Цеховик. Книга 4. Подпольная империя - Ромов Дмитрий - Страница 8

Она бледнеет, но ничего не говорит. Тупые, банальные, киношные слова…

– Я… понимаешь, рядом со мной нет нормального будущего. Я не для любви, не для семьи, не для детей и не для общей старости. Я в любой миг могу исчезнуть, сесть в тюрьму, погибнуть в потасовке и всё такое… Я опасность и угроза. У меня есть предназначение и оно опасно для близких.

– Что ты говоришь такое…

– Не знаю, как это объяснить. Короче. Я твой брат, я твой друг, я твой страж, я всегда помогу, всегда приду на помощь, но…

Она не даёт мне договорить, вскакивает и бежит в прихожую.

– Наташ…

– Я всё поняла! – выкрикивает она. – Да, я не дура! У тебя есть другая! И я даже знаю, кто!

Ну, что за дурацкая идея была… Разве можно такие вещи девчонке говорить? Баран старый… Ну ладно, неважно. Сказал и – камень с души. Чем раньше всё расставить по местам, тем меньше будет боли. У неё. Пройдёт месяц-другой, перестрадает, перемелет, передумает, а там и универ, мальчишки, старшекурсники. Найдёт хорошего парня, выйдет замуж, детей нарожает. Идиллия, твою дивизию…

Ну а для меня – никаких отношений, никаких привязанностей… Лидку похищали, могли убить. Ирку похищали, могли убить. Айгуль убили. Все, кто рядом со мной в опасности. Вывод прост. Держаться подальше от тех, кто мне дорог. Вполне очевидно.

В общем, только дело и ничего, кроме дела. Ладно, дело и случайные половые связи. Так и запишем. Ну что? Так-то лучше. Выше голову, хорош ныть, а то как баба. Поднимай зад и вперёд.

И я встаю. Захожу на кухню. Сейчас вскипячу чайник, заварю чай, попью с пряничками, а потом пойду займусь делами. Дел у меня – в шапку не соберёшь.

Но чайник поставить я не успеваю, потому что в дверь звонят. Блин. Сто процентов, Рыбкина. Я тяжело вздыхаю. Блин. Хреново. Не любитель я мелодрам, сцен и объяснений. Всё же сказано, чего десять раз повторять…

Неохотно иду в прихожую. Ладно, пусть выскажется и закроем уже тему.

Я открываю дверь, но вижу за ней не Наташку. Там стоит следователь Суходоев, а за ним ещё три здоровенных мента.

– Брагин, – радостно восклицает следак. – Дома! Счастье-то какое. А я уж думал, придётся в школу за тобой топать. Ну, и как там Ташкент? Или Новосибирск? Ну, ты и жучара. Давай, собирайся.

– Куда? – хмурюсь я. – Вы, товарищ старший лейтенант, ухи поели или что?

– Ты повыступай мне ещё, – вмиг делается он неприветливым и злым. – Сейчас ребята тебя скрутят и дубинками отмудохают.

– А вы не забыли лет мне сколько? Прокуратуру ещё не упразднили вроде. Или я не знаю чего-то?

– Ага, – щерится он. – Не знаешь, что мне вообще похерам, сколько тебе лет и чё ты здесь блеешь. Я тебя сейчас в овощ превращу и мне не будет ничего. Хочешь проверить? Ну, давай проверим. Сержант, вытаскивай его нахер!

Смотрю, настроены ребята серьёзно. Ну что же, драться с представителями власти да ещё и при исполнении не будем.

– Ну ладно, раз уж вы настаиваете, пойду вам навстречу. Сделаю только звонок своему представителю и всё.

Но Суходоев, кажется, адвокатуру ни в грош не ставит. Он кивает здоровому, заплывшему салом сержанту, и тот вытягивает меня из прихожей.

– Дайте хоть дверь закрыть, беспредельщики!

Они вытаскивают меня из квартиры, защёлкивают браслеты, выводят из подъезда и запихивают в свой бобик, в ту его часть, что предназначена для перевозки различных неблагонадёжных элементов.

– Суходоев, – говорю я через решётку, пока мы катим к отделению. – Я позавчера с Печёнкиным познакомился. Вот как позвоню ему и он тебе как выпишет пистон за противоправные действия. А прокурор ещё один. И пойдёшь ты, ветром гонимый и никому не нужный, на все четыре стороны. Восвояси буквально потому что выпрут тебя из органов. Нравится перспектива?

Он молчит. Они все молчат. Похоронная команда какая-то.

– Эй, Суходоев, чего молчишь? Язык проглотил? А ещё невесты твои, когда разберутся, что их на свете столько же, сколько детей капитана Шмидта, повырывают жидкую растительность на твоей головушке. Может, и ещё где…

Стойкий гад, никак не удаётся вывести его из равновесия. Блин, как-то не нравится мне это всё. Больно дерзко он повёл себя. Сам он, наверное, не смог бы такое придумать на трезвую голову. И кто же его надоумил? Есть у меня одна мыслишка, подозрение. Но пока я не хочу к ней относиться серьёзно.

Приезжаем на место мы довольно быстро. Уазик заезжает со двора и меня ведут прямиком в казематы, туда, где меня держал другой беспредельщик, Артюшкин.

– Браслеты, алё! – кричу я, когда они выходят из камеры.

Суходоев нехотя кивает сержанту и тот снимает с меня наручники.

– Ну, и как это называется? – спрашиваю я. – Явно не социалистической законностью, а как-то иначе. Мне, вообще-то в школу надо. Я жаловаться буду!

Они ничего не отвечают и просто уходят. Блин. Ложусь на лавку. Где наша не пропадала… Не пропала же пока… Погружаюсь в мысли. С Рыбкиной не так получилось, как планировал… Хотя я, вообще-то ничего особо и не планировал …

Неоднозначно. Типа прощальный поцелуй на память… Вообще-то, я её целовать не собирался. Спонтанно получилось, наложилось одно на другое. Витька Рябушкин, кореш мой, психолог из прокуратуры, любит разглагольствовать под пивко на тему секса и смерти.

Скорбь приводит к повышению сексуальности, с умным видом обычно утверждает он, потому что секс помогает избавиться от фрустрации, чувства потерянности и боли, и предотвратить депрессию. Это благодаря тому, что соитие приводит к выбросу дофамина. Ну, и потом, секс, по его словам – это символический акт создания жизни. Поэтому на подсознательном уровне мы и испытываем потребность в нём. Человек умер, и тут же человек был зачат. Такая психологическая математика.

Говорит, что приходя с поминок, сразу лезет на жену, потому что стояк после похорон такой, что можно орехи колоть. Впрочем, Витька Рябушкин тот ещё гусь. Соврёт, недорого возьмёт… А сейчас он вообще пока ещё карапуз безмозглый, так что пояснений к своей теории дать не сможет.

Не знаю, с Наташкой, думаю, другое…

Мои размышления прерывает лязг замка. Я сажусь на лавке. Дверь открывается и входит Зарипов с табуреткой и резиновой дубинкой. Зарипов – это тот самый сержант, что уже помещал меня сюда, в эту камеру.

Он ставит табуретку напротив меня, а сам отходит к двери и замирает. Интересно, и кого это мы ждём? Что-то мне подсказывает, что не Суходоева. И, как говорится, «предчувствия его не обманули»… Ну, конечно, как же я не догадался, вернее, не хотел догадаться… Печёнкин, хрен жирный, кто же ещё. Собственной персоной.

– Ну, как ты тут? – улыбается он и садится на табурет напротив меня. – Нравится? Симпатичная квартирка, да?

– Не очень, – качаю я головой. – Запах неприятный, да и выйти нельзя. А мне на уроки надо. Я ведь школьник ещё, а подчинённые ваши притащили меня сюда, невзирая на справедливый советский закон.

– Так это они по моему приказу, – улыбается генерал лоснящимися губами. – Я велел.

Сегодня на нём мундир. Фуражки нет, ворот рубахи расстёгнут, галстук немного сбит набок, волосы чуть растрёпаны. Выглядит неопрятно, но очень важно, как настоящий хозяин жизни. Что же, я молчу, ничего не отвечаю, жду продолжения и пояснений, для чего это всё затеяно. Не удивлюсь, если все наши договорённости будут отменены. И мне даже становится стыдно, что я как малолетний дурачок клюнул на его обещания.

– И что, Брагин, тебе действительно нисколечко не страшно? – недоверчиво улыбается он. – Прям ни капельки?

Я не отвечаю и смотрю ему прямо в глаза. Участвовать в его репризах и комических диалогах не хочется.

– Ну ладно, – пожимает он плечами и поворачивается к Зарипову. – Этот, как тебя…

– Зарипов, – подсказываю я.

– Да, Зарипов, – кивает Печёнкин. – Давай.

Зарипов подскакивает ко мне и заносит руку с дубинкой. Серьёзно? Охренеть! Заносит и резко опускает. Он метит по ногам. Я быстро убираю их, но он успевает заехать по бедру.