История США от глубокой древности до 1918 года - Азимов Айзек - Страница 58

Георгу казалось унизительным то, что его — единственного из всех европейских монархов — контролируют и донимают землевладельцы-сквайры, которые доминировали в парламенте. Его прадеда, Георга I, и его деда, Георга II, это не волновало. Они были урожденными немцами и властвовали германским княжеством Ганновер. Ганновер интересовал их гораздо сильнее, нежели Великобритания, так что они с готовностью предоставляли британскому премьер-министру управлять страной так, как тот считал нужным. Если уж на то пошло, первые два Георга почти не говорили по-английски.

Однако Георг III был настроен совершенно по-другому. Хотя он оставался правителем Ганновера, но родился и воспитывался в Англии. Он говорил по-английски и ощущал себя англичанином — и страшно хотел править Великобританией.

В юности, когда он был наследником трона, его вдовствующая матушка (которую он боготворил) постоянно убеждала его брать на себя обязанности и права, которые когда-то принадлежали короне. «Будь королем!» — говорила она сыну, имея в виду: королем наподобие абсолютных монархов Европы.

И Георг III действительно пытался быть королем. Он не мог уничтожить парламент и превратиться в абсолютного монарха. Попытайся он это сделать — и его наверняка свергла бы нация, давно привыкшая к строго ограниченным королевским правам. Что он попытался сделать, так это править через парламент, выбирая тех политиков, которые стояли бы на его стороне и действовали бы в его пользу. Он попытался взять парламент под свой контроль.

Например, он испытывал антипатию к Уильяму Питту. Питт (министр, который определял политику Британии в те мрачные годы, когда казалось, что Франция вот-вот одержит победу, и благодаря которому Великобритания восстановила свои позиции и пришла к триумфу) был воплощением всего того, что было отвратительно Георгу III. Питт был влиятельным и решительным политиком и вел себя так, будто это он был королем.

Процарствовав год, Георг III нашел способ заставить Питта подать в отставку в октябре 1761 года. Конечно, это было не страшно: победа Британии к тому моменту уже была обеспечена. После ухода Питта Парижский договор 1763 года отбросил на Георга III некий отблеск славы. На троне в этот момент находился он, и потому победа была приписана ему, хоть и была обеспечена еще до того, как он начал царствовать.

Именно в американских колониях Георг III мог бы добиться успеха в своем желании «быть королем». В колониях не было парламента, который мог бы спорить с ним за власть. Хотя бы там он мог править так, как пожелает, назначая и снимая должностных лиц, определяя политику и карая неугодных лиц. Конечно, в колониях существовали законодательные органы, но против короля у них не было полномочий.

Георг III не употреблял свою власть в колониях в каких-либо дурных целях, потому что он не был дурным человеком. Американцам не нравился сам факт того, что он мог это делать — во благо или во зло, — не посоветовавшись с самими американцами.

Конфликты начались почти с того момента, как Георг III воссел на трон, и они были связаны с контрабандой. Контрабанда в глазах британцев всегда была злом, но в ходе войны с Францией и индейцами она представлялась совершенно недопустимой. По крайней мере часть незаконной американской торговли велась с врагами, так что она шла на поддержку Франции и способствовала гибели британских солдат.

Британцы считали себя вправе прибегать к особым мерам для того, чтобы прекратить контрабанду и добиваться исполнения законов, принятых парламентом для регулирования торгово-коммерческой деятельности в Америке. Это решение принял в 1760 году Питт — примерно в то время, когда трон занял Георг III, и в данном случае Георг был с Питтом солидарен.

Добиться соблюдения законности торговли на большой и малонаселенной территории, находящейся к тому же на расстоянии пяти тысяч километров от метрополии, где большинство населения не желает эти законы признавать, было легко пожелать — но трудно сделать. Искать контрабандные товары и пытаться, найдя их, доказать их контрабандный характер, было почти невозможно без содействия тех, кто живет в этих местах.

С этой целью британское правительство решило выдавать «постановления о содействии» — общие ордера на обыск. Работник таможни, вооружившийся таким ордером, имел право войти в любое здание и искать там товары. Не было необходимости точно указывать в постановлении, какое именно здание будет подвергнуто обыску или какие именно товары там будут искать.

Такие ордера не были чем-то новым: их выдавали уже в 1751 году. Однако в 1761 году, когда появились новые ордера, американцы уже не боялись французов и не чувствовали необходимости в защите британских войск. Они лучше осознавали свои права и были готовы требовать их соблюдения.

Вопрос о том, хорошо или плохо заниматься контрабандой (а кто был бы готов потворствовать торговле с врагом?), не стоял. Под сомнение ставилось другое — были ли общие ордера на обыск законными. Такие обобщенные разрешения на обыск были вне закона в Великобритании, где юридическим постулатом было то, что «дом человека — это его крепость». Каким бы скромным или даже убогим ни был дом человека, ни сам король, ни его представители не могли войти в него, не соблюдая должной юридической процедуры, в которой необходимо было четко указать конкретное жилище и конкретную цель обыска.

Тогда почему же в колониях дом человека не был его крепостью?

В Массачусетсе, где контрабанда шла особенно активно, существовала мощная оппозиция, и законность ордеров была поставлена под вопрос. 24 февраля 1761 года в верховном суде Массачусетса слушалось дело о законности или незаконности ордеров.

Против ордеров выступил Джеймс Отис (род. в Вест-Барнстейбле, Массачусетс, 5 февраля 1725 года), сын одного из самых уважаемых судей колонии. Его доводы, изложенные в высшей степени красноречиво, основывались на том, что права, которыми обладают англичане вследствие «естественного права», не могут быть нарушены ни по королевскому указу, ни по постановлению парламента. Существует фундаментальная «конституция», которая, даже оставаясь неписаной, воплощает в себе эти естественные права. И, как заявил он, «постановление, идущее вразрез с конституцией, ничтожно».

По сути, Отис заявил, что, выдавая общие ордера, британское правительство занимается подрывной деятельностью и что американцы, отказывающиеся подчиняться этому закону, тем самым укрепляют основные юридические принципы. (Он проповедовал то, что мы сегодня называем «гражданским неповиновением».)

На британцев его доводы не подействовали, и они продолжили свою политику выдачи общих ордеров на обыск. Однако для многих американцев Отис зажег путеводную звезду, которой предстояло вести их дальше и служить оправданием их восстанию против британского законодательства во имя высшего закона.

Схожее событие произошло и в Виргинии, только чуть позже.

В Виргинии с 1662 года существовал обычай платить священнику табаком. Наличности не хватало, а табак был дорогим товаром.

Проблема заключалась в том, что стоимость табака колебалась. Хотя, как правило, его цена равнялась двум пенсам за фунт, выпало несколько неудачных лет, когда урожай табака был плохим из-за засухи и цена фунта табака поднялась до шести пенсов. Это означало, что если священники получат свое обычное количество табака (17 000 фунтов, то есть почти 8 тонн, за год), их доход, по существу, увеличится втрое.

Законодательный орган Виргинии — палата свободных граждан — который контролировали табачные плантаторы, отказался от платы табаком в 1755 году и вместо нее установил денежную выплату из расчета два пенса за фунт. Против этого священничество, естественно, возражало — и обратилось с жалобой в британское правительство. 10 августа 1759 года, пока королем был еще Георг II, британское правительство аннулировало виргинский закон и восстановило выплаты в виде табака.

Виргинцы игнорировали британское решение, и в конце концов некий священник ближе к концу 1763 года подал иск в виргинский суд. Это дело было названо «случай пастора».