Когната (СИ) - Сальников Алексей Викторович - Страница 19

Мужчину пригласили к столу, но есть он категорически не захотел, тогда ему налили, и он слегка подобрел и рассказал, что новенькая разворошила ему два улья на пасеке, а когда он попытался ее догнать, появилась Настя, схватила новенькую под мышку и «Фьють, блин!» — он изобразил рукой что-то вроде взлетающего самолета. Он выпил еще и вытер лицо кепкой.

— По-моему, это не наша! — притворяясь серьезным, озадаченно произнес Максим Сергеевич. — Наша так себя не вела. Наша — чисто ангел была, да, Костя? «Здравствуйте — до свидания — спасибо — пожалуйста — будьте любезны». Наговариваешь ты на нее, Вася.

Константин покивал в знак согласия.

Когда хозяин пасеки, слегка поругиваясь, ушел, над забором соседнего участка медленно показалась голова Насти.

— Не уследила за ребенком, — упрекнул ее Септим. — Тащи ее сюда.

— Да не обязательно же лететь! — сказал он же, когда по ту сторону послышалось картинное кряхтение Насти, поднимавшей что-то увесистое.

Вопреки совету Настя все же потащила Когнату поверх забора, пронесла, прижимая к груди, принялась опускать, но выронила в метре от земли.

Когната, покрытая прилипшей к меду на руках, футболке и лице пылью и мелким мусором, поднялась и угрюмо оглядела всех присутствующих, нащупала приклеившуюся к щеке пчелу, оторвала ее от себя и молча захрустела хитином.

— Ё-кар-ный ба-бай, — по слогам сказала Луция, пока Когната разжевывала еще одну пчелку, которую вытащила из волос. — Давай, кидай футболку к платью. И вот это надевай. Да не шиворот-навыворот… Да не задом наперед! Ох, давай сюда.

— Мы еще куда пойдем? — заинтересованно спросила Когната Настю, пока та умывала ее лицо и руки.

— Куда-нибудь подальше от пасеки, — посоветовали им.

— На речку, блинчики покидаем, — не столько Когнате, сколько взрослым ответила Настя.

Как только ее отпустили, Когната схватила деревянную саблю и побежала со двора. Настя, бросив приготовленное полотенце, — за ней.

— Сейчас еще из коровника сторож прискачет, — с наигранной тоской предсказал Максим Сергеевич. — Как думаете, она способна племенному быку горло перегрызть?

— Хорошо, что они в таком возрасте огнем не могут дышать, — вздохнула Луция. — А то жили бы мы сейчас на головешках.

Было еще светло, но вечерело, Септим принялся растапливать баню, Константин взялся помогать Луции чистить картошку и ждал, когда покажутся звезды. При этом ему хотелось, чтобы вечер не наступал, а если бы наступил, то никогда бы не заканчивался. Чтобы не было никакого «завтра» с возможными людоедами и неприятностями, чтобы наново не накрыла боль.

За это время девочки прибегали несколько раз. То в компании трех собак, то за резиновым пыльным мячом. «Пионербол», — объяснила Когната за Настю. В третий раз они пришли попить с полдюжиной детей. В четвертый Когната притопала одна, принесла саблю и спросила, не проходила ли тут Настя, а то они играют в прятки, а ее нигде нет. «Так прятки не по всей деревне происходят, а рядом с коном», — объяснили ей. Когната сделала вид, что поняла, и удалилась, сказав напоследок: «Я, что она летает, забыла. Ее где-то наверху искать нужно».

А когда загорелись звезды, Константин, как ему казалось, совсем перестал следить за тем, что происходит. Ему было странно, что остальным нет никакого дела до этой заполненной пламенем бесконечной пустоты. Он не сразу заметил, что у него под носом стоит тарелка с супом. Он как-то внезапно обнаружил, что дети вернулись домой, и осознал свою безответственность, увидев Когнату, которая цивилизованно, потому что спокойно, и в то же время хищно, поскольку вместе с костями, поедала куриную ногу. «Хорошо, что не сырую», — подумал он, прежде чем снова отвлечься. Он и отвлекся-то, поскольку Максим Сергеевич спросил громче, чем обычно: «А разве вам куриные кости можно?», а ему ответили: «Первый раз, что ли? Дома пинцет есть. Да и фельдшер дежурит».

Когната стала орудовать чайной ложкой в кружке с налитым туда вареньем, при этом поглядывала на небо зачарованными глазами. Ногой она уперлась в перекладину стола и раскачивалась на табурете. Легкое беспокойство за девочку заставило его отвлечься от наблюдения за небесными телами. И весьма вовремя, потому что Когната, не донеся очередную ложку до рта, сначала, как нарочно, зависла в некой точке равновесия, а затем что-то в ней перевесило, и она повалилась назад.

Константин, удивляясь себе и изумив своей прыткостью остальных, ловко обогнул стол и поймал ее, кружку и ложку над самой землей. После чего сел, на всякий случай усадив Когнату на колени. Она была холодной, как труп, но при этом сердце внутри ее туловища работало спокойно и усердно.

— Что нужно сказать, когда тебя кто-нибудь спас? — спросил Когнату проводник.

— Я Вас, достопочтенный рыцарь, благодарю, — с сомнением произнесла Когната, подняв лицо на Константина, затем обвела всех глазами и объяснила свою неуверенность: — Но Константин рыцарем не является.

Все засмеялись, так что только Константин услышал, как она, окуная ложку в варенье, быстро добавила шепотом:

— Он лучше есть.

«Если бы», — подумал Константин.

После восьмого класса Костя решил пойти в школу фабрично-заводского обучения, чтобы еще до армии получить специальность как у отца, а потом вернуться и спокойно работать до самой пенсии. Пока его сверстники бредили географическими открытиями за полярным кругом, проектами железной дороги, ведущей на Луну, геологией, воздухоплаванием, Костя считал, что с него на данный момент достаточно приключений. Он и в библиотеке брал больше классику всякую, что-нибудь о человеческих переживаниях, а детективов и фантастики, где стрельба, фехтование, где кто-то кого-то убивал, даже если это был прямо герой-герой, весь из себя положительный, пример для подражания, — избегал, настолько его подкосило произошедшее во время войны.

Отец и мать расстроились. Мама считала, что Костя мог бы выбрать педагогическую стезю, как она. Папа, который по идее должен был обрадоваться, что сын продолжит его дело, огорчился несбывшемуся военному училищу и офицерству сына, о котором он, как выяснилось, мечтал, но таил в себе. Он даже думал, что сын записался на секцию бокса как раз для военного училища, а Костя всего-навсего хотел выглядеть помускулистее, за этим еще и на волейбол ходил. Средние спортивные успехи не давали надежды на льготное место в высшем учебном заведении, но Костя туда и не рвался пока: считал, что успеет, если пожелает.

А попасть на завод было совсем неплохо. Тут работали многие друзья и знакомые отца, на глазах которых Костя рос, а кто-то буквально нянчился с ним, когда Костя был еще в пеленках. Тот же кадровик вообще встречал Костю и его маму из роддома, поэтому чуть ли не собственноручно заполнил Костину анкету, когда тот пришел поступать учеником на предприятие. Он думал, что про Костю ему известно все и даже больше, чем знает про себя Костя. И про оккупацию, и про детдом Костя не скрывал (правда, и не рассказывал в подробностях), а про то, как он переместился оттуда в город, никто особо не спрашивал. Про плен у драконов Костя вообще молчал, — пребывание там для него выглядело через несколько лет как неприятная, ненужная, не очень интересная другим сказка или даже байка.

Он не знал, что и думать, когда после очередного рабочего дня озадаченная мать предъявила семье повестку из местного отдела МГБ с предписанием явиться на беседу для выяснения некоторых обстоятельств. «Каких еще обстоятельств? — удивился отец. — Ты лишнего где-то сболтнул?»

В недоумении Костя пришел в назначенное время в назначенный кабинет, сел на предложенное место напротив занятого делами офицера в штатском.

— Итак, — вздохнул офицер, листая папку с делом и что-то старательно записывая, — Костя… Константин Константинович… Серьезно? Константинов? Итак, Константин Константинович, ну, давайте рассказывайте, как вы дошли до жизни такой.

— До какой жизни? — настолько спокойно спросил Костя, что офицер бросил на него взгляд, полный недоумения.