Жандарм 5 (СИ) - Шимохин Дмитрий - Страница 40

Отнеся письмо в кабинет, я неторопливо собрался и, поцеловав на прощание Ольгу, отправился в отделение. Правда уже через минуту мне пришлось вернуться обратно — на улице меня ждал Сергей, которому нужно было подписать бумагу о работе на меня. Естественно ее никто не написал, потому что парень не знал, как это делается, а у меня просто не было времени. Но эта задержка вышла недолгой. Управились за четверть часа. Повеселевший после этого Сергей пообещал все выполнить в точности, как мы договорились накануне, и умчался на работу. В отличие от меня, у него были четкие часы выхода на работу. Итак ему могло «влететь» за опоздание. Хорошо быть начальником — у меня подобных забот не было.

В отделении собрались все мои подчиненные. После субботнего происшествия это было и не удивительно. Но начал я не с разбора последствий самоподрыва студента, а с иной темы.

— Емельян Никифорович, — тихо с шипящими нотками прозвучал мой голос в тиши кабинета, заставив поручика напрячься. — Вы знаете, у меня возникли вопросы к вашему профессионализму. Не потрудитесь развеять их?

— Не понимаю, с чего у вас появилось недоверие, Григорий Мстиславович, — осторожно начал Артюхов, — но готов ответить на любой ваш вопрос.

— Почему вы не сказали мне, что моя вчерашняя маскировка — балаган? Хотели шутом меня выставить?

— Никак нет-с, — тут же вытянулся по струнке поручик, почувствовав, что я не шучу.

— Мда? А вот у меня сложилось иное мнение. Я что у вас просил? Помочь в маскировке под рабочего, чтобы лично послушать проповедь этого отца Никодима. А что в итоге? Только дошло до нее и ко мне подходит мой агент и говорит, что вся моя маскировка — пшик? Да и иные оставшиеся на проповедь люди косились на меня как на попугая!

— Как на кого? — переспросил Емельян Никифорович.

— Попугая. Птичка такая есть на юге. Очень пестрая и яркая, что наши шуты. На фоне ворон — очень-но сильно выделяется.

Поручик сглотнул и принялся оправдываться.

— Господин штабс-ротмистр, но вы ведь сами просили только приодеть вас соответствующе. Про остальное ни слова не сказали! Да на это и время нужно. Ту же походку вам поставить, говор… Быстро перевоплотиться — тут навык нужен, а у вас, прошу прощенья, его нет-с, — развел он руками.

— И вы мне о том ни слова не сказали, — лязгнул я голосом. — Почему? Посмеяться надо мной решили? Или испугались в лицо о таком тогда сказать?

Поручик молчал.

— Чтобы впредь подобного не повторялось! — хлопнул я ладонью по столу и обвел взглядом всех четверых моих сотрудников. — Видите, что я что-то упускаю? Так не стесняйтесь — скажите! Вам за то ничего не будет. Но вот за молчание… — протянул я и вновь посмотрел на Емельяна Никифоровича. — Поручик Артюхов!

— Я! — еще сильнее вытянулся мужчина.

— Объявляю вам выговор за нерадивое исполнение своих обязанностей!

— Есть, — выдохнул тот, разом помрачнев лицом.

— На первый раз — устный, — чуть смягчил я тон. — Если повторится — жалеть уже не буду.

После этого мужчина вздохнул с облегчением, да и остальные чуть расслабились.

— А теперь перейдем к субботнему взрыву.

Артюхов, которому я и поручил первичный сбор данных, тут же постарался реабилитироваться.

— Мы опросили, кто посещал этого Пахомова. Гостей у него было немного и чаще они приходили, когда соседи по квартире отсутствовали, но другие жители дома все же сумели описать их. Вот их словесные портреты… — и Емельян Никифорович зачитал описание трех мужчин.

— А последний очень похож на одного из «наших», стоящих на контроле, — вдруг заметил подпоручик Лукьянов. Тут он посмотрел на меня и пояснил свою мысль. — Григорий Мстиславович, помните, вы поручали нам проверить — все ли замеченные в симпатии или работе на эсеров и всяких иных, все еще проживают по своим адресам?

Я кивнул.

— Так вот, этот «черноволосый с цыганской серьгой в ухе и постоянно держащий руки в карманах» — очень похож на Валерия Тарасова. Отчисленного год назад из технического училища студента за его нелестные высказывания в адрес директора училища. Также Тарасов был замечен нами в распространении листовок, агитирующих свергнуть власть. Пока его не трогали, чтобы выявить типографию, где эти листовки печатают, да других агитаторов.

— Еще кого-то кто узнал? — спросил я, когда Борис Васильевич замолчал.

Все лишь покачали отрицательно головой.

— Тогда подготовьте операцию по задержанию этого Тарасова. Я на доклад к полковнику Баратину. Как вернусь — будем брать этого Валеру. Если до моего возвращения спугнете Тарасова… — тут я катнул желваками. — Короче. Если он вас заметит — меня не ждать, брать на месте. Живым! Но лучше вам все-таки его не спугнуть, а там я с вами пойду.

Забрав подготовленный Артюховым отчет, я покинул кабинет. Теперь уже мне предстоит делать доклад.

На удивление Евгений Валерьевич во время моего доклада был спокоен, а операцию по задержанию Тарасова молчаливо одобрил. Я не удержался и перед своим уходом поинтересовался такой реакцией.

— Одним негодяем стало меньше, и даже жертв нет. Сам себя убил — это же воплощенная мечта любого жандарма. Странно, что вы это не понимаете, Григорий Мстиславович, — хмыкнул Баратин.

Такая циничная позиция одновременно была и понятна и слегка царапнула. Все же живой человек был и не глупый — дураку бы не доверили создание бомбы. Этот энтузиазм да в правильное бы русло. Ну да что уж теперь.

Вернулся в отделение я к обеду, где уже сидел задержанный Валерий Тарасов.

— Извините, Григорий Мстиславович, — повинился передо мной Лукьянов. — Это меня он заметил. Чуть не утек, еле догнали.

В комнате подчиненных на стуле сидел и зыркал по сторонам молодой парень в легкой рубашке и грубых серых штанах. Напротив него на столе примостился Артюхов, с интересом крутящий в пальцах маленькое колечко.

— У него нашли, — поднял он колечко, показывая мне. — Простенький артефакт, позволяющий чувствовать направленное внимание. При должной сноровке в обращении с ним, подобраться незамеченным почти невозможно.

— Ладно, — махнул я рукой.

Не удалось мне поучаствовать в задержании лично. Хотел прямо на месте, когда задержанный находится в максимально стрессовой ситуации, провести первичный опрос. С помощью своей магии может даже удалось бы что-то интересное узнать, чего бы человек, готовый к допросу, никогда не сказал. Да чего уж теперь.

— Ну здравствуй, — я обошел стул с Тарасовым и взглянул на бумаги на столе, среди которых оказалось личное дело задержанного. — Валерий Кудимович. Расскажи мне, как докатился до жизни такой?

Параллельно я постарался незаметно для парня активировать между нами канал считывания его эмоций.

— Как-как, — ощерился тот. — Вы же сами меня и сцапали посреди улицы. А мне на работу нужно! Это вы вон в кабинетах штаны просиживаете, а я руками работаю!

В эмоциях же у него — злость и страх.

— Да ты что? — притворно удивился я. — Руками?

Я показательно подошел и осмотрел его руки, связанные за спиной тонкой бечевкой.

— Что-то не похоже, что ты руками работаешь. Видел я руки рабочих. Там и мозоли есть, и грязь под ногтями — а тебя чистые, как у белошвейки.

Парень среагировал мгновенно, грязно выругавшись и обматерив и меня и Артюхова. Еще бы! В этом мире и времени белошвейки — чуть ли не синоним девушки легкого поведения. Но главного я добился — вывел его из равновесия. А дальше уже начал «колоть».

— Что Пахомову передавал в пятницу? Материалы для бомбы? Небось, в училище спер, где когда-то учился? Или помог кто?

— Какому Пахомову? Вы чего тут сказки сочиняете? Не знаю я такого!

А в эмоциях — страх и растерянность. Страх, когда услышал про Пахомова, и растерянность — когда про бомбу. К ней видно отношения не имеет. А для чего тогда приходил? И я продолжил допрос.

Увы, сильно много узнать у меня не получилось. Информация по Тарасову была точная — он агитатор. И к Пахомову приходил, чтобы листовки передать. Тот должен был их в университет пронести, в котором учился. Но ничего. Раз уж задержали, будем раскручивать этого «рекламщика». Но уже не мы, а профессиональные следователи из Таганки. Нас сейчас больше интересуют связанные с бомбой люди.