Мой препод – Лёд - Коваль Лина - Страница 2

– Да как ты смеешь, – цежу сквозь зубы трудно дыша.

– Вы… – поправляет он. – Лев Викторович, – отпускает спокойно, из-под опущенных ресниц снова обводя взглядом аудиторию, словно землевладелец свои угодья. – Это ваше?

Кивает на папку для чертежей и не дождавшись моего ответа, раскрывает её. Внимательно изучает, пока я оскорблённо поправляю подол, и резко захлопывает.

– Надо признаться, Юлия, работы весьма посредственные. Вам бы сделать упор на точность линий и пространственное мышление, – ещё раз стреляет взглядом в Дамира, в Алана, усевшегося на заднюю парту, и перед тем как развернуться добавляет. – Если, конечно, вы здесь ради того, чтобы учиться…

Прикладываю ладони к горящим щекам.

Он… с чего вдруг со мной так разговаривает? Разве я заслужила?

Пытаюсь прийти в себя, пока наш новый преподаватель по дисциплине «Архитектурно-строительное черчение» знакомится с аудиторией, и рассказывает, как именно будут проходить семинары.

– Лекции тоже он будет вести? – спрашиваю шёпотом у Дамика.

– Нет, только семинары. Лекции за профессором.

Закатываю глаза с облегчением.

Может, повезёт? И зачёт будет принимать тоже профессор?.. Юрий Всеволодовичу Лукину семьдесят пять лет, поэтому семинары всегда ведут подающие надежды аспиранты. Про Демидова я знаю только то, что два года назад он напялил на себя форму и отправился куда-то в Сибирь.

Много было пересудов. Зачем он вообще решил отдать долг Родине? Его отец – бывший мэр нашего города, а нынче довольно успешный сенатор в Совете Федераций, ждал единственного сына в Москве с горяченькой должностью в каком-то строительном комитете при администрации Президента. Ректор нашего университета предложил Демидову продолжить обучение и научную деятельность в аспирантуре здесь, в родном городе.

Лев умный, успешный, здравомыслящий. Ему всегда и везде рады.

А он выбрал кирзовые сапоги и овсянку?

Странно это. Сколько бы ни пыталась что-то выяснить, так и осталась ни с чем.

– Громова, – слышу бархатный голос, который тут же расходится по венам приятными воспоминаниями. – Вы с нами вообще? Мы вам не мешаем?..

Перевожу на симпатичного преподавателя взбешённый взгляд. Нервно улыбаюсь и поправляю волосы. Если не ошибаюсь на потоке около пятидесяти студентов.

Почему он ко мне привязался?

– Правильно ли выбрана техника выполнения чертежа, Юлия? – спрашивает Лев и обводит рисунок на электронной доске с помощью инфракрасной указки.

Уставляюсь прямо перед собой.

О-хо-хо, блин.

Чертёжник из меня, как правильно заметил Мистер Лёд, мягко говоря, никакусенький. От слова «чёрт», по всей видимости. А должно быть как производное от глагола «чертить». В этом-то вся и разница.

Облизываю губы и психую. Выглядеть дурой при всём потоке я не привыкла. До сегодняшней лекции в связи с обменом слюной Рудакова и гусыни из клуба, я была просто жертвой абьюза, а сейчас ещё и глупой стала?

В целом, мне на мнение окружающих всегда было… мягко скажем, фиолетово. Но так как в подрыве моего имиджа виноват не кто иной, как Демидов, я начинаю беситься.

– Пра-виль-но, – шепчет Дамир слева, и я уверенно киваю.

Лев Викторович играет шикарными скулами и кидает уничижительный взгляд на моего соседа. Мог бы хотя бы его пощадить. С родной сестрой Дамира Мией Лев и встречался, когда я увидела его в первый раз. Тогда он казался мне кем-то вроде божества. Я влюбилась сразу же. Стояла и хлопала глазами, а он безразлично елозил пальцем по экрану телефона.

– Обоснуйте, Громова, – то, как он складывает руки на груди в замок, замечает вся женская часть аудитории.

Я практически слышу отчётливый стон толпы за своей спиной.

Белая рубашка с уродливой кляксой… Я вас умоляю. Думаете, кто-то вообще её заметил?.. Так вот. Эта белая рубашка натягивается на широких плечах и обрисовывает каждый божественный мускул на сильных руках. Лев за время службы в армии словно ещё шире стал?

Разве преподаватели черчения такими бывают?.. В школе у нас этот предмет вела старая грымза в очках и вязаном пончо.

Я готова чертить пальчиками по этой груди и плечам хоть до скончания века, но вот смотреть на доску и думать никак не получается.

– Я… – пытаюсь связать хоть пару слов.

– Можно, я отвечу? – тянет руку Галя Мухаметова, наша староста и просто святой человек.

Я ей руки расцелую на перемене.

– Ответьте, – быстро соглашается Лев и смотрит на меня так, будто со мной закончит позже. Но вместе с этим его взгляд отстранённый. Не такой, как раньше… Чужой! Мы с ним чужие, чёрт возьми.

Перевожу дыхание и уставляюсь в тетрадку. Клеточки предательски разъезжаются.

Глаза щиплет от слёз, а рёбра в груди сжимаются, мешая дышать. Вытираю влажные ладони об юбку.

Внутри только два вопроса.

Зачем Лев Демидов вернулся в город и как мне теперь жить?..

Всю оставшуюся пару я глаз с нового препода не свожу, а он… совсем на меня не смотрит.

Бездушный кусок льда.

Демидов расхаживает по аудитории от окна до двери, задаёт вопросы моим однокурсникам, оборачивается к доске. Ведёт себя естественно, уверенно. Периодически убирает ладони в карманы идеально отглаженных серых брюк, затем снова складывает руки на груди и потирает пальцами широкий подбородок. Пару раз сухо улыбается, обнажая ряд идеально ровных белых зубов.

Я словно заворожённая за ним наблюдаю.

Помимо эстетического удовольствия это рождает давно забытое странное волнение под грудью. Должна признаться, у меня сохранилась пара его фотографий, которые я сделала ещё тогда… украдкой и наспех. Но на снимках Лев не улыбается. Просто стоит серьёзный, с прищуренными глазами и сжатыми губами.

Он всегда так на меня смотрел. Будто от меня плохо пахнет или… весь мой облик Демидову противен до жути. Но даже два года назад… в его глазах были эмоции.

А сейчас их нет.

Пусто.

Это отзывается разливающейся болью в груди. Будто ледяным паром обдаёт.

Из всей самой разнообразной палитры существующих чувств на свете – от горячей любви до жаркой ненависти, больше всего меня задевает холодное безразличие.

Его безразличие ко мне.

Именно это я не смогла вынести два года назад. Именно поэтому тот факт, что сын бывшего мэра уехал из города, стал для меня каплей надежды.

Можно было жить дальше… Эгоистично, но альтруисткой я никогда не была…

Мои чувства притупились. Нет, они не исчезли. Просто покрылись синим инеем… Заморозились, словно после анестезии у стоматолога. И что мне делать сейчас, когда внутри снова больно?.. Когда я снова знаю, что он где-то рядом и у нас есть что-то общее, помимо тайн прошлого…

И пусть «что-то» только лишь воздух, которым мы дышим…Для меня это уже много.

Я больна неизлечимой болезнью и сегодня у меня забрали единственное в мире лекарство… Расстояние с ним.

– Юль, пара закончилась, – до меня доносится голос Дамира. – Ты сейчас домой? Подкинуть тебя?

– Нет, – мотаю головой и наблюдаю, как к столу Льва Викторовича тут же подходят мои однокурсницы Анька Лосева и Лерка Доронина. Последняя выгибается, выпячивает грудь, что-то спрашивает и томно вздыхает.

Усмехаюсь. Почему-то к семидесятипятилетнему профессору у них вопросов никогда не возникало, чуть звонок прозвенел – сразу «давай до свиданья».

– Я за рулем, – произношу и собираю вещи в рюкзак.

– В такую погоду? – недовольно мотает головой Дамир. – Ты сумасшедшая, Громова. И как тебя только дядя Андрей отпустил?

– А он не знает, – задумчиво потираю шею.

– Ох и попадет же тебе, Громыч.

– Не бубни, – бросаю другу и поднимаюсь с места, привлекая к себе внимание преподавателя.

– Юль, – тут же преграждает мне путь Рудаков. – Пожалуйста, одно свидание. Я исправлюсь.

– Я подумаю, – обещаю, потому что вижу, как Лев Викторович выходит из аудитории.

Огибаю своего бывшего парня и расправив юбку быстро семеню ногами.