Если ты простишь (СИ) - Шнайдер Анна - Страница 22

Я, уезжая с Ромой две недели назад, безусловно, не понимала до конца, во что это всё выльется для Вадима. И получила свой бумеранг, когда вернулась и обнаружила, что попросту… перестала существовать для мужа.

Справедливо?

Да, наверное. Разве я заслужила что-то иное?

Но почему у меня нет права на прощение и второй шанс? Я ведь знаю, чувствую всем сердцем, что раскаялась, что больше никогда не предам свою единственную семью. Если бы Вадим только мог понять меня, почувствовать то же самое, увидеть всё моими глазами… Тогда бы он дал мне возможность исправить содеянное.

Хотя…

Если уж видеть, то видеть всё, разве не так? И кроме моего нынешнего раскаяния было ещё много всего. Самого разного. И перевесило бы то, что я думаю и чувствую сейчас, то, что я думала и чувствовала две недели назад? Например, когда делала минет Ромке в туалете поезда? Или когда он занимался со мной анальным сексом на балконе гостиницы, а в комнате при этом находились его друзья, которым было отлично видно происходящее? Или когда…

Нет, лучше не вспоминать.

Чёрт. Поздно…

29

Лида

Несколько лет назад весной и осенью со мной начало происходить что-то странное. Я впадала в уныние и апатию, ничего не хотела, много спала, бесконечно ленилась, мне постоянно хотелось плакать. Но самое главное… меня раздражал Вадим.

Это длилось где-то с месяц — обычно в октябре-ноябре и в марте-апреле — и совпадало с самыми отвратительными погодными условиями. Возможно, это была какая-то депрессия. Я не знаю, потому что так и не выяснила, что со мной происходит, несмотря на то, что Вадим много раз просил сделать это. Его немного успокаивал тот факт, что мой «английский сплин», как он называл эту хандру, быстро проходил, но Вадим всё равно считал, что нужно выяснить причину. А я только морщилась и отмахивалась, потому что думала — я и так знаю эту причину.

Я считала, что причина состоит в нашем браке. И по весне и осени, когда организм наиболее ослаблен и постоянно меняется погода, я чаще, чем обычно, думала о том, кем являюсь. И воспринимала себя птицей с обрезанными крыльями…

Вадиму я никогда не говорила о том, как он раздражает меня в такие дни. Но мне почему-то кажется, что он догадывался. По крайней мере, как только я начинала унывать, муж старался поменьше появляться в поле моего зрения. И это, вопреки всякой логике, раздражало ещё сильнее…

Я сама не понимала, чего хочу. Чтобы Вадим был рядом, утешал меня, кормил с ложечки и вытирал слёзки или чтобы он убрался восвояси надолго и дал мне побыть наедине со своими мрачными мыслями о загубленной жизни?

Да, даже вспоминать теперь странно. И стыдно. Я — я, которой безумно повезло! — считала, что моя жизнь была уничтожена браком с Вадимом. Я, конечно, родила Аришку — за это ему огромное спасибо, — но всё, больше ничего хорошего у меня и не было. Работа-дом-ребёнок… Ну, отпуск ещё. С Вадимом было невозможно, как говорил Ромка, «тусить» — он для такого всегда был слишком серьёзным. Хотя мне ничего не запрещал, но я не могла вести себя так, как хотелось, будучи его женой. Ночные клубы и прогулки до утра, сомнительные квартирники, которые ворвались в мою жизнь с появлением в ней Ромки, путешествия автостопом, о которых я грезила с того момента, как он мне о них рассказал… Вадим для подобного был слишком разумен и чересчур любил комфорт. Он не понимал, в чём прелесть похода в горы в большой компании малознакомых людей, среди комаров, мошек и слепней, без удобного туалета и ванны. Один раз я рассказала ему об этой своей мечте, но Вадим лишь улыбнулся и покачал головой.

— Прости, Лида, но подобный отдых — не моё. Если хочешь, можешь поехать сама, я не возражаю. Только ненадолго, а то Аришка будет скучать.

Сама! Куда бы я поехала сама? Без Вадима! У меня, как у ребёнка во время кризиса трёх лет, возникал диссонанс между словами «хочу» и «могу». Я хотела, да. Но разве я могла? Я, привыкнув к тому комфорту, что Вадим всегда создавал вокруг нас, уже абсолютно не могла из него вырваться. Мне — белоручке! — готовить на костре и ставить палатку? Нет! Если бы со мной поехал Вадим и всё устроил, как он обычно всё устраивал, — тогда я с удовольствием. Но сама я не могла.

Теперь я понимаю, насколько это ужасно звучит. Отвратительно и эгоистично, словно я не взрослый человек, а маленькая девочка, которая обиделась на папу за то, что он отказался застилать ей постель и готовить завтрак. Да, Вадим во многом потакал моему ощущению себя маленькой девочкой, но я не могла его в этом винить. Он всегда хотел мне только добра и счастья. Откуда ему было знать, что всё это разрывает меня напополам…

По специальности я не работала нормально тоже очень давно. Почему? Хороший вопрос, ответ на который мне совершенно не нравился.

Поначалу я ушла в декрет, занималась Ариной, у которой были серьёзные проблемы с желанием — точнее, нежеланием — посещать детский сад. Потом, как только дело наладилось, я вышла к Вадиму в офис… и обнаружила, что за прошедшие почти пять лет превратилась из хорошего начинающего специалиста в жену генерального директора. Которую за глаза, скорее всего, как только ни называли. Всё-таки наша разница в возрасте и тот факт, что я когда-то была студенткой Вадима, говорили сами за себя.

Мне было неприятно. Возможно, мне не было бы настолько неприятно, если бы я осталась отличным дизайнером интерьеров, который помнил бы всё, чему учили и в институте, и на практике, но — увы. Я помнила, какие мультфильмы смотрит Арина. Какие книжки она читает, как зовут её любимых персонажей. Но по работе я скатилась куда-то на уровень плинтуса или электрических розеток. И это угнетало.

Тогда и началась моя хандра, ну или депрессия — в сущности, неважно, чем это было. Я просто два раза в год в течение нескольких недель чувствовала себя особенно никчёмной. И на работе, где на Вадима смотрели как на божество, а на меня — как на присосавшуюся к нему пиявку, было особенно тошно.

Вадиму я об этом не говорила. Да и нечего было говорить — меня никто не оскорблял. Ну не сетовать же на взгляды, в которых и насмешки не было — только недоумение в стиле: «и что он в ней нашёл?» Мне хотелось ответить: «Он нашёл во мне возможность получить ребёнка», — но я, разумеется, молчала.

Сам же Вадим изо всех сил старался мне помочь, и от этого порой было ещё хуже. Раньше, когда он был просто моим руководителем и наставником, его советы воспринимались как обучение, передача опыта молодому поколению. Но теперь я была его женой, которая почти пять лет проторчала в декрете. И если раньше я смотрелась на его фоне талантливой ученицей, то спустя пять лет, растеряв кучу профессиональных навыков, — обыкновенным прицепом.

Мне казалось, я порчу ему имидж и статус. Ну не может быть у Вадима, такого со всех сторон совершенного, подобной неказистой, глупой и безответственной жены! Я даже пыталась ему на это намекнуть, но намёков он не понял, а говорить прямо я побоялась, решив, что он может принять это на свой счёт и обидеться. Обижать Вадима я никогда не хотела. Я могла злиться на него, раздражаться, желать уйти и не видеть — но не обижать. Также, как и Арину…

В штате я продержалась год. Через год, когда очередной мой проект в хлам разнёс заказчик, я не выдержала и ушла на удалёнку. Неважно, что Вадим на презентации меня отстоял и не позволил оскорблять, — я просто устала и сдалась.

Помню, что в тот день, заполняя в отделе кадров заявление на перевод на удалённую работу, я с обречённой усталостью подумала, что не вывожу его грёбаное совершенство…

30

Лида

С того момента моя жизнь изменилась, и не только потому что Аришка вскоре пошла в школу. Я перестала ходить в офис, и у меня вдруг образовалась целая куча свободного времени. Да, я продолжала работать, но Вадим не настаивал, чтобы я сидела за компьютером восемь часов в день, поэтому я оформила полставки. Но работала даже меньше и брала только самые простые заказы. Чаще всего я не создавала своё, а помогала с проектами другим дизайнерам или самому Вадиму.