Выбери любимый жанр

Халява. 90-е: весело и страшно (СИ) - Держапольский Виталий Владимирович "Держ" - Страница 13


Изменить размер шрифта:

13

Так-так, бабушка, — я прервал старуху, догадавшись, что она имеет ввиду, — когда ты меня с такой мордой видела?

— Так вот пару месяцев назад во сне и видела! Как пришел ты, Митрофанушку этой мордой пугать стал… А ить ты не Темный! Не Ирод Кровавый, каким рядиться перед ним хотел…

Белый и пушистый, значит? — Я усмехнулся. — Раскусила ты меня, бабка! И не сон то был вовсе…

— А я так и поняла, — закивала старуха, обнажив в улыбке ровные и крепкие не по возрасту зубы, — Митрофанушка тоже не верил, а я, знать на своем стояла: приходил уже Светлый Дух, что Верку может излечить…

Ты вот мне, бабушка, чего скажи, — я заглянул старухе в её бездонные выцветшие от старости глаза, — зачем ты супостату своему, Митрофанушке, помогаешь? Или не ведаешь, что у него руки уже чуть не по локоть в крови? Ты, ведь, и будущее предвидеть можешь?

— Все ж таки наказывать меня пришел? — Бабка тяжело вздохнула, завозившись на кровати. Затем скинула на пол сухие ноги в теплых вязанных носках, несмотря на жаркую погоду, и уселась на краю кровати напротив меня. — И правильно — нет мне прощения, о Великий! Я уже давно готова к Геене Огненной… Но и по другому поступить не могла…

Ты, бабка, погоди петь «со святыми упокой»! Я разобраться хочу! Такой Дар, как у тебя, на дороге не валяется, и абы кому не дается! А взвешивать твою вину, меру, степень, глубину — совсем не я буду! Для этого другие… хм… Силы существуют. Давно ты в себе этот Дар осознала? — Я приложился к бутылке, которую продолжал таскать с собой — в присутствии старухи алкогольное отравление стремительно развеивалось.

— Тако в моей семье это издревле, — призналась старуха, — по женской линии всегда Дар передавался. Вот и меня не обошел. Только своих детей мне Господь не дал… Видать, предвидел мои прегрешения… Своих не дал, продолжила она, — а вот Верку — мать Митрофанушки, я в военные годы спасла и выходила. Она мне как дочь родная… Да и Митрофанушку я как внука любимого баловала…

Добаловала, видать, что таким отморозком вырос! Но мать свою любит — этого у него не отнять…

— Любую кару готова принять… — Старушка виновато склонила передо мной свою седую голову. — Любила их обоих без памяти… Не смогла… И когда Верка заболела, вылечить её не хватило моих сил…

А ты о других подумала, старая? Ведь внучок твой, любимый, к людям, хуже, чем к скотам… — Я резко сжал кулаки, вспомнив, как гребаный ушлепок обещал Зябликову присылать его супругу по частям. Почтой. Стирать таких с лица земли надо… Но я Филиппычу обещал! Пусть, сука, живет! Но… помнит, что расплата может нагрянуть в любой день и час…

Старуха еще ниже склонила голову, ничего не отвечая на мои обвинения. Она медленно сползала с кровати, видимо намереваясь встать передо мной на колени.

— Казни! — наконец прошептала она. — Нет больше моченьки моей терпеть…

А ну-ка прекрати, старая! — прикрикнул я на нее, хватая под локоть и затаскивая обратно на кровать. — А с тобою вот как поступим: устроишься завтра же на работу! В какую-нибудь больницу. В отделение интенсивной терапии…

— Куда, Великий? — Не поняла или не расслышала старуха.

В реанимацию! — повысил я голос.

— Так кто же меня туды возмет? — Бабка растерянно развела руками. — У меня же образования четыре класса…

— А никто тебя на место врача и не прочит. Устроишься туда уборщицей или нянечкой-санитаркой. И будешь свой Дар использовать по совместительству! Бог даст, сумеешь отработать свой грех! Чем больше людей выходишь и с того света вытащишь — там, — я многозначительно ткнул пальцем в потолок, — зачтется! И чтобы не отлынивала там…

— А как же Верка? — Вскинулась старуха. — Она же без меня умрет!

А вот за это можешь не беспокоиться. — Я прикрыл глаза, стараясь сосредоточиться. Степень моего опьянения балансировала на грани того, чтобы вновь бросить меня в пучину беспамятства. Но если я сейчас глотну из заветной бутылочки, сосредоточиться, как следует уже не смогу. Да за что же мне-то такое наказание? Видимо, тоже, за грехи мои тяжкие. Что же я такого натворил-то? Хоть убейте — не помню!

Бабкину приемную дочку я «нашел» мысленным взором достаточно быстро, да она и лежала в соседней с бабкой комнате. Я просо не дошел до нее. Степень её болезни была в финальной стадии. Да она давно уже должна была умереть, и только Дар старухи-матери удерживал её на этом свете. Вылечить её, как призналась сама старуха, она не смогла, но вот поддерживать её силы… Сколько же она так протянула? Судя по ауре — довольно долго.

— Сколько времени ты её вот так держишь? — спросил я старуху.

— Почитай пятый годок, — ответила бабка. — Пытаюсь… и так… и этак… Но ничего у меня не выходит! — горестно призналась она. — Пожирает её немочь черная…

Так она давно уже умереть должна была, — еще раз подивившись силе бабкиного Дара, произнес я и прищелкнул пальцами.

— А-а-а! — неожиданно закричала старуха, падая на кровати и закрывая ладонями глаза.

— Ты чего, старая! — Я тоже вздрогнул от неожиданности и присосался к бутылке, чувствуя, что мое сознание начинает затухать. Свежая струя вискаря, разорвавшаяся в темечке с мощностью ядерной бомбы, мгновенно вернула меня в строй. — Так и заикой остаться недолго…

— Свет… Свет Всеблагой от тебя изошел… Едва очи мои грешные не выжег… Недостойная я такое видеть…

Слышь, бабка, кончай моросить и заканчивай этот балаган! — недовольно буркнул я. — Не выжжет тебе ничего, не придумывай! А вот Верка твоя отныне здорова!

— Свят-свят-свят! — перекрестилась старуха, едва успев осознать проделанную мною «работу». — Все отмолю, благодетель! Все отслужу…

Я не успел её подхватить, она каким-то живчиком соскочила с кровати и все-таки упала передо мной на колени, пытаясь-таки поцеловать мои кроссовки. Вот, блин, неугомонная старуха! Но и её тоже понять можно: неизлечимая болезнь её приемной, но этого не менее любимой дочери, наконец-то побеждена. Не её, правда, стараниями, а «божественным вмешательством». Моим, то есть.

Я опять подхватил бабку под руку и легко, такое ощущение, что весу в ней всего ничего — совсем высохла, и усадил её на краешек кровати.

— Надеюсь, что мы поняли друг друга? — проникновенно произнес я, не мигая и глядя в её блеклые глаза.

Бабка судорожно кивнула, а по её морщинистому лицу заструились слезы.

— Все сделаю… Великий Дух… Все, что в моих силах! — всхлипывая, произнесла она.

Вот и отлично! — Я по-доброму улыбнулся. — И еще за внучком своим хорошо приглядывай теперь, — добавил я. — Я ведь знаю, что ты многое можешь… Я с ним еще потолкую… по душам! Но помни, что я могу вернуться в любой момент, а тогда уже спрошу по-полной! Без всяких скидок! Прощай, бабка! — Я слегка прикоснулся к камню, на секунду высвобождая стрелку из плена, а потом вновь её остановил. Бабка замерла на кровати соляным истуканом, а слезы, льющиеся из её глаз, словно бы превратились в две ледяные дорожки.

Я вышел из комнаты: где ты, Митрофанушка? Раз, два, три, четыре, пять — я иду искать!

[1] Ряженка — водка, спиртное, выпивка (воровской жаргон).

[2] В цветухи прошпилился — в карты проиграл (воровской жаргон).

Глава 7

Зябликова я нашел застывшим памятником в кабинете Митрофанушки. Похоже, он вылетел из моего временного «кокона», когда я запускал и вновь останавливал время в комнате у старухи-лекарки. Майор нависал над своим обидчиком с таким выражением лица, что казалось, он ему вот-вот размозжит голову о полированную столешницу импортного ГДРовского стола, за которым с царственным видом и восседал объект моего злобного интереса. Однако, Зябликов лишь со стороны казался киллером, но я-то отлично знал, что Степан Филиппович не способен на убийство, даже такого отмороженного ублюдка, как Митрофанушка. По крайней мере, пока не способен…

13
Перейти на страницу:
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело