Вперед в прошлое 4 (СИ) - Ратманов Денис - Страница 26

Я вернулся на место, решив пройти путь до конца.

Мыло мы покупали по сто рублей, пакован — двадцать четыре штуки. Еще где-то капроновые колготки, двадцать четыре штуки в квадратных коробочках без опознавательных знаков.

Пакет с колготками я нашел в шкафу изрядно похудевшим — мама и Наташка взяли себе восемь штук. Итого всего шестнадцать коробочек. Еще носки мужские черные, двадцать четыре штуки по сто двести рублей.

Я вырвал лист из тетради, в которой писал про будущее, начертил таблицу, внес количество товара, закупочную цену. Умножаем на пять, получается сто двадцать одна тысяча, минус вложенное — без малого сто долларов. Простому человеку два месяца работать, маме — три. Стоит оно нескольких часов позора?

К тому же товар не бестолковый, это не бус набрать или ткани завалящей. Колготки и носки у нас на рынке примерно столько же стоят, сколько я за них попрошу, ну, может.

В комнату вошла мама, увидела, что я над златом чахну, и прошептала:

— Все-таки решил ехать?

— Да. Вот это все — сто баксов чистыми. Принесу рублями, а там хочешь — меняй, не хочешь — на растопку пусти.

— Ты в своем уме? Какая растопка! Конечно поменяю!

Как быстро она мнение поменяла, замотивированная материально.

— С тобой поехать, подстраховать? Увидят, что мальчик один — и отнимут товар. Они ж как безумные носиться будут!

— Будут, — кивнул я. — Поэтому со мной поедет дедушка, когда выспится.

Вне зависимости от реальности и масштаба угрозы, паникеры будут носиться и опустошать прилавки, а кто-то — на них зарабатывать. Но, чтобы не быть совсем уж сволочью, я попросил у Бориса трафарет и написал на картонке:

«Чтобы избежать необоснованных трат, рекомендуем сегодня воздержаться от покупок».

— А это зачем? — мама кивнула на трафарет.

— Для очистки совести, — ответил я и принялся раскладывать товар по пакетам, все более и более наполняясь нежеланием торговать трусами.

Позор-то какой. Посмешище просто! Воображение нарисовало, как стою я, а мимо проходит язва Баранова и, естественно, все видит, поднимает меня на смех. Или не Баранова, а Райко с Кабановым, наши мажоры. Или тот же Андрей, получивший от меня люлей.

Взрослые мысли разлетелись и не стремились показываться.

В самом деле, у нас и так есть пятьсот баксов, еще столько же в кофе — зачем позориться? Да и на паникерах наживаться нехорошо. Но другая часть меня уверяла, что паникеры все равно спустят деньги, причем на что-то более бесполезное, потому что в магазинах пусто, а все челноки прекратят торговлю, они ведь не дураки. А так за день — мопед! Еще и пачку кофе можно прихватить, толкнуть за двадцать пять тысяч, утроить заработок.

Мама с минуту простояла, молча за мной наблюдая, и ушла на кухню. Как же хотелось сунуть голову в песок! Вот есть взрослые, пусть они и занимаются взрослыми делами, а мы пойдем выгуливать деда и есть мороженое!

Но морковкой перед осликом маячил мопед, я сказал себе: «Нет, трусам меня не остановить!»

Мне же сказали, что я смогу, вот и буду мочь! Тем более уже ввязался. Ну почему эти сомнения вылезли именно сейчас? Было же все хорошо.

«Бери и делай, — твердил себе я, запихивая носки в пакет, черный с полосками. — Просто бери и делай. Лучше, чем ты сам, никто не сделает. Ты же видишь, какие люди пугливые?»

Я вырвал из тетради еще один лист, уселся за стол, карандашом нарисовал трясущегося рахита. Нет, не то. Перевернул листок, изобразил мышь, которая отбрасывает огромную страшную рогатую и когтистую тень, а в стороне — трясущегося рахита. Вот теперь — то!

Черным фломастером поверх рисунка вывел огромные буквы: «Kill your fear», то ест убей свой страх. Почему-то казалось, что по-английски слова звучат, как заговор. Как если демон не знает твоего имени, то не имеет над тобой власти.

По телу будто бы пробежала волна, словно резко распахнули окно, и в квартиру ворвался теплый влажный воздух. Я обернулся. Все было по-прежнему: открыта только форточка, в гости никто не пришел. Но ощущение неприятное, щекотное. Словно время замедлилось или как это…

Пространственно-временной континуум поменял структуру.

Или мне просто кажется, я хочу верить и ищу подтверждения?

Примерно в течение месяца станет ясно, могу ли я как-то менять ситуацию, а пока остается только ждать. И мочь.

На рынок мы с дедом приехали в начале четвертого. Думал, все торговцы разбегутся, но некоторые оптовики остались, в том числе моя армянка, ее машину облепили покупатели, как муравьи — кусок сахара. Рисковая женщина! Она же иностранка, как думает менять такую массу денег?

Или придумали схему обмена с участием посредников? Скоро узнаем.

Пока я стоял с пакетами, дед прошелся по окрестностям, нашел два разломанных деревянных ящика, поставил один на другой и накрыл клеенкой. Воровато озираясь, к нам подошел нервный типок в олимпийке не по сезону, распахнул ее, будто эксгибиционист. На его груди была табличка: «Куплю рубли». Ага, ясно, почему армянка осталась. Заломила цену на инжир, чтобы он не пропал, а потом вот у этого обменяет.

— Да ну! — воскликнул я и спросил: — Какой курс?

— Пять тыщ за один бакс…

— Ни хрена себе! В пять раз выше! — не сдержался я.

Тип скосил глаза, застегнул олимпийку и зашагал прочь. Вскоре я понял, что он скрывался от коротко стриженных качков в майках и спортивках, которые шли за ним, все ускоряя шаг. Обернувшись, дурачок, топчущий чужую поляну, рванул вдоль административного здания и во двор, двое побежали за ним.

Не успели мы начать раскладывать товар, как перед нами замерли две угрюмые женщины лет пятидесяти, толстая и тонкая.

— Что у вас? — спросила та, что потолще.

Прежде, чем ответить, я прикрепил предупреждение, что писал через трафарет, указал на него.

— Носки, мыло, колготки капроновые.

Сказать «трусы» язык не повернулся, и дед просто выложил их на прилавок. Худая тетка сразу же схватила белые женские.

— Почем?

— Тысяча двести.

Я думал, они будут возмущаться, что дорого, но куда там! Толстая вызверилась на худую:

— Куда потащила? Это мой размер!

— Вам сколько? — обратился дед к обеим, разделил товар на две части. — Есть пять вам и вам.

Глядя друг на друга волком, женщины полезли за деньгами: худая достала их из старинной сумочки, толстая сунула руку под кофту и долго там шарила.

Пока она была занята, худая спросила:

— А колготки?

Они как раз появились на прилавке.

— Две пятьсот, — ответил я.

— Мне пять!

— И мне, — гаркнула толстая, которая все не могла распотрошить схрон, обустроенный под необъятной грудью.

Потратив деньги, худая удалилась, и на ее лице читалось облегчение. Нашла куда потратить деньги, которые в ее воображении завтра могут превратиться в фантики. И как винить в неадекватности людей, которых столько раз обманывали?

Сообразив, что добывание денег из-под груди может затянуться, дед отложил заказ в сторону, потому что на прилавок уже напирали, я подпер ящики своим телом, чтобы их не повалили, быстренько убрал носки и колготки, потому что к ним уже потянулись загребущие ручки, а вокруг нас образовался рой. Поди разбери, кто что взял. Пришлось устраивать аукцион. Я понял, что есть спрос и не мелочился, достал шесть носков и объявил, указывая на написанное:

— Гражданки, обращаю внимание, что ваше решение потратить деньги может быть преждевременным.

— Не засирай мозги, мальчик! — просипела женщина в мини, похожая на проститутку, с прессом рублей в руках. — Че у тебя?

— Носки мужские сорокового размера, шесть штук в упаковке. Шесть тысяч за все, — проговорил я.

— А че так дорого? — крикнул кто-то сзади.

— Беру! — путана протянула деньги.

— Семь! — пропищала всклокоченная маленькая женщина азиатской наружности.

Отдав носки, я достал следующие шесть пар для азиатки и молча выложил семейки.