Когната (СИ) - Сальников Алексей Викторович - Страница 36

Наверняка за ним следили — как-то днем, когда Константин уже начал привыкать к такой неспешной жизни, к ежедневной прогулке в парке, к ежедневному походу в кафе, именно в кафе Волитара безошибочно и нарисовалась. Одетая в простенькое с виду платье, в обычные туфельки на каблуках, постриженная как будто собственноручно, словно садовым секатором, косо срезавшим ей челку, волосы возле ушей и сзади, она тем не менее вспугнула своим появлением посетителей и дракона за прилавком. Если первые потихоньку удалились — сначала те, кто поближе к выходу, чуть позже — остальные, то у продавца не было выхода, но он, кажется, не особенно переживал, а, что называется, грел уши. Несомненно, такой компании кафе еще не видело, наверняка ни разу не было, чтобы за одним из столиков заведения сидели аристократка и два человека сразу. Дело в том, что Волитара не только пришла сама, но привела с собой еще и мрачного человеческого мальчика.

— Я упредить твой вопрос без промедления желаю, — заявила Волитара, садясь и отодвигая стул для мальчика. — Два дела у меня для тебя сразу имеются, и это первое из них есть.

Она слегка толкнула мальчика локтем.

— Как там наша герцогиня поживает? — отвлекся от кофе Константин.

— Ты про Когнату говоришь? — спросила Волитара, пододвигая мальчику листок с меню, а когда Константин кивнул, со знанием дела произнесла: — Она еще герцогиней не является. Чтобы ей герцогиней стать, Когнате кое-каких членов семьи пережить нужно, а они умирать не собираются. В любом случае, ты не зря спросил. Когната — второе дело, с каким я к тебе обратиться собираюсь. Точнее, Когната к тебе обратилась, она хочет, чтобы ты вместе с ней Секунду посетил. Она вас зачем-то познакомить хочет.

Волитара посмотрела на часы на стене.

— Час у нас имеется.

— Я никуда не поеду, — заявил Константин твердо.

— Но пока я о первом деле поговорить хочу, — не услышала его Волитара.

Она обратила внимание, что мальчику меню ничего не говорит или он не знает, что заказать или как это сделать. Волитара не успела махнуть рукой, а продавец уже стоял и с готовностью смотрел на клиентов. Волитара показала продавцу какие-то пункты в меню, объяснила, и продавец, кивнув или поклонившись, удалился.

— Я, что мои любят, то и человеческому мальчику понравится, думаю.

— Ты о детях своих? — поиронизировал Константин. — Так они, небось, и сырое мясо любят.

Волитара не оценила шутки.

— Я не проверяла, — сказала она.

— Я люблю сырой фарш. Но немного, — признался мальчик.

Волитара слегка отстранилась, оценивая мальчика чуть издалека, затем вернулась в прежнее положение — с локтями, поставленными на стол, доверительно наклоненная к Константину, сказала:

— Антон имя его есть.

— Мне его обратно доставить нужно? — догадался Константин.

Волитара убежденно покачала головой, отрицая его предположение.

— А что тогда?

— Зеркало только тех, кто хотя бы полгода в гостях прожил, пропускает. Зеркало детей на другую сторону утаскивать продолжает. А драконов и людей, которые туда-сюда ходить могут, все меньше остается. Рано или поздно ребенок за Зеркало попадет, а некому его домой к своим вести будет. Решение нашими властями принято было, чтобы дети, которые пропадают, шесть месяцев за Зеркалом оставались, а кто-нибудь за ними присматривал. А потом, если переходить через Зеркало понадобится, выросшие дети других через Зеркало переводить смогут… Что-то у тебя лицо, как у Антона, когда мы ему сообщили, что ему тут долго жить, стало. Ты от таких перспектив удовольствия не испытываешь?

— Так, может быть, отключить генераторы Зеркала и проблема сама собой пропадет?

— Мы их еще два года назад отключили, — выразительно посмотрев на Константина, сказала Волитара. — Первому ребенку голубых кровей пропасть стоило, и яйцеголовые сразу же приказ получили. Кажется, Зеркало теперь само по себе существует. Оно неизвестно, чем подпитывается. Я, что ваши давно знают, всегда думала. Ты можешь своим доложить.

— Хорошо, даже если так, — согласился Константин, когда проглотил эту новую для себя информацию. — А дипломаты с этим справиться не могут? В посольствах детей селить нельзя?

— Так ты теперь дипломатом назначен, — сказала Волитара. — Ты будешь этим заниматься. У других дипломатов масса другой работы имеется. А что до дел, которые драконьего посольства у людей, касаются, то… — Она, похоже, смутилась: — Некоторые дети, которые к вам попадают, слишком низкое положение имеют, их дипломаты не только не примут, речи об этом даже не идет, им среди людей жить придется. Никакой приказ, даже угроза расстрела, тут не подействует.

— Так, может быть, для равновесия можно сделать так, чтобы Антона, и, если кто-нибудь еще к вам попадет, тоже в драконьи семьи пристраивать?

— А ты, что импринтинг произойдет, не опасаешься? — с долей игривости в голосе спросила Волитара. — Какой между мной и тобой едва не случился. Вы нам драконов возвращать будете, а мы вам тоже драконов присылать начнем.

Константин плюнул, но съязвил в ответ:

— А что мы к вам коммунистов возвращать будем, не боитесь?

Волитара очаровательно улыбнулась и посмотрела на Константина как на больного:

— Коммунизм — утопия есть. Дракон вернется, дракон снова в жизнь мегаполиса встроится, дракон все забудет. Ты, почему так, догадываешься? Коммунизм больших энергетических и моральных затрат требует.

— С чего это? — обиделся Константин.

— Ты посмотри! Как только я что-то делаю, как только я чем-то владею и хочу поменять это на достойную оплату, капитализм возникает. Он уже существует, он в разные формы эволюционирует, но это именно капитализм есть. Для этого ничего, кроме уже налаженного механизма товарно-денежных отношений, не требуется. Ты понимаешь? Я, если хочу что-то продать и купить, покупаю и продаю, то уже капитализм поддерживаю. Я жизнь, землю, мороженое, кофе, дом купить и продать могу. Это данностью является. А коммунизм твой необходимо строить. Это каким образом нужно делать? Усилия на это необходимы.

— Необходимы, — согласился Константин. — Как когда, рискуя головой, возвращаешься за сыном рабочего и учительницы, который тебе никто, чтобы его члены тайной полиции на ремни не порезали ради развлечения.

— Это, потому что у меня на это средства имелись, было сделано. Я, если бы верными рыцарями не обладала, часть из которых во время этой авантюры погибли, ничего бы не смогла сделать.

— А их верность тебе полностью купленная? Ее только деньгами объяснить можно? А письма ты мне писала, чтобы обогатиться? Как только кто-то помогает другому, кто-то кому-то симпатизирует, хотя вроде бы и не должен, вот тут-то коммунизм и возникает, по-моему.

Глаза Волитары потеплели, пока Константин говорил эти слова, сначала она долго молчала, смотрела, как Константин вертит кружку в пальцах, как Антон ест принесенное пирожное, с боков колупая бисквит, оставляя напоследок часть, увенчанную вишенкой.

— Я, что отец до похожего разговора с тобой не дожил, жалость испытываю, — сказала она. — Много общего у вас имеется. Вот именно поэтому ты здесь и оставаться должен.

— Чтобы нести идею в массы?

— Нет, — теплота в ее взоре сменилась сочувствием. — Таких, как ты, на отдельном острове собирать нужно. Вам охрана требуется. Вам охрана даже у вас нужна. Если кто-нибудь тебя у нас убьет, это итог закономерный будет. А если тебя твои же посадят и убьют — вот за это я обиду огромную почувствую. А таких, как ты, свои обычно и девают куда-нибудь. Вот отец мой, например, драконам, а вовсе не людям до самой крайней степени не понравился.

— А ты, думаешь, лучше? — вскинулся Константин.

— Я большей разумностью и рациональностью обладаю, — констатировала Волитара, ничуть не сомневаясь в правоте своих слов, но, не дав Константину возразить, успела усмехнуться. — Но того факта, что я тебя тогда иногда потискать хотела, не отменяет. Особенно, когда мы стреляли, а сильный ветер на стрельбище был, и такие штуки у тебя на руках возникали. Пык-пык-пык.