Венецианский купец - Распопов Дмитрий Викторович - Страница 14

– Контесса говорила о восьми, – тяжело вздохнул Джованни Дандоло, – а когда у нас в доме служил китаец, разбирающийся в травах, Витале учился и у него тоже, специально для этих целей ранее купив его на невольничьем рынке.

– Чудны дела твои, Господи, – кардинал перекрестился.

– Даже вылечил запор у одного из слуг, дав ему какого-то настоя из собранных собственноручно трав под присмотром этого самого китайца. И представьте, слуга, вылечившись, забрал остатки сваренного зелья и продал его на рынке, заработав денег, поделившись потом ими с Витале, который просто хотел вылить лишнее снадобье на землю.

– Энрико тогда, увидев серебро в руках малыша, который фактически его сам заработал, велел больше не чинить ребёнку препятствий в его развлечениях.

– И подобные случаи были ещё? – Альбино навострил уши, поскольку информация была напрямую связана с его заданием.

– Каждый раз, ваше высокопреосвященство. К чему бы он ни притрагивался, чем бы ни занимался, это либо приносило прибыль, хотя, конечно, и маленькую, либо немного упрощало труд слуг или рабов, которые были ему за это благодарны. Вы же прекрасно понимаете, что даже медяк, заработанный в таком возрасте, заставляет задуматься о том, что будет в будущем, когда он будет управлять семейным бизнесом с огромным оборотным капиталом. А мальчик уже высказывал такое пожелание, даже выпросив у матушки себе корабль.

– Корабль? Ребёнку? В таком возрасте?

– Ну, его в итоге не стали покупать, Витале сказал, что сначала нужно нанять команду и снарядить его, на что у него пока нет денег.

– Ребёнок сам отказался от такой дорогой игрушки? – недоверчиво произнёс Альбино.

– В том-то и дело, кардинал, что не отказался. Сказал, что, как только накопит денег на команду и припасы, обязательно потребует свой подарок.

Оба замолчали, обдумывая свои мысли, а кардинал наконец определился, как и что говорить папе про этого необычного ребёнка.

***

– Витале! Витале!

Голос дяди разбудил меня, и я, сонно разлепив глаза, поднял голову, недоумённо на него посмотрев.

– Рим!

Я тут же проснулся и стал смотреть во все стороны, разглядывая город. Вот только… особого впечатления он на меня не производил. Точнее, не так. Город производил впечатление грозного и величественного когда-то правителя, который состарился и всё, что может сейчас, – это лежать на кровати и вспоминать былое величие. Вот и тут всё ветшало, покрывалось пылью и человеческими отходами. Моё разочарованное лицо заметил кардинал.

– Что думаешь, Витале? – спросил он меня, а я, размышляя о своем, ответил ровно то, что думал, как раз про великого завоевателя в старости.

Священнослужитель очень остро на меня посмотрел, но промолчал, зато стал наблюдать за мной, смотря на мою реакцию, когда мы проезжали величественные мосты, Колизей и Дворец Сенаторов.

Довезя кардинала прямо до его дома, мы сдали его вещи выбежавшим встречать господина слугам, а сами направились в квартал, который обычно занимал дядя, когда приезжал сюда. Слава Богу, часть домов не была занята, и хозяин, лично знакомый почти со всеми представителями старшего поколения моего семейства, поприветствовал меня в Священном городе, надеясь, что я тоже буду посещать его теперь почаще.

Расположившись в отдельном доме со своей кормилицей, я умылся и переоделся, поскольку дядя пообещал сводить меня поужинать в одно хорошее место. На мой вопрос, а как же бани, он ответил, что они давным-давно разрушены и восстанавливать их никто не собирается, чем ещё больше погрузил меня в печаль. Город, на который у меня было столько надежд, стремительно терял своё очарование, уступая родному дому – Венеции.

Правда, местная еда была неплохой, если бы не вонючий соус, запах которого преследовал меня теперь постоянно, куда бы я ни пошёл. Так что день закончился в полном унынии, и даже предложение дяди завтра посетить остальные достопримечательности, не вызвало особого восторга, но я всё же согласился, поскольку нужно же будет о чём-то рассказывать маме. Такие далёкие путешествия совершали в основном мужчины в нашей семье, так что она особо просила меня при расставании получше узнать город, чтобы потом о своих ощущениях рассказать ей.

***

Вызов на аудиенцию к Папе пришёл только на пятый день нашего пребывания в Риме, за это время я полностью «насладился» городом. У меня почему-то каждый раз, когда я видел увядающие шедевры прошлого, построенные из когда-то белоснежного мрамора и красного кирпича, душа требовала последовать примеру императора Нерона и сжечь этот город дотла. Когда я поделился своими мыслями с дядей, он сначала долго смеялся, но потом попросил больше об этом никому не рассказывать, хотя тихо признался, что Великий город и на него в первый раз оказал гнетущее воздействие.

Когда прибыли папские посланники, чтобы проводить нас на встречу, мы собрались и с небольшим сопровождением, положенным нам по статусу, отправились в комплекс дворцов, захватив с собой, конечно же, подарки. В основном это были дары дяди, но и мне требовалось вручить святейшему отцу большой золотой оклад для Евангелия, усыпанный драгоценными камнями.

Долгое ожидание внутри здания и ещё более долгое внутри зала перед большим троном, обитым красным бархатом, предшествовало появлению того, кого мы ждали. Опираясь на высокий посох, довольно пожилой уже Папа в окружении двадцати кардиналов прошёл и сел на свой трон. Свита заняла места подле него.

– Святой престол приветствует честных торговцев дома Дандоло, – чуть хрипловатым голосом произнёс он, – мы рады, что Господь сделал ваш путь к нам безопасным.

Мы с дядей тут же перекрестились, низко ему поклонившись.

– Мы польщены вниманием, которого не достойны, святейший отец, – дядя заговорил сразу, как вторично перекрестился, – и в дань уважения позвольте преподнести вам дары.

Целестин III шевельнул лишь мизинцем, но слуги тут же занесли наш сундук и, поставив его у подножия, открыли, показав внутри золотую утварь, кресты, усыпанные драгоценными камнями, а также рулоны шёлка. Я этим временем рассматривал герб на одной из перчаток папы, который сразу привлёк моё внимание. Что-то смутно знакомое, о чём я точно недавно читал.

«Красное и белое. Цветок», – мысли крутились в голове, так что я даже не заметил, как дядя звал меня, поскольку настала моя очередь поднести дары.

Очнувшись, когда меня позвали трижды, я покраснел, поскольку все взгляды были устремлены на меня.

– О чём вы так глубоко задумались, юный отрок? – заинтересованно спросил Целестин III. – Настолько, что ваш разум покинул этот зал.

– Герб на вашей перчатке, святейший отец, – проговорил я вслух, несмотря на злобное шикание дяди, вспомнив, где его видел.

– Чем же он тебя заинтересовал? – папа даже наклонился вперёд, чтобы меня было лучше слышно.

– Это ведь родовой герб благородного дома Орсини, которые произошли из императорского рода Юлиев-Клавдиев! – вскрикнул я радостно от того, что вспомнил. – Я читал об этом в библиотеке нашего собора. Родоначальником династии был сам Гай Юлий Цезарь! А его внучатый племянник Гай Юлий Цезарь Октавиан Август вообще стал первым императором Рима!

Кардиналы вокруг папы удивлённо зашептались, а лицо Папы едва не расплылось от блаженной улыбки.

– Удивительно слышать, что наше семейное древо знают так далеко от Великого города, – произнёс он чрезвычайно довольным голосом.

– Ваше святейшество! Это ведь наша история! Предки, которых мы должны знать и чтить! – в притворном священном ужасе вскрикнул я, вызывая большие глаза как у дяди, так и у окружающих нас священнослужителей.

Конечно, не стоило даже упоминать, что весь этот наш разговор с Папой шел только на высокой латыни, никакой народной вульгарщины. Целестин III прекрасно на ней изъяснялся, настолько, что я даже почувствовал зависть, поскольку моё произношение не было столь идеальным. О чём я и поспешил ему сказать.

– Очень интересный отрок, – тот огляделся, осознавая, что не все из присутствующих понимают, о чём мы разговариваем, – мне захотелось получше тебя узнать. Приглашаю посетить моё скромное мирское жилище. Тебе пришлют приглашение.