Лихолетье (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 24

— Сбежавшее в Харбин Временное правительство автономной Сибири вернется сюда, после того, как большевики будут изгнаны из Забайкалья, и эсеры начнут верховодить. Скажу вам сразу — ничего хорошего из этого не выйдет. Они чуждые нашему краю люди, временщики, не знают его и не хотят знать, им чужды интересы сибиряков.

— Если мы с вами примем должные меры, то «правительство» Дербера, что сейчас отсиживается в Харбине, окажется здесь не нужным, и само объявит о своем роспуске. За два месяца можно создать действующие механизмы управления нашим огромным краем, с учетом интересов главной массы населения, которая станет нашей опорой. Я имею в виду горожан, старожилов, инородцев и казаков. И постараться привлечь к общему делу еще переселенцев — просто пока я не представляю, как этого добиться. Но если задача поставлена, то нужно искать пути ее разрешения.

Иван Иннокентьевич с удивлением посмотрел на Патушинского, и не скрывал этого. Перед ним сейчас был человек, ставший совершенно иным по характеру, спокойный и рассудительный, без всякой «рисовки», обстоятельный, и главное — надежный и к тому же единомышленник, что немаловажно в их положении «невольных» министров.

— Потому я написал воззвание от имени Временного Сибирского Правительства, исключив «автономность». И причины на это есть — мы не признаем власть большевиков, что претендует на роль общероссийской. А потому не можем быть по отношению к московскому совнаркому «автономными». Так что пусть будет аббревиатура ВСП, пока мы не соберем Сибирское Учредительное Собрание, о созыве которого будет объявлено позднее. Наша задача, именно наша с вами, Иван Иннокентьевич, обустроить Сибирь в соответствии с воззрениями «областничества», полностью исключив политические течения, связанные с общероссийским государственным устройством — оставим это политиканам, которых лучше выслать за уральские хребты. И было бы хорошо прикрыть все общероссийские партии — они только вносят смуту в умы сибиряков. Не стоит допускать разлада, все мы должны объединиться в одну партию — собственного спасения. И никогда не быть колонией по отношению к метрополии — не для того революция свершилась!

Иван Иннокентьевич был готов собственноручно подписаться под каждым словом, и если необходимо — то честно работать в правительстве, раз нужно. Но он видел проблему, и она казалась ему неразрешенной, более того, крайне опасной в их нынешнем положении. И негромко сказал, пристально смотря прямо в глаза Патушинского, хотя и не любил так открыто смотреть, чтобы не давить на собеседника:

— Идеи «областничества» могут спокойно принять только старожилы и казаки, в меньшей степени горожане. Инородцы же мечтают о независимости, и избавлении от русской власти, скажу прямо, да и вы сами это знаете. Многие будут против — это касается все политические партии, от большевиков и эсеров до кадетов и октябристов, тут сойдутся интересы капиталистов и рабочих, и что хуже — офицерства. Они ведь смогут привести к власти кого угодно, обвинив нас в сепаратизме, и подрыве общероссийского единства. Нас с вами, Григорий Борисович, обвинят в развале России.

— Не стоит так все усложнять, Иван Иннокентьевич. Начну с последнего, оно главное — мы объявляем о самостоятельности, пока в России отсутствует легитимная и на законно-правовых основаниях власть. И как только последние будут выработаны и приняты всенародным Учредительным Собранием, вопрос будет снят с повестки. Но сейчас таковой власти нет, это я вам как юрист говорю. К тому же в декларации мы сразу объявим, что Сибирь является неделимой частью России, будущей Российской Федерации. За жителями которой будет признано право самим решать все вопросы жизни, а не поступать с ними как с колониальным населением, грабя ресурсы и наши недра и взамен прибавляя не плату, а дополнительные проблемы. Так быть не должно, мы имеем право самим решать, как нам тут жить! И не важно, какая власть — прежняя царская, или нынешняя большевицкая — они ведут себя одинаково, как колонизаторы, которых интересует доходность!

Патушинский чуть загорячился, и это понравилось Серебренникову — он мог также горячо отстаивать интересы родного края, ставшего местом каторги и ссылки, да печально известным расстрелом на золотых приисках. И это испокон веков — царские бояре всего соболя повыбили, нуждаясь в мягкой рухляди, чтобы за нее покупать заморские кунштюки.

— Так что мы не сепаратисты — мы ждем, когда восстановится законная власть по воле всего населения, а не в ходе кровавой гражданской войны, в которой не желаем участвовать. Пусть там за Уралом решают кто прав, кто сильнее — мы будем обустраивать наш край. Но армию иметь будем и силой ответим на большевицкое насилие. И если совнарком начнет войну против нас — ответим сразу тем же, и пригрозим провозглашением независимости от «красной» власти. И признаем лишь то правительство, что будет учитывать наши интересы и не прибегнет к насилию.

Серебренников задумался — мысли оказались созвучными. Многим не нравилась политика, что вела царская власть, особенно затеянное покойным Столыпиным переселение. Последним были недовольны старожилы, у которых принялись отрезать земли, теперь выдавая наделы по урезанным нормам, отбирая в угоду пришлых то, что принадлежало исстари. Эти, несомненно, воспримут декларацию, и поддержат — дадут солдат и хлеб. С казаками проблем также не будет — их деятельная поддержка обеспечена, если власть тоже пойдет им навстречу. Переселенцев они ненавидят, как и инородцы — как случилась революция, те постоянно кричат о «равенстве», принимая за него грабеж своих состоятельных соседей. Вроде того, что те обязаны бесплатно «поделиться» землей, скотом и инвентарем, и в том получали постоянную поддержку своих притязаний от большевиков.

Раскол в деревне пошел страшный, и кровь прольется, если не принять неотложных мер!

— Можете на меня рассчитывать, Григорий Борисович, приложу все силы. Но какой вы видите деятельность правительства?

— Как Директорию из трех министров — мы с вами и Петр Васильевич — он сейчас в Омске. Управляющих министерствами и ведомствами подбираем по деловым качествам, штаты не раздуваем, скромные. Вы отвечаете за социально-экономический блок, готовьте программу, я за армию и безопасность с правопорядком. На Вологодском внешнеполитический блок, и надзор за соблюдением законности. Три «директора» есть коллегиальное управление, мы вполне можем взаимодействовать в нынешних условиях и помогать друг другу. «Деловой кабинет» подберем из людей знающих, честных, имеющих авторитет. Ведь Петр Васильевич, как мне кажется, «ходячая энциклопедия», и знает чуть ли не каждого более-менее известного сибиряка.

— Так оно и есть, — улыбнулся Серебренников, мысленно отметив, что Патушинский выбрал самый правильный вариант — в условиях гражданской войны больше всего подходит именно Директория. Но тот снова негромко заговорил, и слова прозвучали необычно:

— Мы должны взять самое лучшее от прежней власти, и сохранить то, что большевики дали простым людям. Не отрицать их деятельность, не возвращаться к старому, отжитому, а творить новое, и чтобы каждый человек труда мог достойно жить и работать. Такого человека мы должны уважать — а их почти вся Сибирь…

Глава 22

— Пролетариата у нас нет, промышленность как таковая практически отсутствует. Ведется лишь добыча сырья и полезных ископаемых — каменного угля, слюды, соли, руды металлов. Но главное — золота на многочисленных приисках силами сезонных старателей. Главная масса постоянных работников задействована только на железных дорогах — это технический персонал, ремонтники в депо, рабочие шпалопропиточных предприятий. К ним можно добавить шахтеров с угольных копей Кузбасса и Черемхово, но работники с них сейчас аховые, как и с железнодорожников.

— А в чем дело, Иван Иннокентьевич?

— Большевики повсеместно ввели повременную оплату в твердых, довольно значительных суммах, и разрешили тем же шахтерам устанавливать отпускные цены на добываемый уголь, в результате чего железная дорога отказывается его покупать — слишком дорого, цена совершенно не обоснованная. А ведь уголь еще требуется для работы электростанций в городах — если не навести порядок немедленно, то выработка электричества просто прекратится. А это ведь еще работа телеграфа, телефонных станций, правительственных учреждений, наших немногочисленных предприятий — да тех же ремонтных депо. Вся жизнь будет парализована из-за хищнических устремлений бездельников и лодырей, желающих сытно жить и при этом меньше работать. И на такой вывод есть основания — за четыре последних месяца добыча угля в том же Черемхово снизилась многократно, и составила едва трехнедельную норму по отношению к шестнадцатому году, а сами шахтеры, судя по цифрам, отработали не более чем по семнадцать дней на каждого в перерасчете. То есть «трудились», если вообще это можно именовать «трудом» лишь по три часа в неделю! Но требуют ежедневную оплату несоразмерно высокую, фактически прежнюю за две недели!