Вперед в прошлое 4 (СИ) - Ратманов Денис - Страница 31

Язык чесался рассказать, как отец вынес все из квартиры, но я не стал, потому что этот косяк он исправил, пусть и не сразу. Пусть дед знает, что он тиран, но не считает подлецом.

— И что теперь? — спросил дед, ненадолго забыв о своих проблемах.

— Теперь все счастливы, он приходит в гости и не вредит, мы развиваем то, что в нас заложено, а не что хочет он. Наверное, отец сам понял, что так лучше. И мы от него не отказались, только Наташка еще злится, что понятно.

— Она же девушка. Уже невеста, — покачал головой дед. — Это же как женщину избить.

— Хорошо, что ты понимаешь.

Меня всегда мучил вопрос: в кого отец такой? Потому я не выдержал и спросил:

— Ты его бил в детстве?

— Да нет. Один раз только, когда загулял и никому ничего не сказал, и то чисто символически. Так что он не в меня пошел. Тем более жену я никогда не бил.

Узнав, что хотел, я продолжил:

— Мама тяжело пережила разрыв, она его любит. И про измену знала, но терпела.

— Н-да. Моя бывшая жена не знала до последнего. Может, именно поэтому так и получилось, как обухом по голове. Конечно, я начал отдаляться, готовил ее — не чужой же человек. — Он снова вздохнул. — Но не все могут принять неизбежное, да и как, когда это как нож в спину. А если жить дальше с ней, то уже два ножа: и ей, и себе.

Мы свернули на дорогу, ведущую через мост на нашу дачу, а если взять правее, то — на поляну, где мы отмечали завершение учебного года.

— Понимаю, — сказал я. — Это все чертовски сложно, выбирать между двумя родными людьми: кому остаться, кому — в утиль. Даже если это не так, тот, кого оставляют, то есть бросают, чувствует себя преданным и использованным, чаще всего становится врагом и мстит.

— Именно так.

Пройдя через мост, дед спустился под него и по ходу течения ручья направился к нашей поляне, но оттуда грянул смех, и дед остановился.

— Покинутые женщины мстят всегда, — проговорил он задумчиво. — И отбирают самое дорогое — детей. Хорошо если отчим найдется достойный, но обычно чужие дети никому не нужны.

— Отец всегда один, — сказал я, — и моя мама большая молодец, что слова плохого про него не сказала.

Речка, которая нас чуть не смыла во время грозы, сейчас превратилась в тонкий ручеек, который даже не журчал. О его былом величии напоминали лишь в беспорядке разбросанные валуны и галька. Дед направился против течения, прошел под мостом и уселся на ствол мощного дерева, выдранного потоком с корнями. Поднял два голыша и принялся их катать в руке. Посидел намного молча и произнес:

— Как женщины говорят: «Ваше дело не рожать, сунул плюнул и бежать, а нам поднимать, на ноги ставить». Это правда, но есть ведь и другая сторона.

Прицелившись, дед пульнул камень в огромную черную муху, злорадно потирающую лапки на сером голыше. Не попал.

— Вот растишь ты мальчишку, на рыбалку таскаешь, на велосипеде учишь ездить, математику с ним делаешь. Видишь, как он взрослеет, перенимает какие-то твои черты. Ты пытаешься поделиться опытом, радуешься его удачам. — Он сжал челюсти. — А потом теряешь его навсегда. Потому что женщина рассказывает ему, что папа моральный урод, бросил их. Бросил — ха! Просто ребенок почти всегда остается с матерью и всегда винит отца в ее бедах. Это я так, накипело. Но мой сын-то уже не был ребенком, когда я ушел из семьи.

Я слушал и молчал, пусть и хотелось сказать, что понимаю, потому что, будучи взрослым, точно так же потерял сына. Правда, он был маленький, я не учил его кататься на велике, не делал с ним математику и не видел, как он растет. Разве что — на фотографиях.

А потом случилась ядерная война, и все мы, наверное, умерли. Но дед Шевкет не увидит ее, потому что вряд ли проживет больше ста лет.

— Да уж, как говорится, что ни делай, все равно раскаешься, — сказал я. — Все равно кого-то придется выбросить на лед. И тот, кого выбросили — не простит.

— Что бы ты понимал, — усмехнулся дед.

Чтобы он не думал о том, что я тупой, пришлось рассказать о Яне и Рамиле, о том, что, когда пришлось выбирать между ними, я выбрал бы Яна, но все разрешилось само, и позднее мы помирились. Говорил я складно и красочно, дед аж заслушался, и теперь ему не было неловко, что он пригрузил пацана: секрет за секрет.

— А у нас тут дача. Мама рассказывала? — сменил тему я.

— Вскользь…

Я поднялся, отряхивая пяту точку.

— Пойдем покажу, тут рядом.

Дед не стал возражать. По насыпи мы взобрались на дорогу. Метров через тридцать она резко взяла вправо, спускаясь в дачный поселок. Пока шли, я рассказывал про цыплят, которых загрызла крыса, дед делился хитростями, как от крыс избавляться.

На нас среагировали собаки, и поднялся настоящий собачий ор. Зимой большая часть из них станет не нужна хозяевам, выйдет на промысел, и появляться тут будет опасно.

На собачий лай тотчас среагировал старый сторож, который в мае меня чуть своим алабаям не скормил — я помахал ему и поздоровался, представил деда, а у поворота на дорожку, ведущую на склон холма, где была наша дача, мимо нас проехал толстый мальчик на велике. Мальчик, которого мы дразнил Бирючим Островом. Взрослый я не помнил его имени, но я нынешний вспомнил, бросил ему в спину:

— Привет, Тим!

Мальчик ударил по тормозам, взметнув пыль, и колыхнулся весь, спрыгнул с велика, всмотрелся в мое лицо, тряхнул розовыми щеками.

— Пашка, ты, что ли?

Голос у него был противным, гундосо-писклявым. Толстяк спешился, подошел ко мне, и чувствовалось, что ему хочется пощупать мое лицо, впалые щеки — не кажется ли. Я ведь тоже был пухлым, правда не до такой степени, у него брюхо аж из-по футболки лезет.

— Ага, это я. А это мой дедушка, знакомься.

Дед представился, пожал руку — Тимофей аж взмок, изображая солидность, и обратился ко мне:

— Офигеть, тебя не узнать. Вы дачу продали, что ли? — спросил он. — Не приходите что-то. Тут без вас мне совсем тоска. Там на ручье взрослые бассейн выкопали. Хошь, покажу, там даже рыба плавает.

Я мотнул головой.

— Не, мне некогда.

Тимофей потух, кажется, аж глаза увлажнились. Как сложится его судьба, я не знал. Они с бабушкой через два года просто перестанут приезжать.

В той жизни я презирал этого розового нескладного поросеночка. Презирал за то, что он терпит тычки и затрещины, и любое унижение готов стерпеть, лишь бы с ним дружили. Теперь же мне было жаль закормленного бабушкиным пирожками и зацелованного в задницу паренька. Потому что никто не видел в нем паренька — все видели просто гору жира, которая смешно вибрирует, если ее пнуть. Даже велик у него был не пацанский, без рамы.

— Хочешь похудеть? — спросил я.

— Ага! — потряс он щеками.

— Приходи завтра в полседьмого к моему дому, пойдем на тренировку. Будем отжиматься, боксировать. Сразу говорю: будет сложно. Но ты видишь эффект, да?

— Меня бабушка не отпустит, — проныл он, понурившись.

— Ну нет так нет, — пожал плечами я и направился по дорожке вверх, к нашей даче.

Экскурсия заняла минут десять. Дед, познакомься, вот абрикос-краснощечка, плоды которого ты продавал. А вот смородина. Хочешь, покажу, как доить куст? Вон наша картошка, и скоро нам предстоит ее эксгумировать. Там помидоры. Огурцы тут плохо родят, и мы их не выращиваем. Вот тот самый сарай, где полегли цыплята.

Закрыв калитку, мы пошли назад, и я увидел Тимофея, поджидающего нас на перекрестке.

— Я приду! — крикнул он, сообразив, что замечен.

— Дай прокатиться! — отозвался я, сбегая по склону.

Тимофей с радостью уступил мне велик. Ну и что, что без рамы! Хоть вспомню, как это, мне ж предстоит мопед! Я развил бешеную скорость — аж в ушах засвистело. Пролетел улицу насквозь, разгоняя воробьев, купавшихся в пыли. Покатил в обратную сторону. Развернулся, неспешно приехал и вернул велик Тиму.

— Спасибо. Мы тебя ждем. Только это… хватит обжираться и готовься трудиться!

Тим кивнул, с тоской проводил меня взглядом.

— Кто у вас тренер? — спросил дед.