Боги, пиво и дурак. Том 8 (СИ) - Горина Юлия - Страница 28

Я хмыкнул.

Сказать ей или нет, что если бы Фортуна здесь погибла, то моей жизни ничего бы не угрожало?

Угроза как двигатель принятия решений уже давно потеряла для меня актуальность. Я поступил так, как должен был. Только и всего. Я давно понял, что не существует такой категории, как «правильные поступки». Ведь то, что для одного — героизм, другому может показаться смешным и глупым. Отважный опытный воин для противника всегда кровожадный зверь.

Не зря есть присказка: «что русскому хорошо, немцу — смерть».

Нельзя быть просто хорошим. Тот, кто пытается угодить одновременно всем, в конечном итоге в глазах окружающих будет выглядеть последним говном. Хотя почему только выглядеть? Он им и станет.

Можно и нужно быть хорошим только для кого-то. И прежде всего — для собственной совести.

И моя совесть требовала справедливости.

Для меня это означало вернуть «Парящим грифам» магистра, миру — Сета, мне — друга. А ему самому вернуть законную жену.

Мне не в чем было себя упрекнуть. Я сделал то, чего не мог не сделать — только и всего. Это как защитить Нику, или спасти тех замурованных бедняг в школе начертаний. Или встать между копьем и зеленой пандой.

Так что нет, я ничуть не сомневался, что поступил правильно.

Но почему-то иногда, даже если ты все сделал по совести, на душе все равно остается осадок.

Что происходит сейчас дома? Стоит ли еще «Жареный Лось»? Все ли хорошо у наших парней? К чему привело пробуждение Сотота?

И ведь этот чудак белоглазый вполне мог бы рассказать мне все новости, но просто не стал этого делать.

А мне теперь чесать репу и сидеть жопой на горячей сковороде, пока домой не вернусь.

Ценитель шоколада, блин. Сволочь бездушная.

Ну да ладно. Я скоро вернусь. И тогда мы с ним поговорим обо всем — о прошлом и будущем. О Сототе и Азатоте.

— Куда мы едем? — спросил я Деметру.

— В одну нору, которую Оракул указал Петру, — ответила она.

Я усмехнулся.

Что бы не происходило по ту сторону, оно, должно быть, задевает великого бога за живое, раз он отказался от своей роли пассивного наблюдателя и решил вмешаться.

— А Лёха где?..

— У Фемиды, вместе с твоей сумкой. Вон, в соседней машине едут.

— Значит, теперь все будет хорошо, — сказал я, устало закрывая глаза. — Жаль только, что докторишку с собой не взяли. А я ведь хотел! Но, будем надеяться, Фортуна придет в себя без осложнений…

Демка вздохнула.

— А я все никак не могу простить ее за то, что она с тобой сделала, — пробормотала она. — Это из-за нее ты оказался там!

— Из-за нее я оказался везде, — со вздохом ответил я. — В том числе и в другом мире. По-хорошему, мне ее за это не упрекнуть, а поблагодарить нужно. И потом… После того, как я увидел, что бедной Фортуне пришлось пережить здесь, у меня в жизни язык не повернется сказать ей хоть слово в укор. И у тебя пусть не поворачивается тоже. Я бы хотел, чтобы она проснулась среди друзей, а не судей. Ладно?

Я приоткрыл глаза и вопросительно покосился на Деметру.

Та нахохлилась, обиженно надула губы. Но тем не менее кивнула, соглашаясь с моей просьбой.

— Хорошо, — улыбнулся я.

И перевел взгляд на примолкшего Самеди, который всем своим видом изображал, что его здесь нет.

— Как там твой череп, барон? Все еще смотрит в небо третьим глазом? — со смехом спросил я.

Самеди весело клацнул зубами, обернулся и на мгновенье приспустил с черепа капюшон толстовки, демонстрируя мне дыру.

— Да, но я не переживаю об этом. Некоторая винтажность истинному джентльмену всегда к лицу.

— Я очень благодарен тебе за поддержку, — уже серьезно сказал я. — Ты сделал даже больше, чем я мог бы просить тебя. Так что…

— Простите, Даниил, я не понял — вы сами умирать собрались, или меня похоронить надумали? — сверкнул Самеди лукавым огоньком в глазницах, опять по привычке переходя на «вы». — Потому как живые для живых такие длинные здравницы не толкают.

Демка иронично хмыкнула.

— Это ты только что себя живым назвал? О, какая тонкая и неприметная лесть!

— Прекрасная донна, как всегда, остроумна, но в этот раз слегка неправа. Смерть — это тонкая материя, госпожа. Она не сугубо мертвая, она как бы на грани — так же, как и я. Например, вы когда-нибудь задумывались над тем, что существительное «мертвец», как ни странно, обозначает одушевленный предмет? Потому как одушевленность и неодушевленность предмета определяется формой винительного падежа. Вижу кого? Мертвеца. А не вижу что? Мертвец. Вот труп — да, это мертвое слово. Есть еще одно чудесное слово — «покойник». Оно тоже…

Закончить свой философский монолог Самеди не успел, потому что угасший парень в желтой жилетке вдруг подхватился, вытаращил белые глаза и прокричал:

— Уезжайте в Москву немедленно! Прямо сейчас! Ситуация изменилась!

И опять отключился.

Меня аж пот пробрал.

— С этим Оракулом, блин, заикой станешь… — проговорил я.

И мы без всяких заездов в тайную берлогу полетели прочь из Петербурга.

Наша машина шла впереди, указывая всем направление. Время от времени бедный жрец подскакивал на месте, чтобы проорать очередную телефонограмму, и поскольку это всегда случалось неожиданно, привыкнуть к таким его попыткам инсультировать окружающих не было никакой возможности.

Медленно опускалась ночь, и машина почти летела над дорогой, едва касаясь колесами дорожного полотна. Наслаждаясь спокойной дорогой, я задумался о том, что, если бы Оракул не был такой странной сранью себе на уме, мы могли бы куда меньшей кровью отыскать Сета с Фортуной.

Но божество преспокойно наблюдало, как я корчился в застенках ордена, и вмешалось в течение событий только сейчас.

Почему?

Что изменилось с тех пор?

И единственным ответом, который приходил мне в голову, было имя Азатота.

Неужели я должен был пройти через все это для того, чтобы во мне проснулась личность великого хаоса?..

После полуночи мы закупились колой и всякой сухомяткой, чтобы на подступах к Москве с голодухи копыта не протянуть. Вернее, я сидел в машине, а Демка с водителем бегали в магазин.

До икоты наевшись, я благополучно уснул, воспользовавшись тем, что трансляции Оракула прекратились.

А проснулся я от ласкового, но при этом тревожного похлопывания по колену.

— Даня, милый, мне жаль тебя будить, но тут происходит какая-то жесть, — негромко проговорила Деметра, с хмурым лицом глядя вперед промеж передних сидений.

В ответ я пробубнил что-то невнятное, пытаясь собрать свое сознание в кучу.

Машина плавно сбавила ход и остановилась. Демка принялась нетерпеливо трясти меня за плечо.

— Даня, просыпайся!

Окончательно продрав глаза, я осознал, что за окном уже рассвело. Посветлевшее небо пылало золотисто-розовыми облаками на востоке. С левой стороны от нас тянулись железные кресты какого-то кладбища, с которого в сторону дороги медленно приближалась темно-серая масса слившихся воедино стражей. Справа чернел густой лиственный лес, из которого один за другим выходили люди в темной одежде, вооруженные до зубов.

А на перекрестке прямо перед нами стояло пять мощных внедорожников с хищными мордами, за которыми плотной стеной на высоту стандартной пятиэтажки поднималась почти непрозрачная серая стена, похожая на локализованный грозовой фронт. Она то вытягивалась выше вверх, то немного опадала, будто дышала, время от времени вспыхивая голубоватым свечением. Трава под ней даже не трепетала, а прижалась к земле гладким ковром. Напряженный гул, шорох и шепот, доносившиеся снаружи, напоминали белый шум.

Остатки сна мгновенно выветрились из моей головы. Рука потянулась к мечу.

— Похоже, мы в очередной раз попали в неприятности, — проговорил Самеди.

Капитан Очевидность, блин.

Как вообще мы докатились до жизни такой с Оракулом-то в качестве проводника? Разве он не должен был уберечь нас от каждой выбоины на дороге⁈

Или он опять затеял какую-то свою игру?