Главная роль (СИ) - Смолин Павел - Страница 49

— Не хватает стихов, — заметил князь Оболенский.

— Очень дельное замечание, Николай Дмитриевич, — обрадовался я. — Отправлять принцессе чужие стихи я не хочу, поэтому надеюсь с вашей помощью соорудить перевод одной из моих поделок. Записывайте, Эспер Эсперович. «Одной тебе, тебе одной, Любви и счастия царице…».

Низкий поклон Александру Александровичу Блоку! Простите, что ограбил, но я ваши стихи буду большими тиражами издавать и включать в школьную программу, поэтому квиты.

— Блестяще, Георгий Александрович! — восхитился Ухтомский.

Остальные ВИПы его в этом поддержали, и они за полчасика набросали перевод на немецкий. Вроде стройно получилось, но русский оригинал в письме тоже разместили.

— Вы полны тайн, Георгий Александрович! — похвалил меня Барятинский. — Дипломат, стратег, поэт — какие еще из ваших талантов нам выпадет честь увидеть?

Подхалимы, блин.

— Спасибо за добрые слова, Владимир Анатольевич, — кивнул я.

— Стихи замечательные — мой любезный батюшка имел честь учиться в одной школе с Михаилом Юрьевичем Лермонтовым, так что я знаю, о чем говорю, — усилил князь.

— Без вашей помощи, господа, я бы никогда не смог составить такого перевода, — откупился я ответным комплиментом, сел в кровати и натянул на лицо скорбную маску. — После путешествия по Индии я придумал одну историю — Никки счел ее интересной, и взял с меня слово, что я обязательно издам ее. Увы, сам выполнить волю своего любимого брата я не в силах — стишки мне даются лучше, чем Ее Величество проза, поэтому я прошу вашей помощи, Эспер Эсперович — я расскажу вам историю, а вы наполните ее жизнью и красками.

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы исполнить посмертную волю Николая Александровича, — отвесил поклон Ухтомский.

— Можем ли мы остаться, Георгий Александрович? — спросил Оболенский.

— Я был бы вам очень признателен, — улыбнулся я князьям. — Вы готовы, Эспер Эсперович?

— Так точно! — отозвался он.

— Эта история начинается знойным вечером, в Сионийских горах, когда Отец Волк проснулся после дневного отдыха… — начал я пересказывать еще не написанную в эти времена «Книгу Джунглей».

Не хотел в это все лезть, но кому станет хуже? В Российской Империи литературный рынок еще в зародыше — тупо грамотных и платежеспособных потребителей не хватает, но «Маугли» будет читать весь мир, а это уже неплохие деньги и «очки славы» для меня.

Князья и даже Андреич в меру сил пытались помогать — хотя бы подтверждая реалистичность (прости-господи) истории:

— Один корнет как-то поведал мне анекдот, — вспомнил Оболенский. — Был-де дворник-пропойца, так его малолетняя дочка сбежала и стала в будке собачьей жить — на четвереньках бегала да лаяла.

Девочку было очень жалко, поэтому я с трудом заставил себя посмеяться с остальными «ВИПами». Скудные на эмпатию, жестокие времена, но я к ним уже почти приспособился. Главное — не оскотиниться и не стать таким же как Барятинский с Оболенским: так-то нормальные по этим временам люди, обоим не чужда благотворительность, честь и чувство долга, но… Но быдло в их глазах это просто быдло, и за людей они простолюдинов не считают.

Черновик — мой пересказ плюс дополнения уважаемых спутников — был готов за три часа до прибытия во Владивосток. Выгнав гостей, я дал слугам меня раздеть и решил подремать — к большим нагрузкам я привык, потому что всю жизнь не любил на жопе ровно сидеть, тратя время на бесполезную ерунду, но здесь мне гораздо тяжелее. Если в прошлой жизни я вкалывал чисто ради собственного безоблачного будущего и реализации личных амбиций, в этой ставки несоизмеримо выше — от моей «игры» зависят судьбы сотен миллионов людей, а это реально тяжелый груз.

Андреич разбудил меня как условились. Корабль качался на волнах, в иллюминаторы били крупные капли дождя. Сверкнула молния, через пару мгновений пришел гром. Шторм спать не мешал — за время путешествия мы попадали в него не раз, и я привык.

Переждав гром, камердинер поведал:

— Непогода, Георгий Александрович. Покуда не распогодится, на берег не сойти.

Едва обрадовавшийся новости я собрался лечь досыпать, Андреич добавил:

— Почту везут, баркасом.

— Не потонут? — проснулось вместе со мной человеколюбие.

— На все воля Божия, — перекрестился на Красный угол камердинер.

И то верно. Одевшись при помощи слуг и укутавшись в дождевик — настоящий каучук! — я выбрался из каюты на поливаемую дождем пополам с гонимой ветром морской водой, освещенную фонарями палубу. Не так уж и силен шторм — даже веревкой себя привязывать не придется. Сквозь пелену дождя были видны огни берега. Сердце невольно ёкнуло — родной Владивосток! Найду ли я хоть одно знакомое место, кроме пока не видимых сопок?

Шипение ливня, плеск метровых волн, грохот механизмов и неразборчивые обрывки криков людей надежно блокировали любой способ коммуникации кроме крика в лицо, и я немного порадовался, что общаться мне сейчас ни с кем не надо.

Со стороны берега к нашему борту приближалась россыпь огоньков — обещанный баркас с почтой мотало по воде туда-сюда, но он неумолимо продолжал свой путь.

Нервно — если решили переть почту через бурю, значит там что-то очень важное. Например — телеграмма от царя, в которой он приказывает немедленно доставить меня в Петербург под почетным конвоем за избыточную инициативность. Ладно, раньше времени переживать смысла нет.

Баркас приблизился, передал небольшой ящик и убыл обратно. Надо будет по прибытии на берег поощрить мужиков за отвагу. Вернувшись в каюту, я переоделся в мягкий халат, сунул ноги в тазик с горячей водой — зябко, вот Андреич и заботится — и дождался почты. Да, телеграммы, целая куча — от Александра, от «мамы», от Великих князей, от министра Гирса, от Сибирского и Приморского генерал-губернаторов. Приняты все позавчера, надо будет поинтересоваться у местных шишек, почему так — это же ЭКСТРЕННЫЕ телеграммы, которые положено пускать вперед без очереди. И судя по обилию ответов — наши с Николаем и мои сольные благополучно дошли! Начнем с царских, в хронологическом порядке. Лишнюю информацию в виде семейных дел и рассуждений о погоде опустим.

«Министр Гирс высоко ценит Дмитрия Егоровича, однако допускает, что Шевич мог ошибиться. Я считаю ваш с Жоржи план хорошим, действуйте. Религиозный вопрос слишком сложен, чтобы решать его с наскока. Обсудим.».

Грустно — эту телеграмму должен был получить Никки. Но начало отличное — царь «нашу» самодеятельность одобрил и даже готов обсудить уравнивание в правах прихожан всех нормальных конфессий. Вторая телеграмма гораздо печальнее — она отправлена в ответ на новость о гибели Николая, полные родительской скорби строки опустим — мне тоже тяжело.

«Запрещаю предпринимать дальнейшие действия. Главное сейчас — твоя безопасность, Жоржи. Прошу тебя — не покидай корабля и настаивай на скорейшем наказании виновных. Особо проследи за тем, чтобы надежно установить — был ли убийца связан с проклятыми террористами. Тело Николая нужно как можно быстрее доставить в Петербург. Выслал воздухоплавателя Коненко, полагаю, ты встретишь его во Владивостоке. Твоего плана не разобрали, намудрил. Действуй на свое усмотрение».

«Шифровка» сработала как планировалось! Дальше…

«Претензии Китаю поданы по дипломатической линии. Твои приказы войскам одобрил — не знаю, что ты натворил, но Манчжурия теперь наша. Отправляйся на границу, жди китайскую делегацию для переговоров. Касательно погромов — не требуй невозможного, народ очень зол, и я хорошо его понимаю. Остерегайся ловушки и действуй на свое усмотрение. P. S. Рекомендую озаботиться русским переводчиком — во Владивостоке их много».

Повезло Георгию с отцом — я тут самодеятельностью занимаюсь, а он не обижается, а совсем наоборот — поощряет. Так-то логично: если наследника бить по рукам, какой из него будет правитель? Инициативность должна входить в набор компетенций каждого человека!