И.О. Древнего Зла, или мой иномирный отпуск (СИ) - Чернышова Алиса - Страница 15

Да, теперь это всё стало просто и легко.

Тем не менее, всё ещё помню, как оно болит.

Об этом мало кто думает, верно?

О том, что никто просто так не становится Тёмным Властелином. О том, что эта проклятая пустота никогда не возникает на пустом месте. О том, что клинки, направленные наружу, всегда ничто перед тем, что раздирает живую, уязвимую плоть внутри…

Именно потому я остановилась.

Было бы весело подраться, но прямо сейчас мальчику надо совсем не это; этому напротив, кто бы он ни был, жизненно важно встряхнуть все внутренности и резко изменить парадигму взгляда — иначе наворотит ведь.

Вот по себе знаю, ага.

На самом деле, конечно, никакие слова тут не имеют смысла. Это причина, по которой самые правильные и праведные речи имеют ноль эффекта, пока не подкреплены личностным опытом и болью от набитых шишек. А это штука такая, ею не поделишься…

В теории.

Но в бетонной стене любой теории существуют лазейки практики.

У пути Предвечной во всём его многообразии существует много минусов и опасностей — но привилегий для тех, кто всё же рискнул пройтись, не меньше. И развитая ментальная сторона силы относится как раз к таким бонусам.

Я не могу, разумеется, полностью включить кого-то в свой опыт… Но могу поделиться частью пережитого, как делятся плащом, могу погрузить собеседника в свои эмоции, слить наши менталки и наш опыт воедино, чтобы на миг стать одним человеком…

По факту, это единственный существующий во всех мирах метод общения, полностью исключающий недопонимание. Конечно, в нашем случае он не будет полным, поскольку такие вещи стоят на взаимности, а мне навстречу явно не откроются…

Но, внезапно, мне открылись.

На пару мгновений мы просто застыли, ментально сливаясь… Приятное тепло, как мгновенное ощущение узнавания и не-одиночества, как уют чужого опыта, отражающего твой собственный… Я не лезла глубоко в его воспоминания, и он на удивление с той же тактичностью отнёсся даже к тем моим, которые я была вполне готова ему показать. Зато мы с любопытством естествоиспытателей изучали схожести и отличия, построенные из тьмы, мести, боли и одиночества.

Мы были похожи, как паззлы из одной картинки.

Или как отражения.

И мы видим друг друга ясно, как никогда.

Мальчик смотрит, как голова его отца катится по траве.

— Сожгите его дом, и пусть все увидят, что будет с врагами Императора!

Мальчик смотрит, как горит поместье, как разбегаются в ужасе слуги, как взрываются амулеты, как тащат за косы его сестру. Руки у воинов жёсткие, в них нет жалости или осторожности, они перепачканы кровью их матери…

Он ничего не может сделать: в его собственных жалких руках нет силы, в его словах нет силы. И его, значит, просто…

— Приказ Императора: уничтожить их энергетические каналы и продать по самой низкой цене, как мясо!

Мальчик смотрит, как тело сестры падает в канаву. Раны на его теле кровоточат. Следы на теле сестры… он не хочет думать, что они значат.

Он, конечно же, знает наверняка.

Магия ещё слишком слаба в его пальцах, нити силы повинуются неохотно, безжалостно порванные энергетические каналы не желают повиноваться, но он всё равно тянется к линиям, всё равно сплетает их — раз за разом, раз за разом, как учил отец, даже если каждый раз может стать последним, даже если это прямой путь в объятия тварей. Потому что…

Мальчик слышит, как звенят зеркала.

Он слабый маг, всего лишь самоучка, но с каждым разом его попытки достучаться до изнанки бытия всё успешнее. Его отражение всё чаще улыбается.

Его отражение представляется первым Мастером Масок.

Оно улыбается, глядя, как хозяева его бьют. Оно улыбается, пока он сходит с ума от голода. Оно улыбается, пока он бессильно рыдает в углу, вспоминая всё, что у него отнято.

Отражение улыбается, потому что знает что-то, неизвестное самому мальчику.

В какой-то момент мальчик понимает, что в этом секрет: он тоже должен улыбаться.

Он должен сам стать Мастером.

Он заглядывает в зеркало, и там, в тёмной медной глубине, улыбка множества зеркал вдруг становится его собственной.

Руки впервые по-настоящему наполняются силой.

Внутренности его хозяина, живописно разбросанные по полу, ещё тёплые. Скоро их скормят свиньям, как он и приказал, улыбаясь. Но пока что рано. Хозяйская дочка, завороженная его улыбкой, послушно выходит за него замуж, говоря в Храме о клятвах, любви и семейном счастье.

Ему смешно и немного мерзко, но он всё ещё помнит свою сестру. Он прикидывает, через сколько дней будет прилично трагично овдоветь.

Всё, чем владел хозяин, теперь принадлежит ему.

Но этого мало, преступно мало.

Теперь он понял, что сила — единственный способ быть свободным, уберечь то, что тебе дорого, добиться справедливости…

Сила — ответ на все вопросы. Она открывает все двери, дарует все возможности, она — ключ от всех дверей.

Этому миру нужна сила — а значит, он даст ему её.

Столько, сколько понадобится, чтобы сжечь дотла любого, кто встанет у него на пути.

— Мы с твоим отцом были дружны когда-то, — говорит маг, и тени сожалений танцуют в его глазах с разочарованиями. Они, разумеется, весьма надёжно скрыты — но только не по меркам того, кто уже довёл свои собственные маски практически до совершенства. — Мы выбрали разные стороны в минувшей войне, и всё вышло, как вышло… Но всё же теперь я здесь. У тебя потрясающий талант, и я готов обучить тебя путям праведного колдовства. У тебя потрясающий дар, мальчик: было бы подлинным преступлением потратить его на всякие глупости.

Мальчик — хотя уже скорее, юноша, — не перестаёт улыбаться.

Он думает о том, что этот так называемый “друг” предал его отца, поддержав новую династию.

Он думает о том, что предатели и лжецы обожают рассказывать о праведном пути, и это почти что правило бытия.

Он думает о том, что уже слишком поздно — и для праведности, и для извинений, и для искупления, да и его аура, видимая другим, лишь подделка, построенная тёмной силой на покорёженом фундаменте… Слишком поздно для этого разговора.

Но никогда не поздно для магии; никогда не поздно для новых знаний, потому что именно они — сила.

Та самая, которая ключ ко всему.

Потому мальчик — снова — улыбается, и на этот раз его улыбка мила, чуть печальна и праведна.

Именно так он улыбался на похоронах своей первой жены.

— Я буду счастлив учиться у вас, мастер.

Магия пляшет в руках, изящная и тонкая, неудержимая и безудержная. Магия любит его, идёт в руки, ластится, будто забавный щенок, целует, как самая нежная из любовниц.

Но, в отличие от толпами бегающих за ним женщин, она не предаст.

Он слышит звон зеркал за своей спиной. Он видит инстинктивный страх в глазах соучеников. Он замечает во взглядах учителя одновременно гордость и грусть.

С его собственных губ (если бы он только понял, какие из них действительно его собственные) не сходит улыбка.

Он научился выпускать свои отражения в мир, обитая таким образом во множестве тел.

Он выдаёт их за своих учеников, хотя и знает, что у него самого учеников не будет… Как минимум, настоящих.

Это очевидно: владыка всегда может быть только один.

Это очевидно: предают всегда самые близкие. Такова их природа.

Одиночество — единственное условие безопасности.

Одиночество — неизменный спутник силы.