Главная роль (СИ) - Смолин Павел - Страница 27

— Уверен, они допустили их только из любви к Японии и уважения к моей скромной персоне, — улыбнулся я. — Японская пресса невероятна. Если не ошибаюсь, литературный язык требует около пятидесяти тысяч литер и некоторое количество особых обозначений для отдельных слогов?

— Ваши знания не перестают поражать своей глубиной, дорогой друг, — отвесил комплимент Арисугава. — Как принцу младшей ветви Императорского дома, мне горько это признавать, но большая часть подданных Его Императорского Величества предпочитает издания на упрощенном языке.

— Хирагана удобна для начального обучения и иностранцев, — покивал я. — Но истинная красота японского языка, если мне, чужаку, позволено делиться такими суждениями, раскрывается только в кандзи.

— Вы — первый настолько разбирающийся в нашей культуре, обычаях и языке европеец из всех, с кем мне выпадала честь познакомиться, — ответил приятным на приятное принц. — И я высоко оцениваю ваши, на мой скромный взгляд, справедливые суждения.

Если бы я критиковал, «справедливость» суждений бы сильно пострадала.

— Спасибо, дорогой друг, — поблагодарил я. — Могу ли я спросить у вас совета?

— Разумеется, дорогой друг, — широко улыбнулся он. — Я сделаю для вас все, что в моих скромных силах.

Способен ли идеологически накаченный бывший японский самурай шинковать катаной социалистов? Шутка.

— Я никогда не давал интервью журналистам, и, полагаю, это может стать для меня интересным опытом. Как вы считаете, ваши газетчики смогут помочь мне проверить это предположение?

Арисугава выпучил глаза — в эти времена монархи и их отпрыски так не делают, моментально оценил перспективы и радостно подмахнул:

— Я приложу все усилия, чтобы найти для вас лучшего журналиста!

— Я очень ценю это, дорогой друг, — улыбнулся я. — Но позволю себе предположить, что «лучшие» работают в Токио. Даже по вашим замечательным железным дорогам путь займет много времени. Кроме того, мне нравится стоять у истоков чего-то хорошего, поэтому я бы хотел попросить вас помочь найти какого-нибудь талантливого новичка здесь, в Нагасаки. Я получу интересный опыт, а он — неплохую карьерную возможность.

— Уникальную возможность, — поправил принц. — Это — очень щедро с вашей стороны, дорогой друг.

Поможем сыну, внуку, брату или вовсе племяннику какого-нибудь важного местного — мне все равно, а он, может быть, когда-нибудь отплатит добром за добро.

Первым и в целом единственным пунктом сегодняшней программы стало посещение театра кабуки, где ожидаемо нашлись европейские богачи — дорого поди за билетик заплатили, чисто похвастаться потом, что с двумя принцами сразу культурно обогащались — Городской совет в полном составе и очень такой довольный директор Монтоку. Совсем скоро он станет большим человеком — пусть и не наследный, но все-таки полноценный принц его школу похвалил!

После знакомства с новичками — смотрел на купчишек как на говно, делая этим японцам очень приятно — и радушных приветствий с уже знакомыми, мы уселись на подушечки на полу, и Арисугава задрал планку ожиданий:

— Эта труппа славится по всей Японии. Нам очень повезло, что они в последний момент внесли в график гастролей Нагасаки.

«Повезло», ага — зашли к артистам государевы люди и пригнали сюда. Но обижаться не должны — возможность выступать перед русским и японским принцами сразу приравнивается к невероятной чести и личному доверию Императора: плохой спектакль опозорит Японию в моих глазах.

Кабуки — это японское театральное развлечение. Если кому-то показалось, что кабуки застрял в развитии в дремучем средневековье, креститься не нужно — все так и есть, только «средневековье» нужно иметь ввиду японское — период Эдо, XVII век. Лица актеров (все мужчины) размалеваны белилами и гротескными чертами. Декорации никчемны — нарочито-примитивно разрисованные задники составляют их основу. Искушенная Мольерами, Шекспирами, Фонвизиными да прочими Гоголями русская аристократия от такого зрелища впадет в вежливое недоумение — потому что кидаться помидорами и материть актеров невместно, но я способен оценить красоту отточенных движений японской труппы и их потешные рыки друг на друга во время долгих, сопровождающих боевые сцены, диалогов. Один удар на тридцать минут трепа нифига не в аниме придумали — у этого явления глубокие исторические корни.

Отблагодарив актеров подарками и комплиментами, я душевно попрощался с Городским советом, даря наиболее приятные улыбки тем япошкам, кто озвучивал за моей спиной в первый день визита не очень-то приятные вещи, бросил европейцам: «Всего доброго», и мы с принцем отправились кушать суши, наливаться сакэ и давать интервью.

Седьмая бутылка сакэ подходила к концу. Слабые спиртовые нотки в воздухе почти не ощущались — большую часть правой стены занимала открытая раздвижная дверь, выходящая на очень симпатичный сад с ручейком, который вытекал из камней в бамбуковую трубку. Наполняясь, она с ритмичным стуком о камни выпускала из себя накопленное, даря душе умиротворение, а мыслям — размеренность. Точнее, могла бы, потому что фоновые шумы заглушало наше с принцем пение:

— Ты добы-ы-ычи-и не дожде-е-ешься…

Арисугава этой песни не знает, но мычит в такт весьма умело и душевно. Дружба крепнет на глазах! Не обольщаюсь — пара неосторожных фраз обнулит весь прогресс, а никаких особенных бонусов мне личная дружба со второстепенным японским принцем не принесет — так, чуть ускорит совместные дела, которых сейчас толком и нет.

В глубине души я расстроен — «посмертный дар» оказался палкой о двух концах. С самого моего появления здесь и до этого момента я воздерживался от возлияний, ссылаясь на болезнь, а теперь мне открылась страшная истина: нажраться я больше никогда не смогу. Нет, легкий эффект есть — типа как пару бутылок «светлого» выпить — но дальше «градус» не поднимается. Полагаю, встав из-за стола, я протрезвею за часок-другой. Что ж, придется с этим жить и обильно поить «приближенных», чтобы у них развязывался язык, а почти трезвый я старательно запоминал и делал выводы.

Левая стена почти целиком состоит из окон. Несовершенное стекло немного искажает вид на сад — он окружает весь ресторан-рётэй — но пейзаж все равно прекрасен. Под нами, как обычно, подушки поверх татами, «глухая» стена за моей спиной украшена нарисованными журавлями. Стена за спиной принца — с дверью в недра рётэя.

В уголке примостился старательно подыгрывающий нам на сямисэне лысый старик с длиннющей бородой. Очень уважаемый музыкант, Арисугава говорил, что никого лучше этого деда в Нагасаки не найти, и я склонен ему верить. Перед распитием сакэ для нас провел длинную и красивую чайную церемонию хозяин гостиницы — тоже пожилой и длиннобородый. Чай, впрочем, от ритуалов на мой взгляд нисколько лучше не стал — все тот же приличный зеленый, которым меня поили и вчера: мы же с принцем не просто так в паланкине ездили, а время от времени останавливались в особо красивых местах утолить жажду.

Допев, я поблагодарил Арисугаву за попытку, мы выпили, и я повернулся в противоположный от старика угол, где за маленьким столиком сидел что-то строчащий молодой японец со строгим пробором в волосах и костюме. Стопка исписанных листов намекает на то, что «интервью» со мной займет целый номер газеты.

Журналисты в эти времена (впрочем, когда было иначе?) не многократно воспетая самими журналюгами и их радостно кивающими хозяевами «четвертая власть», а нормальный обслуживающий персонал, поэтому насчет «автоматического» заполнения объема не переживаю — он просто конспектирует наши с Арисугавой разговоры, а потом даст нам обоим почитать, и, в случае необходимости, исправить.

— Дорогой друг, вы назвали наши железные дороги «замечательными», — вернулся принц на несколько часов назад. — В ответ я позволю себе заметить, что Его Императорское Величество Александр в свою очередь уделяет строительству железных дорог большое внимание.