Цеховик. Книга 5. План битвы - Ромов Дмитрий - Страница 15

– Да по сути, – отвечаю я, – это её собственная идея и лишь частично моя. Я просто её горячо поддерживаю, так что у меня уже и план готов. И кадры на первое время есть. Нам бы вот только ресурсную помощь получить.

– Это какую-такую? – хмурится Ефим.

– Помещение, причём и для физических занятий, и для идеологических, фонд зарплаты опять же.

– Ну, это понятно, расскажите подробнее, что будет делать организация.

– Будет подростков воспитывать настоящими патриотами, способными не только словом, но и делом защитить родную страну и народное хозяйство. Будем учить ребят жертвовать собой ради народа. Ну, и пришедших с Афгана будем включать в работу и реинтегрировать в жизнь общества.

– Во как, – задумывается Ефим. – А это прям очень своевременно и полезно. Хотя проблемы такой как бы нет, но скоро наверняка появится. Молодец, Егорка. Молодец.

– Ирина Викторовна, – поправляю его я. – Это она молодец.

– Ах, ну да. Это всё в высшей степени похвально. Вот что, вы составьте план, а я его утвержу, а потом уже будете рапортовать в обком ВЛКСМ, как о свершившемся факте.

– Ещё бы в ЦК комсомола инфу закинуть, – поднимаю я брови.

– Зачем? – уточняет Ефим.

– Ну, чтобы там знали, что инициатор Ирина Новицкая, ей плюсик дополнительный в биографию.

– Егор, – одёргивает она меня.

– Нет-нет, Егор правильно говорит, так и сделаем, я это устрою. Нужно нам Ирочке нашей подкинуть заслуг, это да. В общем, давайте быстро рисуйте план и будем его осуществлять. Надо только кого-то с фабрики включить в состав, парочку человек хотя бы, чтобы этот дурачок не мог кричать на каждом углу, что Брагин фабрикой не занимается.

– Зачем ты поставил всё так, что я теперь буду обязанной Ефиму? – спрашивает Ирина, когда пройдя через опустевшую приёмную, мы снова оказываемся в её кабинете.

– За что обязанной? Я тебя умоляю. Он ведь сам хочет с тобой отношения как можно лучше иметь. Своя рука в ЦК, хоть и комсомольском, не помешает. Не думаю, что он потребует отрабатывать. Это просто инвестиция в добрые отношения.

– Какая ещё инвестиция? – хмурится она. – Он меня уже и так просьбой озадачил.

– Про Куренкову что ли?

– И ты туда же! Далась вам всем эта корова! Что ты за неё так хлопочешь? Всё-таки наверное что-то у вас…

– Ир, не всё-таки и не наверное. Просто подумай. Ты смоешься, а нам нужно будет налаживать отношения с твоим преемником. Поставят какого-нибудь Снежинского и что делать?

– Снежинского не поставят. Я же говорила, кто должен занять моё место.

– Вот лично мне удобнее, да даже и Ефиму тоже, иметь в твоём кресле человека, благодарного за помощь. И батя её, между прочим, тоже благодарен будет, а он не последняя величина в городе. Глядишь, ещё до главного начальника дослужится. Ты будешь в Москве, а нам здесь жить и работать. И твоей быть надёжной опорой, между прочим.

– Тоже мне опора. Егорка с раной.

– Ну это ты брось, каламбурщица. Опора всегда нужна. Так что подумай о близких и соглашайся.

– Ладно, близкий, подумаю, – хмыкает она. – Так и быть. Ты вот что, приходи завтра ко мне часов в девять. Мамка отпустит?

– Нет, конечно, у меня ж типа режим постельный.

– Не придёшь что ли? – хмурится она.

– Как не приду? Обязательно приду, шутишь?

– А родители как же?

– Придумаю что-нибудь.

***

Мне бы прилечь, отдохнуть, раны успокоить, но, как говорится, и вечный бой, покой нам только снится. Из горкома я иду не домой, а в «Динамо». Надеюсь, Скачков сейчас здесь. Окунаюсь в знакомый запах конюшни, заглядывая в залы, где может обитать мой тренер.

На свою удачу нахожу его сразу. Он сидит на матах привалившись к стенке, медитирует.

– Здравствуйте, Виталий Тимурович. Не помешаю?

– О, здорово герой, – не слишком радостно приветствует меня он. – Ты что, на ногах уже?

– Частично, – подтверждаю я.

– Ты же вроде того, сказали…

– Да нет, жив ещё, – улыбаюсь я. – Не дождётесь, как говорится.

– Капля крови густой из груди молодой на зелёные травы упала, – красивым басом напевает Скачков.

– Ну, да-да, было дело, вот глядите.

Я расстёгиваю рубаху и показываю дырочку. Он головой качает.

– И кто? Слухи разные ходят. Одни говорят менты, другие – бандиты.

– Бандюки, урки, Виталий Григорьевич.

– А ты чего с ними связался-то? – спрашивает он.

– Ну вы даёте. А как не связываться, если они во все сферы жизни пролезают?

– Ну, это ты загнул, парень.

Да, это я загнул. Немного предвосхитил время, всего-то на десяток лет.

– Вас что, поздравить можно с выходом на заслуженный отдых? – меняю я тему.

– Лучше не надо, – мрачно отвечает он. – Я это не праздную.

– Понимаю. Хотели бы ещё послужить отечеству?

– Так, ты что пришёл душу мне рвать? – повышает он голос. – Да, хотел. И мог бы, если бы не… Ай…

Он машет в сердцах рукой и отворачивается.

– Хорош вести себя, как юнец. Разве можно отчаиваться? Вы ещё молодой и полный сил.

– Дурак ты, Егор. Это ты юнец, а не я. А знаешь, что это значит? Вот если тебя турнут с твоей фабрики, ты будешь плакать? Нет, конечно, смешной вопрос. У тебя вся жизнь впереди, пойдёшь в другое место устроишься, всего делов-то. А у меня, вся жизнь не впереди, а позади. Улавливаешь разницу? И то, что я ушёл на пенсию, означает, что я уже никогда, слышишь, никогда не смогу быть тем… – он замолкает. – Да что с тобой говорить. Доживёшь до моих седин, сам узнаешь.

– Я это всё понимаю лучше, чем вы думаете. Но не суть. Вот что я хочу вам сказать.

И я во всех подробностях выдаю идею военно-патриотического отряда.

– Можно будет привлечь ещё офицеров по вашей рекомендации. Это мы с вами после определимся. Нравится идея?

– Неплохая, – соглашается он.

– Тогда скажите, готовы вы возглавить этот отряд? Хотя стойте, не отвечайте. Есть ещё кое-что. То, что будут знать только избранные, прошедшие проверку и получившие высший доступ. У этих людей, этих избранных будут и другие задачи. Тайные. И не всегда такие, о которых сказать-то прилично, вы понимаете. Под личиной благообразия будут скрываться страшные, безжалостные люди, отлично умеющие убивать. Эти люди будут вершить тайное правосудие, не откладывая в долгий ящик. Они будут уничтожать бандитов и прочую нечисть. Они станут настоящими санитарами этого дикого, ужасного засыхающего леса, чтобы лес смог снова стать зелёным. Они будут жестокими рыцарями смерти ради жизни.

Скачков упирается в меня тяжёлым непроницаемым взглядом. Но я не останавливаюсь. Мне надо, чтобы он согласился. По сути, весь мой план сейчас строится на его согласии, и если он откажется, придётся придумывать что-нибудь другое.

– Я должен был сказать это, – заканчиваю я. – Может быть, переборщил с пафосом, но вы меня поняли. И теперь я повторяю свой вопрос. Вы готовы возглавить этот отряд?

– Готов ли я? – переспрашивает он. – Готов ли возглавить этот отряд? Тайный орден, да?

Я молча киваю.

– Ну как сказать, – отвечает он и задумывается…

Думает Скачков долго, и мне даже начинает казаться, что он уснул. Он прикрывает глаза и погружается в транс. Надеюсь, размышляет над моим предложением, а не оплакивает свою судьбу пенсионера.

Глаза мои скользят по плакату, прикреплённому к двери канцелярскими кнопками. Три кнопки нормально врезались в древесину, а вот четвёртая подкачала. Наверное, её жало загнулось, потому как правый нижний угол чуть закручивается.

На плакате изображена рука сжимающая факел на фоне красного солнечного диска. Вокруг солнца вкруговую написано «Быстрее, выше, сильнее. Игры XXII Олимпиады». Внизу – «Москва-80». Сверху изображены олимпийские кольца. В огне факела что-то написано прописью. Пытаюсь расшифровать… Не то «старт», не то… «морт»… Хрень какая-то… «Порят»… А-а-а… блин, это же «спорт»! Точно… да…