Взрослые сказки (СИ) - Изотова Наталья Сергеевна - Страница 21

Мы молча вышли из леса уже перед самым закатом, с тяжелыми полными корзинами и со своими мыслями. Кивнули друг другу на прощание и разошлись каждый в свою сторону. Я пересекал дорогу, глядя на дом, который больше не называл мысленно домом Эстер, а только "нашим домом", и мне совсем не хотелось соваться к соседям с расспросами. Я знал, что сейчас Рита радостно выйдет мне навстречу, заберет из рук корзину и понесет ее на кухню, чтобы состряпать нам из грибов вкусный ужин, и я чувствовал себя на своем месте — непередаваемое ощущение, приходившее раньше только на работе, когда я попадал в самую гущу событий.

Я толкнул тяжелую дверь, и дальше все было так, как я и представлял: Рита поднялась мне навстречу из кресла у камина, чуть улыбаясь сняла с меня плащ, чтобы повесить его сушиться, забрала корзину, мельком заглянув в нее и произнеся какое-то восторженное междометие, и жестом указала на огонь. Она была права, я немного продрог, так что, умывшись с дороги, благодарно принял ее приглашение и сел в нагретое кресло. Девушка тут же налила мне чая и отправилась стряпать на кухню, откуда через полчаса уже потянулся сногсшибательный аромат — она наменяла картошки и лука, так что на ужин нас ждали жаренные с картофелем грибы.

По правде сказать, я задремал еще до ужина. А потом, сытно поев после долгой прогулки по лесу, вовсе улегся на диване и провалился в неглубокий сон: я слышал, как Рита убрала посуду и вновь вернулась на кухню, чтобы перебрать и почистить оставшуюся, большую часть грибов. Она вернулась через какое-то время, поправила сползшее покрывало, и я с трудом сдержался, не дернулся и не открыл глаза. А когда села с вязанием (я слышал, как очень тихо иногда позвякивали ее спицы) мне на ноги, то заснул уже глубоко и спокойно.

Кошмары меня, как и всегда в ее присутствии, не мучили.

Глава 5

Когда я проснулся, солнце уже взошло, но Рита еще не проснулась. Она, как и обычно, сидела боком на моих ногах, чуть склонив голову к плечу, а на коленях у нее лежал почти довязанный детский свитер. Видимо, она может вытянуться во весь рост и подремать на нормальной постели только, когда я ухожу из дома… Девушка шелохнулась, из расслабленных рук стало падать вязание, медленно сползая на пол, и мне пришлось удержать его, чуть коснувшись ее пальцев. Рита открыла глаза и молча посмотрела на меня.

— Доброе утро, — слова прозвучали с той же интонацией, что два дня назад, но теперь она не была случайной.

Девушка чуть улыбнулась, кивнула и произнесла строго:

— Я приготовлю завтрак.

Пока я умывался, она выставила на стол чашки и тарелки, принесла горячий чайник и сковороду с шикарным омлетом, после которого захотелось не заниматься делами, а завалиться на диван и отдохнуть еще часик. Но, хоть мы и не договаривались, я знал, что меня ждет Дамиан и очередная необычная сказка.

— Я должен вернуть сапоги и плащ, — произнес я, выглядывая в окно, где ярко светило солнце. — Возможно, снова сходим в лес…

Рита кивнула и подошла ко мне, подавая высушенный, аккуратно сложенный плащ. Я протянул за ним руки, не особо глядя, раздумывая о том, что бы еще можно было насобирать для обмена — и моя ладонь каким-то образом сжала ее. Рита зарумянилась, но руку не одернула, и я понял, что надо как-то выходить из столь двусмысленного положения.

Откинув плащ на плечо, я сжал ее ладонь двумя руками и, посмотрев в лицо, легонько потряс:

— Я давно хотел поблагодарить тебя за все, что ты делаешь; за то, что ты так любезно добываешь и готовишь еду; за то, что выполнила мою странную просьбу и отгоняешь кошмары; за твою доброту и внимание к, по сути, совершенно чужому человеку. Спасибо большое.

Рита открыла было рот что-то возразить, но затем лишь натянуто улыбнулась и кивнула.

Я осторожно отпустил ее ладонь, убедившись, что она поняла мою мысль — мы все же чужие люди из разных миров — и взял в руку корзинку и сапоги.

— Я пошел, — произнесено было нарочито весело и решительно, мне надо было поставить точку и показать ей, что я не разделяю ее фантазий, если они и были. А большинство молодых девушек уже напридумывали бы себе личную сказку, приписав мне чувства и мысли, которых в помине не было.

Хотя, шагая через дорогу к дому Дамиана, я почему-то чувствовал себя довольно гадко.

Врач встретил меня на пороге с корзинкой в руках. Поздоровавшись, он забрал у меня сапоги и плащ, подтвердив, что они сегодня уже не понадобятся, и предложил вновь прогуляться в лес, в этот раз — за орехами и ягодами, на что я, конечно же, сразу согласился. В этот раз мы отправились немного в другую сторону и так далеко от деревни не отходили, хотя казалось, что Дамиан знает лес как свои пять пальцев, что и не удивительно — он жил его дарами. Как всегда, он был не особенно разговорчив в пути, лишь указывая мне, где можно было поискать плоды, да и я думал о своем. Я боялся, что начну забывать первые сказки.

Однако эти мысли не помешали мне вовремя заметить показавшиеся из-за стволов деревьев высокие рыжие кучи из земли и иголок, доходившие, наверное, до пояса взрослому человеку. Я тут же указал на них Дамиану, и он, кивнув, подал знак, что пора сделать привал, а я сразу понял, что сейчас будет сказка. Так и вышло: неспешно закурив трубку, он начал рассказ.

Все в деревне считали Оливье дурачком, но на самом деле он был совершенно здоровым. Причина его глупости и неприспособленности к жизни заключалась в полном отсутствии какого бы то ни было любопытства к окружающему миру, а также в огромной, непреодолимой лени, которой всячески потакали. Он был поздним и единственным ребенком, слишком желанным, и его мать направила все силы на то, чтобы оградить сына от каких бы то ни было опасностей и забот. Даже когда умер ее муж, она продолжала все делать по дому сама, пока уже выросший в крепкого мужчину Оливье валялся где-нибудь на солнышке; и лишь изредка старушка просила сына — поднять какую-нибудь тяжесть или сходить с ней в лес. Но никто не вечен и, незадолго до того, как ему исполнилось сорок, старушка умерла.

Оливье остался совсем один: близких родственников больше не было, а дальние не считали его частью своей семьи, собственной он не обзавелся — что не удивительно, никто не пожелал себе такого мужа. Голод заставил его наконец подняться на ноги в поисках еды, и Оливье ее нашел — чувствуя, как уходит ее время, мать потратила свои последние силы на заготовку продуктов впрок: бочки солений, висящие под потолком подвала копчения, насыпь яблок и картошки, кое-какие крупы и сухари позволили Оливье еще довольно долго не знать никаких проблем. Но закончились и они. Тогда он стал понемногу обменивать все, что было в доме, на готовую еду и продукты, а в свободное время, то есть всё свое время, блуждал по лесу, собирая ягоды прямо в рот.

Однажды мужчина забрел особенно далеко: он шагал, сбивая большой палкой шляпки крупных, ярко-красных мухоморов и поглядывая по сторонам, надеясь увидеть заросли малины или лужайку лесной земляники. Однако вместо этого он внезапно для себя заметил поляну, сплошь занятую несколькими большими муравейниками. Даже не большими — гигантскими, почти с него ростом, рыжими от насыпанных сверху сухих колючек и древесной трухи. Оливье решил, что будет весело разворошить эти насыпи, посмотреть, как муравьи кинутся врассыпную из разрушенных ходов, и направился к поляне, где тут же принялся палкой уничтожать земляные постройки. И действительно, из муравейников тут же повалили какие-то букашки, не очень похожие на муравьев, скорее на небольшого тонкого богомола, они становились на задние лапки и размахивали ими в сторону мужчины, только сейчас заметившего, что они еще что-то забавно пищат. Он прислушался и разобрал слова: "Прекрати, прекрати разрушать наш дом!"

Удивившись, Оливье остановился и задал совершенно глупый вопрос:

— Вы умеете разговаривать?