Тринадцатый Койот (ЛП) - Триана Кристофер - Страница 30

***

Пророки прибыли в самые тяжелые недели засухи. Это были молодые, но совершенно лысые братья-альбиносы с меловой кожей и розовыми глазами. Они были одеты в белые одежды и носили украшенные драгоценными камнями браслеты и ожерелья из бисера, как апачи. Они сказали жителям деревни, что являются сыновьями Виракочи, первого бога инков, который создал всех остальных, а также небо, землю и всех существ на ней. Они рассказали обедневшим, неграмотным жителям деревни о большом богатстве золота и серебра, которое боги поместили в эти холмы. Но только через поклонение они могли надеяться получить их.

Пророки, Тимат и Торн, проводили ритуалы на поляне перед пещерами, кормя жителей пейотом и окуривая травами. Жители деревни, в свою очередь, предлагали пророкам то немногое, что у них было. Альбиносы сказали им, что они должны показать свою преданность богам, и устроили оргии, на которых некоторые женщины отдавались пророкам с согласия своих мужей, а когда Тимату надоели женские хитрости, ему предложили мальчика-подростка, готового подвергнуться содомии, чтобы положить конец засухе.

Но после нескольких недель разврата народ стал проявлять нетерпение. Не было ни дождя, ни богатства. Они присягнули богам и хотели получить справедливую награду. Тимат и Торн заявили, что поднимутся на вершину горы, чтобы поговорить с Виракочей, и исчезли на несколько дней, заставив жителей деревни переживать, что они прогнали пророков своими сомнениями. Многие ополчились на тех, кому не хватило веры, угрожая им, что будут вести себя хорошо, если и когда пророки вернутся. Поэтому, когда Тимат и Торн вернулись, жители деревни были вдвойне послушны, особенно когда им представили их новую богиню.

Она вышла из пещеры в клубах дыма.

"Я - Леди Квилла!"

Женщина стояла на каменной платформе прямо над поляной, ее шелковое одеяние было украшено драгоценными камнями и бисером, которые переливались под летним солнцем. Но каким бы прекрасным ни было ее одеяние, оно меркло по сравнению с ее собственной природной красотой. Вороньи волосы свисали низко, покрывая ее стройное тело, словно змеи, а глаза были черными и пронзительными, резкая полночь на фоне смуглой кожи. Она была похожа на мексиканку или, возможно, на полукровку из белых и апачей. Для Глена она была самой красивой женщиной, которую он когда-либо видел, даже красивее, чем его мать.

Тимат и Торн представили ее как третью силу, богиню луны. Они признались, что она еще более святая, чем они, и ей следует поклоняться как таковой. Оргии продолжались, их число росло, некоторые мужчины деревни присоединялись к ним, многие приводили своих детей по настоянию леди Квиллы. А ритуалы становились все более причудливыми, когда в пищу употреблялось сырое мясо, собранное с мертвых летучих мышей и полевых мышей. Сначала леди Квилла произносила короткие речи на горе, но в последующие недели она начала читать полные проповеди, рассказывая о мстительных божествах, которые будут продолжать засуху до тех пор, пока не сгорят кости жителей деревни, если они не докажут свою преданность. Вскоре братья-альбиносы отошли на второй план. Леди Квилла стала править, а те, кто не обожал ее, боялись ее настолько, что подчинялись ее прихотям.

Затем начались жертвоприношения.

Все началось с пары раскольников, которые устали от сексуального насилия.

"Мы хотим только уйти", - сказала одна женщина. "Это все".

Ее сестра кивнула. "Пожалуйста... дайте нам дорогу".

Гленн никогда не забудет ярость в глазах леди Квиллы, когда она сказала: "Казните их".

Слуги богини схватили сестер. Гленн смотрел из-за спины матери, как разъяренная толпа расправляется с сестрами, бьет их вилами и топорами. Маленький мальчик размозжил череп одной из них нижней челюстью мертвого осла. Тимат и Торн, отчаянно нуждаясь в каком-то значении, выпотрошили женщин наконечниками копий и поднесли внутренности к ночному небу в качестве кровавого подношения.

Мать Глена уложила его за спиной, спрятав, а когда они вернулись в свою хижину, она и отец Глена уложили его спать, но он лежал без сна, слушая, как они шепчутся в тени, замышляя что-то.

На следующую ночь человека распяли на кресте. Он висел там больше часа, прежде чем леди Квилла приказала сжечь его заживо. Его крики пронеслись по деревне с такой силой, что Гленн мог слышать их из хижины своей семьи. Отец прижал его к себе и молился. Но Гленн знал, что молится не тому богу.

"Давай уйдем сейчас", - сказала его мать рано утром следующего дня. "Пока они еще спят".

После распятия последовал кровавый ритуал, во время которого в жену умершего мужчины сексуально проникли киркой. Кровь из расширенного отверстия между ее ног собиралась в глиняные чаши, в которых когда-то собирали росу, и смешивалась с кровью цыплят, зарезанных в жертву.

"Я должна пить кровь, - утверждала леди Квилла, - чтобы вечно оставаться молодой!"

Пирующие развеселились и отпраздновали ритуал обильным количеством пейота. Они курили коноплю, а братья-альбиносы приготовили ликер из голубого камня, который они смешали с кровью. Сначала пили Тимат и Торн, потом чаши передавали по кругу, доливали в кровь мертвой женщины и снова передавали по кругу. Они танцевали, пели и занимались сексом до восхода солнца. Теперь они спали глубоким сном.

Родители Гленна были одними из немногих, кто не участвовал в празднике, но в деревне все настойчивее требовали, чтобы все участвовали в избиении, сожжении и разделке тех, кого выбирали для человеческих жертвоприношений. Они утверждали, что юный Гленн болен и они должны ухаживать за ним, вместо того чтобы присоединиться к веселью.

В ту ночь они постелили одеяла и шкуры и собрали все необходимое в мешок. Пока они собирали вещи, юный Гленн метался и кусал кутикулы. Мысль о том, чтобы покинуть дом, наполняла его экзистенциальным ужасом, как и внезапная мысль о том, что его родители, возможно, глупцы, не мудрее жонглеров. Как они могли бросить свою родину и стать безбожными бродягами? Он проклял их, даже возненавидел.

Сразу после рассвета они ждали, прислушиваясь к тишине, а затем пробрались между крошечными домиками, низко пригибаясь среди высокой овсяницы, пожелтевшей от сухой жары. Отец Глена вывел их на узкую тропинку, по которой можно было обойти ритуальную пещеру леди Квиллы на большом расстоянии, держась подальше от дома, который жители деревни сделали для нее из земли и соломы, не имея рисовой шелухи. Гленн держал потную руку матери. Ее глаза подергивались от паранойи, она снова и снова оглядывалась на них, сканируя склон холма, как заяц, прячущийся от рыжей лисицы. Ее страх заставлял Гленна хрипеть и дуться. Она вела себя нелепо. Почему его родители не понимали такой чистой и истинной веры? Они, как и он, были свидетелями воскрешения богини, того благословенного момента просветления, когда она восстала из клубов дыма, словно полтергейст, состоящий из магии и снов. Как же они могли остаться в неведении относительно величия леди Квиллы и ослепнуть от ее несокрушимой красоты?

Они перебрались на окраину деревни, где река плескалась в свете очередного палящего дня, и когда они достигли берега, их перехватили соседи. Четверо мужчин из деревни, вооруженные топорами и косами. Среди них был и Торн, в его руках был кожаный бычий кнут. Его лысая голова была покрыта ожогами. Он рычал на семью гниющими зубами.

"Мы просто собирались добыть пищу", - сказал отец Глена.

Его голос дрожал, выдавая слова.

"Вы смеете выступать против богини?" сказал Торн.

"Нет, не смеем, мы..."

Хлыст треснул, как раскат грома. Гленн смотрел, как рубашка его отца была разорвана, а плоть рассеклась в обильной красной ране. Мать закричала. Отец крикнул ей и Гленну, чтобы они бежали, и мать колебалась лишь мгновение, прежде чем взять Гленна за руку и скрыться в зарослях, оставив мужа сражаться в битве, которую он никогда не сможет выиграть. Казалось, он сам приносит себя в жертву.