Дренг (СИ) - Борчанинов Геннадий - Страница 16

— Тут есть поблизости места повыше? Где можно заночевать? — спросил я.

Норманны закончили сбор трофеев и перевязку раненых, Хромунд наложил шину на руку нашего кормчего, а новые мешки с добычей навьючили на освободившуюся лошадь, из груди которой тоже пришлось выдернуть стрелы. Все уже готовы были отправляться дальше, всех задерживал только я.

— Бранд, держи! — Торбьерн бросил мне моток верёвки. — Свяжи своего раба, чтобы не убёг.

Я не стал мудрить. Просто завязал скользящий узел и набросил Кеолвульфу на шею, а другой конец привязал к седлу одной из лошадей.

— Если мне покажется, что ты хочешь сбежать — я тебя убью, — произнёс я. — Если ты заведёшь нас в какое-то гиблое место — я тебя убью. Если попробуешь на кого-то напасть — я тебя убью. Тебе ясно?

— Д-да, господин, — проблеял сакс, а я подумал, что отсутствие воли к бегству и обыкновенный страх держат гораздо крепче, чем верёвка.

Кеолвульф, несмотря на своё воинственное имя, боялся нас всех до жути, до коликов. Он и воином-то не был, всего лишь обычный арендатор тана Элфрика, по приказу господина участвующий в набегах и грабежах. Но эти места он знал на самом деле, пусть даже эта земля считалась территорией Восточной Англии. Границы здесь были весьма условными, и жители близлежащих шайров спокойно ездили на ту сторону, если это было ближе или выгоднее.

Он медленно шёл впереди, показывая дорогу в темноте. Нам пришлось зажечь несколько факелов, чтобы видеть хоть что-нибудь, но Кеолвульф уверял, что скоро найдётся подходящее место. Он шёл, поминутно трогая сломанный нос и вычищая запёкшуюся кровь из бороды.

— Клянусь, если твой раб заведёт нас в болото, я лично отрублю ему ноги и руки, — заявил Лейф. — А потом брошу в трясину.

— Заплати мне за него две марки серебра и делай с ним, что хочешь, — сказал я. — А если он заведёт нас в болото, я сам его прикончу.

— Две марки? За этого доходягу? — рассмеялся Сигстейн и тут же скривился в седле от накатившей боли. — Я не дал бы за него и одного пенни!

— Ты бы и за собственного сына ни единого пенни не выложил, Сигстейн, — проворчал Хальвдан. — Но цена и впрямь завышена, Бранд. Он столько не стоит.

— Я продаю, значит мне решать, — пожал плечами я.

Наконец, мы немного поднялись из низины и остановились на более-менее сухом месте, на краю ячменного поля, под одиноким дубом. Я почему-то думал, что оно окажется занято сбежавшими людьми тана Элфрика, но нет. Вокруг не было ни души. Скорее всего, выжившие саксы попрятались по кустам, а когда мы прошли мимо, поспешили обратно к мерсийскому берегу. Мне, конечно, было немного не по себе от того, что мы оставили живого врага за спиной, но искать мерсийцев ночью в болоте — глупо. Всё равно, что искать иголку в стоге сена. Так что придётся вновь ставить караульных.

Кеолвульфа я на всякий случай привязал к дереву, туго связав и ноги, и руки. За одну ночь не отсохнут, зато мне так будет спокойнее. Сакс пытался что-то скулить, уверял, что не сбежит, но я его не слушал.

Дежурить в эту ночь Гуннстейн поставил троих, Асмунда, Хальвдана и Кнута. Мы хоть и выбрались из враждебного нам королевства, но бдительности терять не стоит. Здесь, в отличие от ясеневой рощи, никакого валежника не нашлось, и костёр развести оказалось не из чего, так что нам пришлось ночевать прямо так, на сырой траве, подстелив плащи. Я скучал по армейскому спальнику. Пусть он неприятно шуршал синтетикой, но был удобным и тёплым, в отличие от плаща и мешка под головой.

Но за день все изрядно вымотались, и я тоже, так что сон пришёл быстро, накрывая с головой, будто тяжёлое ватное одеяло. Без сновидений, просто короткое забытье, приносящее чуточку отдыха уставшим за день мускулам и натруженным ногам.

Проснулся я от того, что кто-то наступил на мой топор, который я даже во сне не выпускал из руки. Я моментально раскрыл глаза, уже зная, что происходит, попытался выдернуть топор, но Олаф встал на него всем своим весом, так что я просто выпустил его из руки и вскочил на ноги, хватаясь за тесак, висящий на перевязи поперёк груди.

Уже наступило утро, норманны потихоньку собирались выходить. Олаф продолжал стоять на моём топоре, глядя на меня маленькими щёлочками глаз.

— Олаф, — произнёс я. — Ты, по-моему, перепутал.

— Ты так думаешь? — процедил он. — А мне кажется, нет. Мы выбрались из Мерсии. Пора тебе ответить за свои выходки, щенок.

— Олаф, отстань от него! — прикрикнул Гуннстейн. — Нам сейчас не до этого!

— Поди прочь, старик, — отмахнулся Олаф.

Я медленно потянул из ножен свой новый тесак, потрогал острие большим пальцем.

— Пора тебе ответить за свои слова, Олаф, — произнёс я. — Ты готов?

Мы стояли друг напротив друга, и всё остальное для нас временно перестало существовать. Окрики других норманнов, бьющее в глаза восходящее солнце, утренний туман, поднимающийся над болотом, как какое-то дыхание земли. Всего этого больше не было, остались только мы с Олафом.

Тесак в моей руке медленно покачивался, готовясь распороть его брюхо от пупка и до шеи. Двуручный топор в руках Олафа, ещё вчера принадлежавший мерсийскому тану, оставался неподвижен, чтобы взметнуться вверх и спикировать вниз в самый неожиданный момент. Мой щит лежал на земле, и чтобы до него добраться, придётся отвлечься, а отвлекаться пока нельзя, Олаф бдительно наблюдает за каждым моим шагом. Придётся полагаться исключительно на собственную ловкость. И на удачу.

Я начал медленно обходить Олафа кругом, так, чтобы солнце светило в глаза не мне, а ему, но он раскусил мой манёвр и не позволил мне это сделать, ткнув топором, будто алебардой. Пришлось отскочить назад и закручивать Олафа в другую сторону.

— Я отрублю тебе руку, щенок, — прорычал Олаф. — А потом вторую. Начну с кистей. И буду отрубать понемногу ещё и ещё, покуда не дойду до плеч.

Угрозы на меня не действовали, я пропустил его болтовню мимо ушей. Я знал, что я прав, а он — нет, и это давало мне силы сражаться, пусть даже он был старше, крупнее и сильнее меня. К тому же, один раз я уже развалил ему кабину. Значит, смогу ещё.

Вернее всего будет измотать его, плясать вокруг него, как бабочка, изредка жаля, как пчела, но это будет непросто. Ублюдок был вынослив, как бык.

Но я намеревался пустить ему кровь как можно скорее, а это рано или поздно выпивает силы даже у самых могучих атлетов. Так что я водил саксом из стороны в сторону, усыпляя бдительность Олафа, а затем ужалил в самый неожиданный момент, целясь ему по рукам.

Олаф оказался быстрее, чем я ожидал, он вскинул топор, принимая удар на ясеневую рукоять и пытаясь вывернуть тесак из моей руки, но я уже отскочил обратно, снова закруживая противника против часовой стрелки. Кровь ему пустить пока не удалось.

Я вдруг подумал, зачем мне это всё. Разве меня перенесло сюда для того, чтобы я раз за разом дрался в бесконечной череде стычек, пока в одной из них мне не попадётся противник, который будет сильнее, быстрее и ловчее меня? А такой обязательно рано или поздно встретится, и скорее всего, для меня эта встреча окажется последней. Пусть это будет нескоро, но это обязательно будет.

Меня ведь наверняка перенесло сюда неслучайно, а с какой-то целью, которую я буду должен выполнить. Какой? А пёс его знает.

Олаф бросился в атаку, с хеканьем опуская топор на то место, где мгновение назад была моя голова, я отскочил как мангуст, назад и тут же вперёд, пытаясь распороть Олафу брюхо. Отчасти мне это напоминало травлю быка собаками, или то, как волчья стая нападает на лося, раз за разом тревожа лесного гиганта мелкими укусами, чтобы в конце концов вожак бросился в последнюю атаку, чтобы разгрызть горло. Только волк сейчас был один.

Достать его ножом так, как я хотел, не удалось. Ни тебе порезанной артерии, ни вскрытых вен, ни перебитых сухожилий, ни, тем более, дымящихся сизых кишок, вываливающихся из распоротого брюха. Так, несколько мелких порезов на руках, которые, тем не менее, привели Олафа в ярость.