для коней к лету это очень полезно. Написал бы вам еще, но не хочу напрягать воображение, чтобы во всей свежести сохранить его на завтра. Поручаю себя Вашей Милости, да пребудет всегда в желанном здравии.

В Карпи, 17 мая 1521.

Ваш покорнейше. Никколо Макиавелли, посланник к братьям – миноритам

Моему дорогому сыночку Гвидо от Никколо Макиавелли. —

^{Во Флоренцию}

Гвидо, дражайший мой сыночек, я получил твое письмо, которое меня очень порадовало, особенно известием, что ты выздоровел, ведь для меня нет ничего важнее этого; и если Господь продлит твои и мои дни, я надеюсь вырастить из тебя порядочного человека, коль скоро и ты приложишь необходимое старание; потому что кроме больших связей, которыми я располагаю, я завязал еще дружбу с кардиналом Чибо, и столь тесную, что сам удивляюсь; она пойдет тебе на пользу, но ты должен учиться[123]. И раз ты не будешь теперь отнекиваться под предлогом болезни, потрудись выучиться словесности и музыке, ты ведь видишь, сколько почета доставляют мне мои слабые дарования. Итак, сынок, если ты хочешь меня утешить, а для себя добиться благосостояния и чести, будь прилежным и учись, потому что если ты сам себе поможешь, тебе станут помогать все.

Маленького мула, который взбесился, нужно лечить не так, как всех помешанных, а наоборот: тех всегда связывают, а я хочу, чтобы ты его развязал. Отдай его Ванджело[124] и скажи, пусть отведет его в Монтепульяно, разнуздает и отпустит на все четыре стороны искать подножный корм и лечиться от бешенства. Место там раздольное, а животное маленькое, вреда оно никому не причинит; так без лишних хлопот будет видно, чем оно займется, а если выздоровеет, ты успеешь его вернуть. С другими лошадьми сделайте, как велел Лодовико, за которого я благодарю Господа, что он выздоровел и продал их; я знаю, что он правильно поступил, вернув деньги, но меня беспокоит и огорчает, что он не написал.

Кланяйся моне Мариетте[125] и скажи ей, что я собирался выехать со дня на день, и теперь собираюсь; и никогда я так не хотел очутиться во Флоренции, как сейчас; но иначе поступить не могу. Скажешь только насчет слухов, которые ходят, чтобы она не тревожилась, потому что я буду у вас раньше, какая бы беда ни случилась. Поцелуй Баччину. Пьеро и Тотто, если он там; как бы я хотел знать, прошло ли у него с глазами. Не горюйте и тратьте меньше, чем могли бы; напомни Бернардо[126], чтобы он вел себя как следует, за последние две недели я написал ему два письма, а ответа не получил. Христос да охранит вас всех.