Костер и Саламандра. Книга вторая (СИ) - Далин Максим Андреевич - Страница 41

Так здорово объяснять мессирам офицерам, что корона ни за что не оставит их в беде, даже если на войне они будут ранены и изувечены — надо уметь, хотела сказать я, но меня перебили.

— За отвагу? — спросил Ланс невинно. — Ну да, жениться — не перчатку надеть. Нет, я морально готов положить к ногам прекрасной леди и меч, и штандарт, но у меня, леди Карла, трясутся поджилки. Я всё думаю: идти ли в храм завтра, без церемоний почти, лишь с родителями — и с вами, если вы соизволите согласиться, леди, или после победы, когда можно будет устроить праздник не менее пышный, чем этот бал… Сложно решиться.

— Завтра, — тихо сказала Мельда.

— Послезавтра я уезжаю, — сказал Ланс. — И наш медовый месяц превращается в медовый день. Меня печалит.

— Ну и что, — прошептала Мельда.

— Не заставляй, — сказал Ланс. — Леди Карла, ради всего святого, объясните куколке!

— Ну уж нет, — сказала я. — Объясняй сам.

— На фронт, — сказал Ланс. Он разом перестал ломаться и пытаться всех смешить. — Раз — и ты вдова…

— А ты вернись, — еле слышно сказала Мельда. — Любой.

— Твой фарфоровый рыцарь, ага. А дети?

— Вот! — вдруг радостно воскликнула Мельда. — Завтра!

Так меня пригласили на свадьбу — на такую скромную свадьбу, что и думать о ней было странно: дочь самого Раша — без свадебного пира, второпях…

Чтобы осталось больше времени на медовый день, подумала я. Невеста офицера. Принадлежат Предопределённости, оба. В такт моим мыслям, в паузе, сделанной оркестром, я услышала, как кто-то из приятелей Ланса поёт в соседнем зале новый и уже модный романс, аккампанируя себе на рояле:

— … Ты спрячешь письма в сундучок с вещами,

Задвинешь под походную кровать

И будешь имя повторять ночами,

А утром — воевать.

А впрочем, на войне ни дня, ни ночи.

И днём, и ночью ты грусти о ней.

И чем грубей становится твой почерк,

Тем письма в тыл — нежней…

У Мельды слёзы навернулись на глаза, но она тут же улыбнулась, а Ланс принялся целовать её руки — просто чтобы было не видно его лица. И певец, невидимый за стеной, закончил, будто про Ланса лично:

— Дослужишься, корнет, до генерала —

Не забывай, как на большой войне

Любовь тебя хранила и держала.

На этой стороне.

Клай в это время стоял, прислонившись плечом к колонне, поодаль, прислушивался, ждал — и пытался объяснить каким-то мелким нахалкам с фиалками в волосах, что танец уже обещал. Просто ждал — и я даже огорчилась, что ему пришлось ждать.

Подошла и сказала:

— Неужели думаешь, что я буду ещё танцевать? Мало мне мозолей…

— Ага, — сказал Клай. — Думаю, что будешь. Времени очень мало.

Но мы не танцевали, а только топтались под музыку. Сначала я ещё пыталась как-то не сбиваться с такта, а потом плюнула на это дело.

Из середины зала можно было наблюдать всё, что в зале происходит, — и я видела, как две юных фрейлины кормят Ольгера печеньем, а шипучка у него своя, и он уже пьян, как портовый бич, поэтому ржёт на весь зал. И как Валор любезно беседует с очень красивой немолодой леди, у которой, кажется, сорвало крышу вместе с черепицей. И как Виллемина танцует с Лиэром — и провалиться мне на месте, если они ведут салонную пустую беседу.

А самое удивительное — что вместе с драконами пришёл Далех. Я почему-то думала, что язычникам нельзя ходить в такие места, но он пришёл, нарядился, как сумел, — в широченный коричневый халат с золотой полоской и вышитую золотом и бисером шапочку — и устроил развлечение гостям.

Вокруг него собралась толпа, охала и ахала — и мы с Клаем, а потом и Виллемина, пришли посмотреть. Было на что.

У него на ладони горел огонь. Безумное зрелище: крохотный костёр — пламя начиналось на ноготь выше кожи и выглядело совершенно реально. Второй рукой Далех с этим костром играл, как люди иногда, забывшись, играют с пламенем свечи, — и оно взмывало вверх, принимая невероятные формы. В огне то вставали дымные крепостные стены, то горные пики, то искра-дракон взлетала, делала круг — и пропадала… Когда Далех увидел нас — сделал дымный череп с искрами в глазницах, а потом ту же струю дыма превратил в парящего орла.

Роскошные фокусы, ничего не скажешь! Виллемина восхищённо захлопала в ладоши — и мы присоединились. Только Друзелла наблюдала и хмурилась.

— Ах, мессир Далех! — сказала она наконец. — Вы же Оперу спалите. Разве можно в помещении так играть с огнём?

Далех хитренько на неё посмотрел — и вдруг окутался пламенем целиком! Все как шарахнулись, дамы завизжали! А языческий плут, купаясь в огне, смотрел на перепуганную Друзеллу и ухмылялся, ужасно самодовольно.

— Леди Друзелла, — сказала я, — да не смотрите вы на этого жулика! Он же не по-настоящему! Он же шаман, он глаза отводит нам, создаёт иллюзии — а вы и поверили.

Далех так удивился, что пламя полыхнуло и пропало.

— Ц-ц-ц! — сказал он потрясённо. — А ты почём знаешь, дева-рыцарь?

Я сморщила нос, сделала страшные пассы руками и провыла басом:

— Си-ила тайных гробо-ов мне подсказала!

И почтеннейшая публика разделилась: лохи… ой, то есть гости, которые были не в курсе наших дел, даже слегка отшатнулись, испугались — а мои друзья сделали всё возможное, чтобы не хохотать слишком громко в присутствии государыни. И драконы прикрыли физиономии рукавами, чтобы было не видно, как они хихикают.

А Ольгер, пьяное чудовище, обнял Далеха за плечи и выдал проникновенно:

— Ну я ж говорил, старина: настоящий огонь ощущается Даром, а твои миражи — нет!

Далех ухмыльнулся до ушей, щёлкнул нашего алхимика по носу — и сделал вокруг него целую метель огненных бабочек. Виллемина протянула руку — и бабочки стали садиться ей на пальцы, превращаясь то в распускающиеся розы, то в крохотных райских птиц с дымными хвостами.

— Потрясающе красиво, — сказала Виллемина, любуясь. — И, право, неважно, дорогой шаман, иллюзия это или нет. Это поэзия.

— Эта поэзия, эта иллюзия — пригодятся нам, великая мать, — закивал Далех. — Когда великая мать найдёт хоть каплю времени — пусть позовёт шамана. Шаман ей ещё покажет. Только великой матери, только её глазам покажет.

И как-то так они с Виллеминой переглянулись, что я снова подумала: никакие это не салонные фокусы. Это кусок особого Дара южан — и нам ещё пригодится.

В общем, у нас всю ночь был праздник. А на рассвете наставники Лейф и Элия обвенчали Ланса и Мельду в храме Путеводной Звезды и Благих Вод. И не получилось у них тихой свадьбы, где только я и родители: их поздравляла вся столица. Люди Раша привезли бочку лилового вина, — ну, которое делают в Горном княжестве и которое стоит, сколько я знаю, будто на золоте настаивается, — и Раш с леди Гелидой сами всех угощали. Виллемину газетёры сняли на светописную карточку — как она обнимает сияющих жениха и невесту, а у невесты в руках очаровательный букет из белых роз. Вильма мне ещё успела шепнуть, что за этими розами послала сразу, как ей сообщили о возможной свадьбе.

Я её тоже обняла. Она всё делала правильно — и это сделала правильно. Ощущение было такое, что любовь встаёт над нашим городом, как рассвет, — и мы все, все жители города вообще, верили, что силы ада провалятся в преисподнюю очень скоро.

Клай мне принёс бокал горского вина — и я немного отпила, за победу и за будущий мир.

А потом бал кончился — и нам всем пришлось вернуться в войну.

Обнаглели мы до последних пределов. Ну уж я — во всяком случае.

Потому что год назад я бы о таком даже подумать не смела — вернее, мне бы просто в голову не пришло. А сейчас — ну а что такого? Ну просто Фрейн спит урывками — и хочется найти время, чтобы ему немного отдохнуть. И мы обряд сдвинули: не после полуночи, а сразу, как только наступили какие-то сумерки.

Весенние же сумерки. Ещё не очень поздние.

Мы с Клаем провели этот обряд. Клай очень радовался, а Барн был просто в восторге, как малое дитя, даже не пытался как-то себя в руках держать. Можно понять: их ведь сослуживцы, старые приятели, с которыми боевое братство и всякое такое.