Если ты простишь (СИ) - Шнайдер Анна - Страница 10

Справляться одной…

Звучало ужасно. Я справлялась одна с учёбой и работой, но справлюсь ли я в одиночестве с ребёнком? Это ведь не кошечка или собачка, это ребёнок! Сын или дочь.

И, с одной стороны, аборт для меня был абсолютно неприемлем, но, с другой… я не могла не признать: он решает множество проблем.

— Есть ещё третий вариант, — вдруг сказал Вадим, и я удивлённо захлопала глазами:

— Да?

— Да, — он кивнул и отчего-то подобрался, выпрямившись в своём кресле, как часовой на посту. И посмотрел на меня настолько внимательно и пристально, что по позвоночнику побежали колючие мурашки. — И я тебя прошу: не отказывайся сразу. Подумай хотя бы сутки, взвесь все за и против.

Я занервничала. Схватилась за вазочку с печеньем — но она оказалась пустой, всё печенье я уже съела…

— Я сейчас ещё принесу, — сказал Вадим, заметив моё судорожное движение. — Сначала озвучу то, что хочу сказать, потом принесу. И дам тебе время подумать, разумеется. Так вот, Лида, — я предлагаю тебе выйти за меня замуж.

Я никогда в жизни так сильно не удивлялась. Точно помню, что буквально замерла в кресле, глядя на Вадима вытаращенными глазами. Но даже не подумала, что он может шутить, — настолько тупые розыгрыши были не в его стиле.

— Твои плюсы, — продолжал говорить Вадим, — они, в принципе, очевидны. Аборт делать не придётся, я буду помогать с ребёнком, и заранее могу пообещать относиться к нему как к своему. Предваряя твои вопросы: собственных детей у меня быть не может; если согласишься на моё предложение, я расскажу почему. Проблему с квартирой я решу безвозмездно, с учёбой и работой тоже помогу. Сразу скажу, что я предлагаю тебе не фиктивный брак, а настоящий. Естественно, склонять тебя к постели тут же я не собираюсь. Но это всё можно обсудить и потом. А пока — думай.

Я думала. И не понимала решительно ничего…

— А тебе-то это зачем? — почти прошептала я, пребывая в глубочайшем недоумении. Может, я сплю и вижу сон? Не мог ведь Вадим Юрьевич Озёрский, мой бывший институтский преподаватель и нынешний начальник, старше меня на пятнадцать лет, предлагать выйти за него замуж? Не мог же?..

Я даже ущипнула себя за руку. Вадим, увидев это, понимающе улыбнулся.

— Ну, во-первых, ты мне нравишься, Лида. Как женщина. Я не пытался за тобой ухаживать, поскольку видел, что неинтересен тебе и ты влюблена в другого. Во-вторых, я уже упомянул, что не могу иметь детей. А мне тридцать пять, и я хочу семью. Пару раз я пытался её создать, но… В общем, не получилось. Так что у нас с тобой равноценный обмен. Я решаю твои проблемы, ты — мои.

Я не знала, что сказать. Хотя сейчас, спустя годы, я понимала, что Вадим, скорее всего, уже тогда знал: я отвечу положительно. Потому что не послала его сразу, потому что не хотела делать аборт и…

…И потому что я всегда была меркантильной.

14

Лида

Я начала шевелиться ближе к обеду, осознав, что скоро придёт Аришка, а я вообще ничего ещё не сделала. Я понимала, что дочь, скорее всего, пообедает в школе, да и Вадим после танцев обычно куда-нибудь заезжал с ней быстренько перекусить, поэтому заморачиваться с приготовлением обеда не стала. В том числе и для себя. Впрочем, мне есть и не хотелось.

Я «разобрала» чемодан, закинув абсолютно все вещи из него в стирку, не глядя, и включила режим на подольше, чтобы хорошенько выполоскать из этих тряпок всю грязь. Плевать, что там большинство вещей можно стирать только вручную. Сядут — хорошо. Будет причина выбросить.

Заглянула в кабинет Вадима, полюбовалась на новый диван. И поразилась до глубины души, осознав, что этот диван абсолютно не вписывается в интерьер, будто Вадим выбирал его… хм… точнее, не выбирал вообще — просто купил и поставил.

Это говорило о многом. В первую очередь о том, что мой муж, несмотря на то, что держит лицо и кажется спокойным, пребывает в глубочайшем стрессе.

Подобная мысль причиняла боль. Хотелось поскорее избавиться от неё, забыться, не думать… но не получалось.

Я ведь сама сделала всё это с ним… с нами.

Чего мне не хватало? Точно не заботы. Больше, чем обо мне всегда заботился Вадим, невозможно заботиться о другом человеке. При этом он умудрялся никогда не душить меня своей заботой, позволял делать всё, что хочу. Он вообще ничего от меня не требовал — ну, кроме материнских обязанностей — и не просил. Я даже не помню, чтобы Вадим хотя бы раз занимался со мной сексом по своей инициативе. Нет, всегда инициатором была я.

Может, этого мне и не хватало? Но ведь я понимала, откуда растут ноги! Вадим всегда держал в уме то, что я согласилась выйти за него замуж не из-за любви и вообще в то время не думала о нём как о любовнике. Поэтому он обычно либо ждал, пока я сама созрею, либо делал мне ненавязчивые намёки. Но никогда не набрасывался, не принуждал. Это я, бывало, набрасывалась…

Я даже чуть улыбнулась, вспомнив наш с Вадимом первый раз — через три месяца после рождения Аришки. Во время беременности мне было вообще не до секса — носила я тяжело, несмотря на свой юный возраст, особенно в последнем триместре, не давали покоя поздний токсикоз и отёки. Но потом, после родов…

Видимо, это был какой-то гормональный взрыв. Потому что если раньше я смотрела на Вадима просто как на чужого человека, хоть и мужчину, живущего рядом — в одной кровати мы тогда ещё не спали, — то после рождения Арины стала заглядываться на него. Я начала любоваться его движениями, быстрыми, но при этом ловкими и точными, его улыбкой, не такой широкой и очаровательной, как у Ромы, но гораздо более умной и искренней. Мне нравилось, как Вадим шутит, я обожала слушать его рассказы о чём-либо — о чём угодно, на самом деле! — и с удовольствием проводила с ним любую свободную минуту.

Но Вадим не трогал меня. Вообще никогда — если не считать моментов, когда нужно было подать руку или куртку, помочь застегнуть сапоги на последних месяцах беременности. Однако во всём этом не было абсолютно никакой чувственности.

И я просто сходила с ума. Я не понимала: так будет и дальше? Он уже не хочет меня? Я после родов стала непривлекательной, чересчур располнела или что?

Мне начали сниться эротические сны, и практически в каждом из них присутствовал Вадим. Причём такой, каким я видела его каждый день, когда он возвращался после утренней пробежки, — слегка потный, разгорячённый, с сияющими светло-голубыми глазами. Я смотрела на него, распахнув глаза и глотая слюни, — особенно на руки, жилистые и сильные, — и мечтала об откровенном.

В то утро у Вадима была какая-то встреча по работе, но позже, поэтому он не слишком торопился. Был октябрь, но погода на улице стояла тёплая, и Вадим, прибежав домой из парка, стянул верх от спортивного костюма и поинтересовался у меня:

— Сырники и чай будешь?

Я в эту минуту стояла посреди коридора в одной ночной рубашке, не в силах оторвать взгляд от торса собственного мужа, и прерывисто дышала.

Вадим ещё ничего не сделал, но у меня было такое чувство, будто я только что посмотрела порнофильм — так горячо и влажно было между ног.

— Ты так смотришь на меня, Лида, — протянул он, довольно улыбнувшись. И по этой улыбке, которая всегда появлялась на его лице, когда Вадим добивался желаемого, я поняла — он всё отлично видит и понимает. — Что, нравлюсь?

Мне вдруг захотелось его стукнуть.

— Ах, ты!.. — шикнула я и, сжав кулаки, бросилась на Вадима. Он поймал меня в объятия, прижал к себе, фиксируя руки, чтобы я ненароком не заехала ему в глаз, и поцеловал так, что у меня земля и небо поменялись местами.

Конечно, никаких сырников мы в то утро так и не поели. И чай не попили. Мы провели несколько часов в комнате Вадима — которая с того момента стала нашей совместной спальней, — лаская друг друга и… любя.

Да, то, что происходило между нами тогда, я вряд ли смогла бы назвать бездушным словом «секс»…

…В дверь неожиданно позвонили, и я подпрыгнула, выныривая из своих мыслей. Неужели Аришка и Вадим вернулись после танцев?..