Костер и Саламандра. Книга вторая (СИ) - Далин Максим Андреевич - Страница 51

Мой организм и мой Дар одинаково не принимали его всё равно.

Виллемина всё понимала быстрее, чем большинство других людей. Даже с крохотной каплей Дара — понимала нас лучше, чем многие некроманты. Наверное, поэтому спустилась к нам в каземат, нашла минутку.

Ей хотелось уточнить.

Она, кажется, поняла, что с воронами всё не так уж гладко. Во всяком случае, не так гладко, как хотелось бы.

Вовремя пришла: мы как раз именно это и обсуждали.

— Я не буду, — как раз сказал Ольгер. — Я не могу. Я… у меня Дар слабоват для таких штук — ну и вообще… Наверное, я недостаточно некромант.

— Просто не понимаю, из-за чего сыр-бор, — сказал Жейнар. Теперь, в золотых очках, которые носил постоянно, он был ужасно похож на очень юного студента Академии Словесности, ровно до того момента, как начинал говорить. — Мессир Гунтар же показывал, как вытащить след памяти. Прямо круто!

— Государыня! — воскликнул Валор. — Прошу вас великодушно простить этих невеж: увлекаясь, они напрочь забывают о манерах.

— Пожалуйста, не беспокойтесь, дорогой мессир Валор, — ласково сказала Виллемина. — Мне ведь тоже интересно… это же метод короля Дольфа?

— И твоего дядюшки Гунтара, — сказала я мрачно. — Помнишь крысу?.. Боже мой, как будто в другой жизни это было…

— Я помню, — сказала Виллемина. — Но скажи мне, милая моя Карла: что вас всех смущает? Я, конечно, никак не могу назвать себя специалистом в этом вопросе, но ведь метод, если я понимаю верно, считается в Междугорье… классическим?

— Королева моя драгоценная, — сказала я тихонько, — ты меня, пожалуйста, прости, но наши с тобой предки были… это самое… чокнутыми. Оба. Церл — сама понимаешь, а Дольф — ну, он, по-моему, вообще ничего не боялся… или, по крайней мере, считал, что никакие предрассудки вроде чувствительности или жалости не могут его остановить. Пёр вперёд, сметая всё перед собой, как бык…

— Я — вылитый предок, — с улыбкой в голосе сказала Вильма. — Но ты не объяснила.

— Лезть Даром в мёртвый мозг — бр-р! — сказала я и сморщила нос. — Легче вскрыть десяток тел. Не передать, как неприятно.

— Но надо отдать великому государю Дольфу должное: обычно, я думаю, он действовал иначе, — сказал Валор. — Его Дар сиял, как маяк, он создавал вокруг себя своего рода… право, мне трудно это описать. Ваши современники, деточка, вероятно, вспомнили бы магнетизм или электрическое поле. Мёртвое реагировало подобно стальным опилкам, которые сами собой образуют сложные фигуры вокруг полюсов магнита…

— Ну да, пойду-ка я взгляну, не отстоялся ли осадок в эликсире, — печально усмехнулся Ольгер. — Такие штуки описываете, прекраснейший мессир Валор, каких я со своим куцым Даром даже представить себе не могу.

— Зато вы гениальный алхимик, прекрасный мессир Ольгер, — сказала Виллемина. — Дар у нас с вами и впрямь куцый, но ведь есть и другие возможности, не так ли?

Ольгер смутился, но даже порозовел от удовольствия.

— Я на силу Дара не жалуюсь, — сказал Жейнар. — Но тоже представить себе не могу. И мессир Гунтар показывал не так. Он мне отдельно показывал, я ему дохлых крыс носил — я отлично понимаю. Обычно втискиваешь Дар в тушку, как руку в перчатку, а тут — тоньше: надо нащупать остатки нервной сетки, пустить по ней приказ, как телеграмму по проводам…

Я передёрнулась. Вспомнила, как мы учились, как дядюшка Вильмы дал мне крысу и сказал: попробуйте отыскать Даром её мозг и дать приказ внутрь уцелевших нервных волокон. Тогда я взяла тушку, привычно всунула в неё Дар — да, как руку в перчатку, Жейнар нашёл точное словечко — и повела им, как лучом фонаря, в темноте пустого, оставленного духом мяса. Вспомнила чудовищное ощущение соединения с этой кромешной темнотой небытия, в которой уцелели лишь спутанные обрывки чего-то, напоминающего биение жизни.

— Вам тяжело относиться к смерти спокойно, деточка, я понимаю, — заметил Валор. — А уж тем более — воспринимать распад как одну из мировых стихий, в конечном счёте жизнетворную. Женщинам, даже некроманткам, жизнь ближе. Стоит помнить: «распашет кладбище плуг стальной, взойдёт колосьями перегной…»

— Не надо меня утешать! — фыркнула я. — Не настолько я деточка, чтобы не понимать элементарных вещей, Валор! Просто — когда речь идёт о мясе, я отношусь совершенно спокойно, но когда дело заходит об этих самых клочках памяти… как-то очень беспокойно становится. Будто это не просто мясо, будто ему ещё может быть больно, что ли… Начинаешь думать: вот, а ещё недавно в нём жила душа, оно само было живое… грустно.

Виллемина обняла меня — и стало легче.

— Карла — фантазёрка, — хихикнул Жейнар. — В жизни не стал бы об этом задумываться. Больше мёртвое, меньше мёртвое… Я чувствую, что тело оставлено душой, — значит, это уже просто сырьё. Мясо. Ну свежее мясо…

— Уже мёртв, но ещё этого не понял… — тихо сказал Ольгер. — Ещё в теле, но последние секунды… А тела иногда парадоксальнейшим образом жаль. Именно тела жаль. Непонятно, да?

Я стиснула руку Вильмы в своих — будто её у меня кто-то отнять хотел. Мне-то было понятно. И я чувствовала, что и Вильме понятно: она легонько погладила меня по плечу.

Я взглянула ей в лицо.

— А я, — сказала Вильма, — никогда не могла понять одного странного обстоятельства. Когда я читала дневники государя Дольфа… Я понимаю: он, как заведено в Междугорье, поднимал тела, обращаясь к следу памяти. Именно поэтому, полагаю, он предпочитал в «мёртвой гвардии» убитых солдат: их тело, быть может, помнило, как держать меч, верно?

— Может быть, — сказала я. — Как вы думаете, Валор?

— Без сомнения, прекраснейшая государыня, — поклонился Валор.

— Я представляю следы памяти в мозговом веществе и нервах свежего трупа, — продолжала Вильма медленно, размышляя и говоря одновременно. — Но скелеты?

— На костях тоже есть, — сказала я. — Поэтому кости для протезов мы чистили. Сперва мы отчитывали, потом братец Фрейн отпевал — именно поэтому. Я не очень понимаю, откуда память в костях, но точно есть. Это уже касается моей работы. Мне, знаешь, эта память мешает.

— В нервах она конкретнее, — сказал Валор. — Непосредственнее. Но — наша леди-рыцарь права, в костях тоже есть. На сей счёт есть современные работы, написанные столь умно, что я понимаю одно слово из пяти, — в его голосе прозвучала улыбка. — О наследственной памяти, сохраняющейся во всех клетках тела, к примеру.

— Мудрёно, — хмыкнул Жейнар.

— Тем не менее, — сказал Валор, — в ближайшее время мне предстоит заниматься именно этим. Научиться обращаться к следу памяти на костях. Или к следу души, если вспомнить, как этот феномен назывался в моё время. Я имел прелюбопытнейшую беседу с мессиром Лиэром… а потом — с нашим добрым другом мэтром Фогелем. Выслушивая их, я ещё сомневался… но этот милый молодой человек со своей вороной заставил меня принять окончательное решение.

— Вы имеете в виду беседу о лошадях? — спросила Виллемина.

Валор поклонился.

— А что о лошадях? — спросила я.

— Мессир Лиэр увлёкся практической некромантией, — сказала Виллемина. — Он сперва спросил меня, насколько возможно сделать для армии несколько десятков игрушечных лошадок, вроде тех, на каких разъезжала Железная Гвардия государя моего предка. Я послала разыскать кого-нибудь из вас, господа некроманты, и мой посыльный нашёл мессира барона.

Валор поклонился снова.

— И упомянутый барон, с изрядным отвращением думая о следах души на костях, да ещё и на скотских, мялся, отнекивался, отговаривался крайней занятостью и обещал подумать после, — сказал он с явственной иронией в собственный адрес. — Отказать прекраснейшей из королев он не смел, а соглашаться ему адски не хотелось.

— Это было вовсе не так, — ласково сказала Виллемина. — Но да, мессиру Валору впрямь не хотелось, а я, глупая, никак не могла взять в толк, почему.

— Мы тут балованы очень, — сказала я. — Мы вот уже в храме совершаем обряды. Вообразили себя белыми воинами. Протезы для душ, всё такое… А тут — такое тёмное, междугорское, средневековое…