Редкие и драгоценные вещи (ЛП) - Миллер Рейн - Страница 35

Впервые я осознал, что благодарность — это моя правда.

— Моей прекрасной американской девочке за то, что напомнила нам всем о необходимости быть благодарными. — Я устремил свой взор исключительно на нее. — Но в основном... потому что она помогла мне увидеть все благословения в моей жизни, которых раньше не замечал. Она — причина, по которой мне есть за что быть благодарным. — Я сказал громко, чтобы все услышали. Всю правду. — Она — мой День Благодарения.

13 декабря

Лондон

Я написала Итану смс и подумала, успеет ли он до того, как секретарша доктора Бернсли позовет меня. Это было не похоже на него — пропустить осмотр. По правде говоря, Итан больше разбирался во всех этих деталях, чем я. Наверняка он провел на сайте и за чтением книги больше времени, в отличии от меня. Он всегда рассказывал небольшие фрагменты и факты, которые узнал из своих исследований, о том, как поживает наш ребенок и на каких стадиях развития он находится. Я неустанно дразнила его тем, что он супер-ботаник, который знает «все о рождении детей» — цитирую Присси из «Унесенных ветром», — и поскольку он был экспертом, он мог просто выдать всю информацию, избавив меня от необходимости искать ее самостоятельно.

Серьезно, это действительно было не похоже на него — забыть ответить мне на сообщение или позвонить. Я отправила смс. 

Что-то случилось? Где ты?

Мне было интересно, согласится ли он все еще встретиться со мной за ланчем. После встречи с доктором Бернсли у нас была небольшая традиция — пообедать где-нибудь в городе, прежде чем ему нужно было вернуться в офис, что делало его более занятым, чем когда-либо. Он отправлялся на Зимние Европейские игры с важным заданием для короля Чего-то Там-Бурга сразу после Нового Года. Итан, казалось, был не в восторге от работы няни наследного принца на международном спортивном мероприятии, но когда король попросил о нем лично, думаю, у него практически не было выбора, кроме как согласиться. Я все равно не могла поехать с ним в Швейцарию, потому что летать на последнем триместре было запрещено. На целую неделю я останусь одна. Я планировала использовать это время, чтобы внести последние штрихи в отделку детской. Точнее детские — во множественном числе. К концу февраля мне нужно было подготовить два дома.

Я решила, что отправлюсь за покупками, как только закончу здесь, с Итаном или без него. Изначально думала, что это будет хороший день для того, чтобы сделать кое-какие рождественские покупки. Осталось всего двенадцать дней, чтобы собрать все воедино, а подарки сами себя не завернут.

— Бринн Блэкстоун. — Медсестра что-то отметила в своей карте и придержала для меня дверь. — Оставьте анализ мочи, а потом я взвешу Вас.  — Она мило улыбнулась, вероятно, чтобы противостоять неприязненному взгляду, который обычно бросали на нее беременные женщины, которым отчаянно нужно было выполнить первую просьбу, так же сильно, как они боялись выполнять вторую.

Интересное, однако, время.

***

Повторение статистических данных, которые доктор Уилсон только что озвучил, на самом деле не внушало особого оптимизма в отношении моего будущего. Каждый пятый пожарный; каждый третий подросток, выживший в автокатастрофах; каждая вторая жертва изнасилования; двое из трех военнопленных. Особенно последние два пункта в этом ужасном списке. Что, черт возьми, это говорило обо мне и Бринн? Страдающие посттравматическим стрессовым расстройством. Искалеченные души, которые каким-то образом по воле судьбы появились в жизни друг друга. Бринн призналась в своих демонах и работала с доктором Розуэллом, чтобы найти способ справиться с тем, что с ней случилось. Она поразила меня своей силой — очень британская в своей методологии — прямо как плакат времен Второй мировой войны, который весел у дока над своим столом: СОХРАНЯЙ СПОКОЙСТВИЕ И ПРОДОЛЖАЙ в том же духе. Храброй и красивой была моя девочка. И это чистая правда.

Была ли у меня тоже какая-то надежда? Я хотел этого. Теперь просто жаждал найти способ освободиться от гребаного проклятия, которое впиталось в самые темные закоулки моей души. Я так сильно нуждался в облегчении.

Мне было нужно это, чтобы я мог быть мужем и отцом, которым должен был быть для Бринн и для нашего малыша.

— Итак, я слушаю. — Я сосредоточился на докторе и подумал о том, почему оказался здесь с психиатром по борьбе со стрессом Гэвином Уилсоном в его неприметном офисе в Суррее, обсуждая достоинства курса когнитивно-поведенческой терапии.

— Цель состоит не в том, чтобы заставить Вас зацикливаться на событиях Вашего прошлого, а в том, чтобы получить представление о Вашем эмоциональном состоянии сейчас. Это не терапия типа «лягте на диван и расскажите о наболевшем», Итан.

Спасибо всем, черт возьми, за это. Я медленно вздохнул и почувствовал облегчение от того, что он только что сказал. Разговоры приводили в ужас. Если бы я заговорил об этом, то наверняка оцепенел, вернувшись во временной петле в то место, услышав те голоса, почувствовав запах мочи, рвоты и дерьма, холод, увидев нож и... море крови. Я рассказал Бринн лишь малую толику худшего, потому что был уверен, она заслуживает знать то, что ношу с собой, но было ужасно больно делиться с ней всем этим безобразием. Это дерьмо было слишком мрачным, слишком ужасным, просто чертовски большим, чтобы взваливать его на нее.

— Тогда, думаю, это хорошо. Итак, как эта программа работает для кого-то вроде меня? — Спросил я.

— КПТ имеет тенденцию иметь дело здесь и сейчас — с событиями во время вашей службы в Бакалавриате, которые привели к тому, что Вы сидите здесь и разговариваете со мной.

— Моя жена... у нее тоже было травмирующее событие в прошлом. Я беспокоюсь, что если поддамся этому — черт, даже не знаю, как это назвать — худшему воспоминанию, то не буду достаточно силен для нее, когда ей понадобится моя поддержка. В конце февраля у нас будет первенец... — Я замолчал, желая, чтобы голос не звучал так слабо от всей этой милоты, но решил, что должен быть честен с доктором.

— Мои поздравления. — Он что-то записал в блокноте. — Ваша жена проходит терапию?

Я кивнул. 

— Уже более четырех лет. Она говорит, что не может представить, как можно обойтись без консультаций с врачом.

— И Вы поддерживаете свою жену в обращении за лечением с помощью психиатрической терапии? — Спросил доктор Уилсон. Я знал, к чему он клонит. Казалось, он допрашивал меня.

— Конечно, поддерживаю. Они помогают ей, и это самое главное.

Один уголок его губ слегка приподнялся.

— Уверен, Ваша жена хочет, чтобы у Вас был такой же уровень поддержки, как у нее, Итан. Но решение, конечно, должно быть за Вами.

Конечно, она хочет.

— И что будем делать, когда я буду приходить к вам?

— КПТ признает, что события в Вашем прошлом сформировали то, как Вы в настоящее время думаете и ведете себя. В частности, для Вас, судя по тому, что Вы мне рассказали, это ПТСР с отсроченным началом. Мы рассмотрим, что выводит Ваши воспоминания на передний план более интенсивно сейчас, а не сразу после события. — Я знаю почему. — И даже в этом случае КПТ не зацикливается на прошлом, мы будем стремиться найти решения о том, как изменить Ваши текущие мысли и поведение, чтобы Вы могли лучше функционировать сейчас и в будущем. Это эмоциональная переработка Вашего прошлого, а не просто повторное переживание его, что является ключевым моментом.

Я кивнул и впитал его слова. Я чувствовал себя двойственно, не особо оптимистично, что это сработает, но и никоим образом не критично. Мне понравился доктор. Особенно его способ объяснения вещей. Он не обещал чуда. Потому что оно не случится. Мое чудо случилось более семи лет назад... на двадцать второй день. Я знал это. Я принял подарок таким, каким его получил. Доктор Гэвин Уилсон служил в одной армии со мной. Он был своего рода товарищем по оружию. Если кто-то и мог бы мне помочь, то, вероятно, это был бы он.