Вперед в прошлое 4 (СИ) - Ратманов Денис - Страница 60

Но женщина помотала головой и попятилась.

— Мы с Алексеевки приехали, — рассказал мужик. — Решили подзаработать. А тут Галка прибежала и сказала, шо на нее бомжата напали…

— Сама она бомж! — огрызнулся Ванька.

Для беспризорников бомж — самое обидное, самое грязное ругательство.

Зная жестокость бездомных детей, которые способны ради потехи забить человека насмерть, мужчины бросились мстить.

— У людей спроси, как все было, — посоветовала Гаечка, которая выглядела злой и напуганной одновременно, и напомнила: — А рюкзак воровать — зачем?

Возразить на это было нечего, и бык колхозный получил заслуженную богатырскую затрещину. Потом извинился перед всеми нами за жену, за себя и кореша — не особо искренне. Видно было, что он не согласен с тем, что проиграл, но признает право сильного себя изгнать.

— Ну что, — спросил Степан, — простим засранцев? Или накажем?

Закопошился, захрипел придушенный мною бык, открыл глаза, дернулся, готовый воевать, но потух, убедившись, что никто не нападет — раз, а если он кинется, то молодые амбалы его быстро утихомирят — два. Только на меня он поглядывал волком.

— Накажем! — кровожадно пискнула Света, Ваня кивнул.

Их рвение было понятным: впервые за долгое время у них есть шанс поквитаться с обидчиками. В образе этих двоих слились лица всех тех, кто безнаказанно их пинал и оскорблял, пока они жили на улице. Впервые за них вступился кто-то действительно сильный — как этим не воспользоваться?

Я обратился к быкам, надеясь пробудить в них человеческое:

— Эти дети — сироты, и они реально зарабатывают себе на жизнь.

— А вы тут каким боком? — рыкнул придушенный бык. — Тоже… бездомные?

— Следим, чтобы уроды типа вас их не обокрали, — зашипела Гаечка. — Потому что сами небогатые и денег им дать не можем. Вот не стыдно, а, сирот обижать?

По злобному взгляду придушенного я понял: не стыдно. Если бы не здоровенные парни, он попытался бы взять реванш. Побитый смотрел в землю, размазывая по лицу кровавую юшку, и о его намерениях сказать было сложно.

Степан жестом подозвал кукурузницу, но подходить она не спешила, подозревая, что получит по шапке от мужа за то, что его подставила.

А может, это он на ходу сочинил, чтобы не сильно били.

— Наказывай, девочка, — вздохнул Степан и махнул рукой, будто бы отрубая кому-то голову.

Я встретился взглядом со Светкой и покачал головой — не надо, мол. Она подошла к придушенному, уставилась ему в глаза, подняла камень, но бросила его на землю и отвернулась.

— Проваливайте отсюда, раз по-человечески не умеете, — резюмировал Матвей.

— Правильно, гоните их! — подала голос загорающая рядом старушка. — У, урки! На детей нападают, тьфу на вас.

Избитый, кряхтя, поковылял к морю, умылся, и вдвоем с придушенным, как провинившиеся собаки, поджав хвосты, колхозники поплелись к Галине. Поравнявшись с ней, муж отвесил ей оплеуху и дал ногой под зад. Похоже, таки это она его подставила, и быть ей сегодня битой.

— Спасибо, что помогли, — обратился я к Степану.

Тот пожал плечами и усмехнулся, притягивая к себе сестру.

— Да вы красавчики, сами справились бы! А ты, Сашка, ваще Сара Коннор!

Гаечка, которая, видимо, сама от себя не ожидала такой воинственности, гордо вскинула голову. Наверное, она чувствовала себя боксером, одолевшим на ринге Тайсона. Память взрослого подсунула образ Джошуа. Ну, или его. Ее брат продолжил, провожая взглядом старушку с пирожками.

— Малая, так ты ж сама печь умеешь. Напеки плюшек, эти вот продадут, деньги поделите. Продадите же, да? А мы подстрахуем, пока не уехали учиться. То есть до двадцатого августа можем вас крышевать. Алиса поможет, если что.

Светка радостно закивала. Мне идея понравилась: и Гаечка на обновки заработает, и малые. Можно подкинуть Наташке идею напечь трубочек со сгущенкой.

— А ты слоеное тесто делать умеешь, чтобы слойки испечь? — спросил я, вспоминая пляжных торговцев.

— Кому массаж? Массаж лечебный и спортивный! — заорали басом над самым ухом, я аж вздрогнул и обернулся.

По пляжу, переступая через отдыхающих, двигался человек-гора с табличкой «Массаж» на шее.

— А нам на сигареты и пиво дашь, нам и хватит, — сказал Матвей, явно удрученный тем, что не он теперь на пляже самый здоровый.

Гаечка почесала голову, поморщилась и выдала:

— Да, могу нажарить пирожков, если мама поможет с начинкой. Алиса подстрахует, если что.

Я снял шорты, накрыл ими рюкзак и обратился к Свете и Ване:

— Сейчас освежусь — и варить кукурузу.

И огибая расстеленные подстилки отдыхающих, рванул к воде, потому что взмок и чуть не порвался, пока колхозника душил. Дети побежали за мной, Гаечка осталась с братом.

— Кто первый нырнет, — звонко крикнула Света, — тот едет с Пашей на мопе…

Бульк! Ваня возмущенно всплеснул руками и возразил кругам на воде:

— Не считается! Ты сильно рано крикнула. — Он обратился ко мне: — Скажи ведь, так нечестно!

— Нечестно, — кивнул я. — Будете жребий тянуть, две палочки. У кого короткая, тот —малыш, а значит, нуждается в присмотре и поедет со мной. Будешь тянуть?

Иван помотал головой, не хотел выглядеть малышом. Но таким обиженным уже не казался.

Гаечка осталась с парнями. Когда вернулся, понял, что они развивают идею пляжного бизнеса. Сверкая глазами, Матвей говорил:

— … продавать мороженое в самодельной сумке-холодильнике! — Голос у него был не под стать комплекции: тихим, высоким, каким-то интеллигентным.

— Соленую рыбу, пиво… — продолжил Степан.

— Ты еще водку предложи… — попытался тормознуть их я, но не получилось.

— А че, и водку можно, только холодную.

Теперь уже Гаечка постучала себя по голове.

— Ты дурак? Света — маленькая! Как она это утащит⁈

Степан, открыл рот, готовый возражать, но в спор вклинился я:

— У детей покупают, потому что их жалеют. А так бред получится. Все поймут, что — эксплуатация. Вот если ты водочки предложить…

Степан замахал руками.

— Не-не-не, правильно, пусть пирожки носят.

Вроде успокоились, глупости не предлагают, а мне нужно проследить, чтобы дети начали варить кукурузу, и рвануть к отцу, потом — обратно и забрать товар.

Усадив Светку на багажник и велев крепко держаться, я аккуратно поехал в недострой, где поставил на огонь котелок, дождался Ивана, явившегося вместе с Бузей.

— Чувак, я тоже так хочу! — крикнул он, спикировав к костру.

— Вши, глисты, помыться, — напомнил условия я, Бузя шумно почесался и махнул рукой.

— Ладно.

В конце концов, волос у него почти нет, дети сами справятся с обработкой, только раствор надо купить.

Напомнив, что и как делать, сколько времени варить, как солить, я на мопеде покатил в больницу. Благо тут было недалеко.

Приехал раньше и около часа слонялся возле ворот, провожал въезжающие «скорые» и гадал, для чего же нас позвал отец. Наконец увидел маму, Бориса и деда, идущих сюда, помахал им. Наташки с ними не было. И вчетвером мы направились в хирургию, которая находилась в том же здании, что и реанимация, но этажом ниже.

Мопед пришлось пристроить между «опелями», припаркованными в том же месте, что и в прошлый раз.

В отделении нас встретила молоденькая медсестричка-армяночка, улыбчивая и приветливая, провела в кабинет заведующей. Мы напряглись, предвкушая очередное вымогательство. Но моя напряженность улетучилась, когда мы увидели эту женщину — круглую, мягкую, обильную формами. Из памяти взрослого всплыла ассоциация: Венера Виллендорфская. Эдакая всеобщая мама.

— Здравствуйте, дорогие, — улыбнулась она и указала на диван. — Присаживайтесь. Меня зовут Надежда Константиновна.

Мы по очереди представились. Не думаю, что она кого-то запомнит, учитывая, сколько людей проходит через этот кабинет, но того требовали правила приличия.

Я на диван не влез и уселся на стул, пытаясь понять, сколько ей лет. Тридцать пять? Пятьдесят пять? Неважно. Важно, что ее глаза лучистые и полные жизни.