Реквием. Книга первая Инициация (СИ) - Рави Ивар - Страница 27

— Правильно сделал, что отказался, — первым отреагировал Ашот, — вначале все хорошо, а потом тебя собственностью считают.

— Да у тебя и так свое есть, зачем плясать под чужую дудку, — поддержал Ашота и дед, только Семенов промолчал, не высказав своего отношения.

— Может, пойдем на рынок? Мне бабуля и мама целый список поручений расписали, — перевел стрелки, чтобы избежать дальнейших расспросов.

Рынок послевоенного Спасск-Рязанского располагался на центральной площади имени Ленина. Раньше здесь находилась городская администрация, о чем свидетельствовала гранитная табличка на четырехэтажном выгоревшем здании.

— Шершневские подожгли, когда их военные выбивали из города, — пояснил словоохотливый мужик, закутанный по самые глаза. Перед ним прямо на расстеленном на снегу куске ткани лежали товары для продажи: зажигалки, перочинные ножи, набор отверток и прочих инструментов, включая сапожное шило и моток суровых ниток.

— Почем шило?

На мой вопрос мужик усмехнулся:

— Цены в деньгах нет, эти бумажки никому не нужны. Люди меняют, предлагая то, что имеют. Что можешь предложить взамен?

— А что самое ходовое?

Мой вопрос заставил его задуматься: сбив ушанку набок, торговец даже почесал затылок:

— Еда, желательно консервы, оружие, противорадиационные таблетки, лекарства, водка.

Калия йодида у меня была целая сумка, даже выезжая утром, захватил пару конвалют на случай, если радиация повысится. Вначале хотел предложить конвалюту за шило и сапожные нитки, но решил прощупать почву:

— Есть противорадиационные, за сколько таблеток отдашь шило и нитки?

— Пять, — не раздумывая, выпалил мужичок с загоревшимися глазами. Зная черту русского человека преувеличивать свое и принижать чужое, сделал для себя вывод, что двух таблеток хватит за глаза:

— Шило-то не золотое, одна таблетка за нее и нитки, и то дорого будет.

Сторговались в итоге на двух таблетках, в запасе у меня оставались еще восемнадцать — уровень радиации был допустимый.

Рынок тянулся извилистыми неровными рядами — продавали все, что можно только представить. Самая большая толчея была у точки, где трое чернявых продавали тушенку. Целых два ящика армейской тушенки ушло за пять минут — одна женщина положила шикарное охотничье ружье, с ложем, инкрустированным серебром. Азербайджанцы обменяли его на пять банок тушенки, обе стороны остались довольны обменом, и женщина поспешила домой.

Я развернул список, еле сдержав смех — семена льна, помидоров, огурцов, укропа, редиски и еще двадцать подобных пунктов. Кто же принесет на рынок такие товары, когда снег еще не сошел? Да и перестали люди практически вести подворье, закупаясь в супермаркетах. Даже в глухих деревнях можно было встретить сетевые магазины, предлагавшие импортные продукты в любое время года. Продовольственную безопасность страны пнули под хвост, забросив богатейшие и плодородные земли.

— Смотри, Олег, — Ашот показывал пальцем на старушку. В проволочном ящике бабки мерзли три курочки и один петух. Птицы поочередно поднимали покрасневшие от холода лапы, поджимая их к брюшку.

— Давай купим, свежие яйца будут, — Ашота поддержал неожиданно Семенов, плотоядно взирая на птиц.

— Бабуля, что хочешь за курочек и петуха?

Из вязанной шали на меня уставились слезящиеся глаза:

— Мне бы лекарств немного, совсем худо мне.

Около бабы Нюры мы задержались — совместными усилиями удалось понять, что бабушке нужны антибиотики — она сама была простывшей, но дед умирал, с ее слов. Третий день не вставал с постели, даже не ел, все время его рвало и поносил. Среди нас не было врачей, но похоже было на дизентерию или холеру, хотя вроде зимой эти болезни практически не встречаются.

Баба Нюра оказалась с Мокриц, название мне сразу показалось знакомым, а дед напомнил, что это следующий населенный пункт после Лесхоза.

— Крайний дом у памятника ВОВ мой, сыночек, — прояснила картину старушка, обрадованная тем, что нам по пути. — Вы меня домой довезите, я вам еще солений могу продать или сменять.

На том и порешили, антибиотиков у нас не было, но Нюра нам поверила на слово, что завтра до обеда мы ей их привезем. Я еще собирался проконсультироваться с бабушкой, она хоть и ветеринар, но суть-то одна, что людей лечить, что животных.

— Куда мы птиц поместим? Может, этих зарезать? Бульончик будет наваристым, — мечтательно произнес Семенов, но получил отповедь от деда:

— Я тебе зарежу, Семеныч, вот весна придет, яички свежие будут. Надо будет еще кур добрать, скоро их вообще не останется.

Пока мы ходили по рядам, время перевалило за полдень. В восточной части площади виднелась табличка с названием кафе «Светлана».

— Баба Нюра, пойдемте с нами, пообедаем.

Старушка вначале отказывалась, но деду удалось ее переубедить. Несчастная даже прослезилась. Клетку с птицами мы поместили в багажник, а сам Додж я подогнал вплотную к кафе, чтобы его было видно из окна.

В кафе деньги брали, правда, цены были конские. Заведовал хозяйством армянин по имени Сергей, Ашот и он минут десять болтали на своем, пока сияющий Ашот не обрадовал нас, что Сергей угощает за счет заведения. О своей семье Ашот ничего не узнал, но встреча с соплеменником внушила ему оптимизм.

Попросив Сергея оставить бабу Нюру внутри кафе, пока мы походим по рынку, продолжили свои покупки. Наткнувшись на толстую полиэтиленовую пленку в рулонах, я сторговал четыре рулона, отдав целую конвалюту йодида калия. Продавец, обрадованный на его взгляд удачной сделкой, ретировался с рынка, боясь, что мы можем передумать.

— Зачем пленка? — после обеда настроение Семенова улучшилось, даже перестал коситься на меня.

— Для теплицы, мне тут столько семян заказали, боюсь, что без теплицы не обойтись.

На женщину средних лет, продававшую тыквы и кабачки, мы наткнулись в самом конце рынка. Это был джек-пот: у нее нашелся почти весь список требуемых семян. Жила она на самой окраине Гавриловского и уже собиралась уходить. Часы показывали половину пятого, через час начнет темнеть.

Ашот сам вызвался сбегать за бабой Нюрой, чтобы еще раз перекинуться словами с соплеменником. С забитым багажником мы все же разместились в машине.

Первая остановка была в Гавриловском — отдав остаток таблеток Нине, стал обладателем около двадцати пяти пакетиков с семенами. Пообещав привезти еще таблеток, распрощался. Нина обещала найти недостающие семена из моего списка, оставив листок бумаги у себя.

Бабу Нюру высадили у дома, пообещав вернуться завтра до обеда. Сумерки стремительно сгущались, мы проехали Лесхоз, въехали в Веретье, где навстречу попалась всего одна машина. Фары сзади я заметил на выезде из Веретье — интуиция говорила, что это наши недавние знакомые.

— Куда едешь? Нам налево, Олег! — проигнорировав окрик деда, поехал прямо. Проехав пару километров, наткнулся на еле видимый съезд вправо, крутанув руль, съехал и выключил мотор, погасив фары.

— Тихо, за нами хвост, — предупредил возмущение товарищей. Ждать пришлось недолго, секунд двадцать спустя мимо проскочила машина, задние фонари давали достаточно света, чтобы увидеть багровый оттенок вокруг них.

— Та самая Нива, — прошептал Ашот, словно боялся, что его услышат.

— Кажется, мы завели себе опасных и злопамятных врагов, — констатировал подполковник, — надо было их еще утром догнать и перебить.

— Могли нарваться сами. Есть у меня задумка. Цвет машины приметный, но об этом подумаем завтра. А сейчас, Олежка, вези меня к Тоньке, бабка-то твоя заждалась, наверное, с ума сходит от ревности, — засмеялся дед, разряжая обстановку.

Настоящая, а не календарная, весна пришла в третьей декаде марта: началась капель, и солнце все чаще появлялось в просветах мрачного свинцового неба. Свое обещание насчет антибиотиков для мужа бабы Нюры я сдержал, навестив ее на второй день. Увидев меня, старушка прослезилась: как призналась чуть позже, пока мы с Денисом пили чай, не верила, что вновь увидит нас.