О времени, о душе и всяческой суете - Браннер Джон - Страница 49

Довольно напевая себе под нос и не заботясь о том, что думает о поведении господина ординарец, Вентшлер оделся в точности как было велено и спустился к главным воротам, где его ждал штабной «Хорьх».

Менее чем в двух километрах от замка из подушек на заднем сиденье, где Калькгавер заканчивал инструктаж, выскользнула игла, и не успел Вентшлер пожаловаться на укол, как провалился в бессознательное состояние.

Последним, что он услышал, были мягко сказанные его спутником слова:

– Помните, герр генерал, даже вы не имеете права знать, где находится наше оборудование…

Он проснулся в нормальном физическом состоянии (за исключением тупой боли в затылке, о чем его в конце концов предупреждали) и обнаружил, что лежит на застеленной шелковым покрывалом постели в комнате, освещенной персиковым светом четырех настенных ламп. Он был полностью одет, не считая шляпы, пальто и перчаток. Как только взгляд его остановился на частично занавешенном окне, он понял, что сейчас ночь. Проснувшись, он был готов разозлиться на Калькгавера за его проделки, а теперь рефлекторно вскочил, думая об обязательном затемнении.

Но стоило ему выглянуть в окно, как он понял свою ошибку. Повсюду светили фонари, в других окнах тоже горел свет.

Этому городу явно не угрожали воздушные налеты.

Впервые он начал верить тому, что описывал Калькгавер.

Если бы он только мог выбраться наружу и все исследовать! Но Калькгавер объяснил, почему этого нельзя делать, да и толстые решетки в любом случае помешали бы ему.

Как будто узнав, что Вентшлер встал, в дверях возник человек. Это был превосходный ариец: голубоглазый, светловолосый, ростом под два метра. На нем был галстук-бабочка и фрак… возможно, мода изменилась.

– Рад видеть, что вы проснулись, сэр. Ваши хозяева ждут вас внизу, как только вы умоетесь. Будьте добры, постучите в дверь, когда закончите, и я с радостью провожу вас вниз.

Он снова исчез, и дверь закрылась, издав уверенный щелчок.

Раз это первый человек, с которым генерал контактировал… ну, по «прибытии», он, должно быть, в курсе тайны путешествий во времени?..

Но ничего нельзя воспринимать как должное. Калькгавер подчеркнул, что ученые пока знают очень мало о странном и удивительном мире, который он посетил. Более того, они упорно не желали ничего знать о своих преемниках, боясь создать дестабилизирующую обратную связь.

Поэтому пока что остается только делать что скажут, хотя генерал жалел, что не помнит, как его сюда переправили. Сверкающие ворота, или серебряный тоннель, или…

Да какое это имеет значение, укорил он себя. И, заметив возле кровати раковину, вспомнил, что должен «умыться». Это хорошо; после путешествия он чувствовал себя грязным. Открыв краны и протянув руку за мылом – совершенно новым, – он заметил кое-что в корзине для мусора.

Из любопытства он подобрал то, что оказалось оберткой от мыла… что само по себе поразило его, ведь он давно привык к неупакованным, квадратным, функциональным кускам мыла. А на обертке было написано:

В тысяча девятьсот пятидесятом году!

Ему не хватило времени, чтобы обдумать значение остального текста, поскольку в дверях объявился все тот же бесстрастный высокий блондин.

– Прошу прощения, сэр, – сказал он, – но все гости уже собрались к ужину, кроме вас, а солнце давно село.

Торопливо вытерев руки и воспользовавшись безупречно чистым гребнем, лежавшим возле раковины, Вентшлер повернулся, чтобы идти.

– Вы сын хозяев дома? – спросил он.

– Нет, сэр! – несколько озадаченным тоном возразил блондин. – Я младший дворецкий. Прошу следовать за мной.

Вдоль широкой лестничной клетки, выходившей в красиво выложенный кафелем коридор, вниз по выстланной толстым ковром лестнице, вперед к вестибюлю с двойными дверями, из-за которых доносились звуки музыки и оживленной беседы. По пути Вентшлер осматривался в поисках полезной информации, но установить удалось лишь то, что и так было очевидно: хозяин чрезвычайно богат. На стенах висели аккуратно подсвеченные картины, в освещенных нишах виднелись резные скульптуры. Генерал разочарованно отметил, что картины – в основном абстракции – относились к тому виду живописи, который он считал совершенно декадентским, а скульптуры представляли собой смесь африканского примитивизма и современного беспредметного искусства. Однако известно, что даже в коллекции рейхсмаршала Геринга имелись подобные работы, так что…

Младший дворецкий открыл дверь и отошел в сторону. Другой слуга представил генерала именем, которое, по словам Калькгавера, использовали все путешественники во времени:

– Герр Ганс Шмидт!

И Вентшлер вошел, готовясь приветствовать хозяев, и вовремя подавил инстинктивное «Heil Hitler!», ведь повернувшийся к нему с улыбкой мужчина протянул руку для рукопожатия.

Но собравшиеся гости вызвали у него еще больший шок, чем картины. Их было девять: угольно-черный африканец в одеянии своего племени, индианка в сари, мужчина явно китайского происхождения, одна девушка с очень светлыми длинными волосами в платье, едва прикрывавшем грудь, евразийская женщина, смуглый мужчина, похожий на цыгана, юноша лет шестнадцати с курчавыми негроидными волосами и кожей цвета кофе с молоком, женщина с короткими рыжими волосами и со множеством колец на руках, одетая в своего рода пляжную пижаму с открытой спиной, и, наконец, мужчина с ястребиным профилем, протягивавший руку. Приглаженные черные волосы прикрывали лысину у него на голове.

Более того, из радиограммофона, установленного рядом с большим телевизором – экран которого пока оставался темным, – лилась негритянская музыка под названием «свинг»…

Шокированный до глубины души «Шмидт» сделал вид, что все в порядке, и бегло коснулся руки хозяина, не сдержавшись и щелкнув каблуками, что вызвало некоторое недоумение.

– Добро пожаловать, добро пожаловать! – поспешно сказал хозяин. – Я – Якоб Фойерштайн! Позвольте представить вам мою супругу. Дорогая, помнишь, я говорил, что герр Шмидт долгое время провел за границей, да?

С каждой минутой ситуация ухудшалась. Его женой оказалась невысокая хрупкая евразийка, и она с улыбкой подняла руку, ясно давая понять, что он должен поцеловать ее.

– Мой сын Пауль, разумеется, от первого брака…

Юноша широко улыбнулся и твердо пожал генералу руку.

– Герр и фрау Сикелоле из Южной Африки… – Высокий чернокожий мужчина и – невероятно! – великолепная арийская блондинка. – Фрейлейн О’Киф… – Рыжеволосая женщина. – И фрейлейн Дасс… – Женщина в сари, стройная и элегантная, ясно осознающая, что является самой красивой женщиной в комнате… но Вентшлер обладал иммунитетом против подобных реакций. – А также герр Лин и герр Наги! Теперь, когда вы со всеми познакомились, позвольте предложить вам выпить. Франц! – Щелчком пальцев он подозвал дворецкого. – Виски, джин, портвейн, херес – или предпочитаете шампанское?

– Стакан минеральной воды, пожалуйста, – онемевшими губами произнес Вентшлер.

Какой кошмар! Что же пошло не так? Разве может это быть будущим Рейха? Что забыли в этом великолепном доме эти полукровки, эти обезьяны, превосходно владеющие немецким, пусть в их речи и слышится странный акцент? Почему слуги столь явно принадлежат к господствующей расе? И почему блондинка так улыбается и льнет к своему чернокожему мужу? Тошнотворное зрелище!

Если бы не боль в шее, напоминавшая о страшном конце, который ждет его, случись ему раскрыть свою личность, он бы незамедлительно отправился исследовать город. Конечно, сделай он это, то, когда наступило бы время возвращаться, он мог бы очутиться вне таинственного энергетического поля, отвечавшего за его присутствие здесь и возвращение в тысяча девятьсот сорок четвертый – об этом он узнал от Калькгавера, покидая замок…