Линка - Рок Алекс - Страница 20

Машины усердно бороздили колесами подтаявший грязный снег, задорно расшвыривая его во все стороны. Прохожие, имевшие несчастья оказаться рядом во время этого действия ругались, сотрясали воздух кулаками, да и уходили восвояси. Неоном полыхали вывески магазинов, баров, клубов. Девица, очерченная красным свечением, поднимала ко рту рюмку, игриво улыбаясь, как будто приглашая присоединиться к ней. Аюста вздохнула и отрицательно покачала головой.

– Нет, спасибо, но я не могу. Надо будет вернуться.

– Домой?

– Что? – не поняла вопроса девочка.

– Ну, то место, куда ты возвращаешься – можно ведь назвать домом?

Дочь света задумалась над ответом, но предпочла промолчать. Поежилась, пожала плечами – несмотря на завывающий ветер, метель и мороз – ей было вовсе не холодно. А вот меня пробивал какой-то странный озноб. А стоило мне только глянуть вниз, так и вовсе…

– Аюста, а что такое жизнь?

– Искра, наверное, – тихо прошептала она, глядя куда-то в сторону и лишь потом обратив свой взор на меня.

– Но ведь… ведь я двигаюсь. Миру больно, я поняла и потому он старается ответить мне тем же. Но ведь в таком случае мне должно быть больно всегда, разве нет? Каждый раз, как только я поверну голову или еще что…

– Нет – девчонка отрицательно помотала головой. Несколько снежинок нагло осели в её волосах, но в тот же миг поспешили растаять. – Ты… становишься частью этого мира. Точнее сказать, он делает тебе поблажку.

Мне не очень понравилось подобное объяснение, но я поняла, что Аюста больше ничего не скажет – по крайней мере, нового.

Вновь повисло тягучее, словно сгущенное молоко, молчание. Мы обе увязли в нем, словно мухи в паутине. Хотелось откинуться назад, немного поерзать, принимая удобную позу – и лежать, позабыв обо всем. Что под тобой не мягкое тепло матраса, а холодный бетон, что вокруг не уют домашнего очага, а бушует чуть ли не самый настоящий ураган. Забыть, забыть, унестись в грезы, мечтать о чем-нибудь приятном. О котятах, о Лексе, о лете. Я вдруг поняла, что никогда не видела лета. Где-то в памяти, на задворках, робко постучалось воспоминание – яркий солнечный луч в стекло окна, душистая зелень бьет своим ароматом прямо в нос, на подоконнике – россыпь цветов в больших, пузатых пластмассовых горшках. Хозяйка ставила игрушечную кровать на окно, изображая, что там моя собственная квартира.

Лето придет, я точно это знала. Оно придет, а я попрошу Лексу взять меня с собой на прогулку – интересно. Не откажется? Хотелось вновь дышать, смотреть на свежую зелень, на распустившиеся цветы, на улыбки детей и малышни. Жить хотелось.

Юма придет – набатом звучало напоминание. Злая пожирательница Искры, выползет из своей темной дыры и придет поужинать мной. Пощупает костлявым пальцем, потычет в бока – потолстела ли? Достаточно ли пышная стала? А потом… собственно говоря, я с трудом представляла процесс поглощения моей искры.

Придет, вот только когда? Сегодня, как только Аюста уйдет? Завтра вечером? Послезавтра? И я буду один на один с ней – защищаться в одиночку? С другой стороны – а почему обязательно драться? Почему я должна полыхать искрой, как падающая звезда, а она насылать в меня червей тьмы? Мне вдруг вспомнилась маленькая эльфийская рабыня. Девочка из кожи вон лезла, но умудрялась договориться с самой Смертью. Чем Юма страшнее?

– Аюста, а можно с ней договориться? Почему обязательно сражаться?

Девочка посмотрела на меня, как на неразумного ребенка.

– Ты устыдить её хочешь? Что, мол, не кушай меня, злая тётя, так делать нехорошо? – дочь света противно исказила свой голос, а меня бросило в дрожь. В тот же миг стало неприятно, а девочка продолжила: – Не поможет. Нельзя её устыдить. Что такое стыдно? Это когда почувствовал себя немножечко неправым, а через час уже все прошло. А вот боль… боль она поймет. Это язык, на котором она говорит. – Аюста увлеклась, вытянула ручку над собой, злобно сжала кулак, будто на ладони должна была оказаться пресловутая Юма. Мне на миг показалось, что в глазах девочки мелькнуло что-то от самой Повелительницы Тьмы. Надеюсь, что просто показалось.

– Я жить хочу, – робко высказалась я. Мне представилось, что наступает новый день, восходит солнце, на улице гуляют, играют, спешат по своим делам люди. Носятся мобили, неосторожно сбивают, сталкиваются друг с дружкой, лавируют в пробках. Поднимает неоновую рюмку не менее неоновая девушка – а меня в этом мире больше нет. Вчера еще была – а на сегодня уже вдруг не стало. А Лекса безуспешно пытается выдавить из разом опустевшего тельца хоть словечко, хоть что-нибудь. И я этого никогда не увижу. Не увижу лето, не увижу того, как выглядит девушка писателя, не увижу, как он издаёт свою книгу, его улыбку. И его рук – больших, сильных и теплых – их больше никогда не будет. Я смотрела на дочь света, ожидая от неё хоть какого-нибудь совета. А мигом повзрослевшая Аюста, разом обратилась в напуганную девчонку. Она грустно уставилась на кончики ножных пальцев, не зная, что посоветовать мне, чем помочь, как поддержать?

– Ты поможешь мне? – я ждала ответа на свой вопрос, внимательно глядя ей прямо в глаза. Печальный вздох дал мне понять, что жду я напрасно…

Машина смерти, тяжело перебирая колесами, выехала на огневую позицию. Еще секунда – и позади, где вместо кузова установлены рельсы с остроносыми ракетами, разразиться самая настоящая огненная буря. Снаряды, дико завывая, будто заранее оплакивая незавидную судьбу своих жертв устремятся в последнем полете. Чтобы где то там рухнуть – неважно где – рухнуть тяжелым булыжником на хрупкую стену чужих грез, надежд и желаний. Порвется жизни нить у десятка-другого человека, разобьется вдребезги чья-то любовь, осколками по земле расстелится порушенная мечта, судьба, жизнь.

Мне не хотелось смотреть, а Лекса, будто специально не замечая этого, не торопился переключить канал. Таращился в свою книгу, изредка перелистывая страницы, покусывал нижнюю губу. Меня иногда подмывало спросить у него – из чего состоит его жизнь? Скучный однообразная цикличность дней – один за другим. Прогулки по ночам, после работы, клацанье клавиатуры во время творческого порыва и стакан черного ахеса перед сном? Может быть потому-то писатель и стремиться нырнуть в мир собственных фантазий и грёз, потому что там есть приключения, герои и интриги. То, чего ему так не хватает. Даже читая книгу, чужую. Он погружается в неё с головой. Торопиться нырнуть, словно в омут, да там и остаться. Чтобы через час-другой оторваться – всего лишь на миг! – облегченно вздохнуть и с упоением отложить чужую нетленку в сторону. Приключениям тоже нужна мера.

Генерал Метель сверкал черными стеклами солнцезащитных очков, то и дело норовил посмотреть в сторону, спрятать взгляд от объективов телекамер, постоянно хмыкал, ухмылялся и говорил о том, что скоро устроит врагу настоящую «метель». Корреспондент уточнял, что война уже идет вот около года и никак не заканчивается. Кадры с пулеметчиком, прижавшимся щекой к своему оружию тут же перемежались с съемками чьей-то квартиры. Обшарпанные стены, безногий инвалид, девочка с растрепанными волосами и заспанными глазами. Это так далеко – подумалось мне, когда я посмотрела в сторону окна. Здесь не рвутся снаряды, не стреляют каждый день, не воют бомбами самолеты. Здесь за окном случаются маленькие трагедии – и большие. Чудовище выросло из автомобиля, хлопнуло ртом-капотом, страшно раззявило пасть. Меня передернуло от воспоминания.

– Лекса? – я дождалась момента, когда писатель отложит книгу в сторону. Он вопросительно глянул на меня, а потом развалился на кровати. Спать он не собирался – просто полежать и помечтать о чем-нибудь. – Почему люди воюют?

Он тут же приподнялся и оживился, а мне показалось, что я сумела зацепить его излюбленную тему. Не зря же он тогда включал тот ролик с танком. Я посмотрела в экран телевизора – там отряд бойцов отважно сражался… сражался с другим, не менее отважным отрядом. А потом приедет здоровенная махина, выкрашенная в зеленые цвета, и передавит тех, кому не повезло.