Разрушающийся мир (ЛП) - Стоун Кайла - Страница 21

— Мне очень жаль, — мягко сказал Габриэль.

Она выдернула нож из стены и сунула его обратно в ножны. На мгновение замерла, упершись обеими руками в стену, с напряженной спиной и дрожащими плечами. Из ее горла вырвался звук, такой тихий, что он почти не услышал его. Низкий стон, отчаянный крик загнанного в ловушку животного.

Габриэль не знал, что сказать. Мика всегда лучше разбирался в таких вещах. Он хотел помочь ей, хотя прекрасно понимал, что его слова бесполезны.

— Мне жаль твою маму.

— Да что ты вообще понимаешь? — Клео резко повернулась к нему лицом. Попытка усмехнуться провалилась, только губы дрогнули, и маска, которую она неизменно носила, сползла. Клео была твердой, жесткой, солдатом, готовым на все, чтобы выполнить задание. Она умело лгала, сражалась и убивала. Она представляла опасность.

А еще она была дочерью умирающей матери.

— Я тоже потерял обоих родителей.

Она посмотрела на него потухшими глазами.

— В курсе, что на самом деле она мне не мать? Не биологическая, я имею в виду.

Габриэль заметил, что Клео была индианкой, а ее мать — афроамериканкой, но понятия не имел, кто ее отец. В наши дни семьи имели столько оттенков, что он даже не задумывался об этом.

— Я не знал.

— Мы с братом приемные дети, жертвы порочной системы. Мой отец был жестоким пьяницей, а мать — обыкновенной тварью. — Она скривила губы, обнажив край зубов. Клео показала на свое лицо. — Держу пари, ты задавался вопросом, откуда у меня это.

— Это не мое дело.

— Конечно, нет. Но сегодня твой счастливый день. Большинство людей здесь думают, что это след от одной из самодельных бомб, которыми мы взрывали правительственные здания. Я позволяю им так думать. Они не хотят знать правду. Никто не хочет знать, что мой отец был приверженцем телесных наказаний, и считал, что выплеснуть кипяток на лицо своей семилетней дочери — это разумная кара за дерзость. Они не хотят знать, что именно моя мама держала меня и позволяла ему делать это. — Она с вызовом взирала на него, обожженная сторона ее лица блестела в люминесцентном освещении. — Настоящая правда гораздо менее эффектная и гораздо более уродливая. Как и я.

У Габриэля сдавило грудь. Неудивительно, что Клео такая жесткая. Ей пришлось стать такой. Его тошнило от всех этих зверских способов, которыми родители могли погубить собственных детей.

Но Клео не нужна его жалость. Поэтому он не стал ее жалеть.

— Что случилось дальше?

— Государство забрало меня и моего брата. Но приюты для несовершеннолетних — не лучший вариант. Правительство не выделяло достаточно средств на питание, не говоря уже об одежде, игрушках и всем остальном, что полагается детям. Черт побери. Мы постоянно дрались из-за еды. Только самые злые ложились спать сытыми. Я всегда следила за тем, чтобы нам с братом было что поесть, несмотря ни на что.

— Работники приюта были такими же сломленными, как и мы. Тебе лучше не знать, что там происходило. Я сбегала пять раз.

— Тебя ловили?

— Мой брат… мать столкнула его с лестницы, когда ему было четыре года. Он сломал обе ноги. Кости так и не срослись как следует. Поэтому он не мог убежать со мной. Меня так и не поймали ни разу. Я всегда возвращалась сама. Не могла смириться с тем, что бросаю брата.

Габриэль кивнул. Это он понимал. Клео могла вести себя как социопатка, но она все еще не потеряла способность любить. Она явно любила своего брата, жертвовала и страдала ради него. Габриэль испытывал к брату такую же яростную, защитную любовь. Он был готов на все ради Мики.

— Мне было двенадцать, когда она пришла к нам в приют, — продолжала Клео. — Невысокая, средних лет, но она притягивает к себе, понимаешь? Ты сразу ее замечаешь. Один из старших мальчиков сказал, что несколько лет назад она усыновила двоих детей. Она не торопилась, разговаривала с персоналом и общалась с каждым ребенком, и все они изображали из себя милашек, хотя на самом деле были чудовищами.

— Она мне не понравилась. Я ей не доверяла. А когда пришла моя очередь беседовать, я не стала вести себя как-то иначе. Ни одна милая старушка не выберет уродливую девочку со шрамами, синяками и царапинами на руках и лице, полученными в драке.

— Но потом она подошла ко мне и пристально посмотрела в глаза, ничего не говоря. Она спросила меня, как часто я побеждаю. И я ответила: «Так часто, как мне нужно». Она рассмеялась. Затем добавила: «Я ищу возмутителей спокойствия, которые вырастут и будут создавать проблемы, изменять положение вещей, делать их лучше. А ты смутьянка? И я ответила: «Вы можете убедиться в этом сами».

— И она выбрала меня. Она выбрала меня из всех. Я сказал, что пойду с ней, но только вместе с братом. А она сочла это приемлемым вариантом и пошла заполнять бумаги.

— Это случилось более десяти лет назад. — Клео печально улыбнулась, при этом ее взгляд оставался острым как нож. — Моя мать жесткая. Но и я тоже. Я не потеряла ее. Пока еще нет.

Со вздохом она оттолкнулась от стены и запустила руки в свои фиолетовые косы, перекинув их через одно плечо. Рукав ее куртки сполз вниз по руке, обнажив линию шрамов, каждый длиной около дюйма, идущих от запястья к предплечью. Некоторые из них уже побелели, другие были пурпурного цвета, несколько красных — свежие порезы, но еще не шрамы.

Клео поймала его взгляд. Ее лицо ожесточилось, маска вернулась на место.

— Я веду счет своим убийствам.

— Зачем?

— Чтобы помнить, — жестко ответила она, — что никто не встанет у меня на пути. Никто. — С этими словами она шагнула вперед, оказавшись в нескольких сантиметрах от Габриэля. Он чувствовал, как от ее тела исходит жар — неугасимый огонь ненависти, ярости и убежденности. — Мы не можем ждать. Мы должны забрать лекарство силой. Мы должны атаковать Убежище прямо сейчас.

Глава 16

Амелия

Горячая вода лилась на голову, шею и плечи Амелии. Она установила такую высокую температуру, что вода почти обжигала. Вокруг нее клубился пар. Впервые со времен… со времен «Гранд Вояджера» Амелия принимала горячий душ. Ей казалось, прошли годы.

Душевая была выложена плиткой с замысловатыми узорами разных цветов — от цвета бледной яичной скорлупы до глубокого лазурного цвета океана. Двенадцать распылителей массировали ее тело по бокам, а сверху на голову и плечи низвергался водопад горячей воды. В душевой разливался особый аромат жимолости и жасмина — любимых цветов ее матери.

После нескольких месяцев холода, грязи и пота, за которые ей довелось пару раз молниеносно принять душ в ледяной воде, Амелия наконец-то почувствовала себя чистой — впервые со времен «Гранд Вояджера». Как же ей не хватало этого — тепла, чистоты, комфорта и красивой, роскошной обстановки.

Усталость застыла в ее костях как цемент. Она так сильно устала. От постоянного оглядывания через плечо, от вечного напряжения и тревоги, от невозможности уснуть, от страха, ставшего ее постоянным спутником.

Амелия подняла голову и закрыла глаза, чувствуя, как по лицу стекают струйки теплой мыльной воды. Все эти годы она неверно оценивала мать, считая, что та осталась с Декланом ради денег, престижа, власти. Амелия не ценила безопасность, потому что в ее жизни та уже была. Ей никогда не приходилось ощущать ее недостаток. Но безопасность как оказалось очень важная вещь, крайне ценная.

Теперь, стоя под теплым, успокаивающим душем тропического дождя, Амелия понимала это так, как никогда прежде, и на глазах у нее выступили слезы.

Сколько бы она отдала, чтобы остаться здесь? Чтобы никогда не возвращаться к холоду, неудобствам, грязи и голоду, к постоянной опасности, страху и смерти?

Сколько вообще стоит безопасность?

«Но здесь ты не в безопасности», — напомнил внутренний голос.

Амели прислонилась к кафельной стене, глаза ее были по-прежнему закрыты. Мощные массажные распылители били по животу и бедрам с такой силой, что становилось почти больно.

За последние месяцы она столько пережила, что должна бы быть готова ко всему. Но она не чувствовала никакой готовности. Каждый клеточкой своего тела, до мозга костей она ощущала шок от последней новости.