Обещания, которые мы собирались сдержать (ЛП) - Мерфи Моника - Страница 23

Дом, который принадлежит только мне и никому другому. Ни один Ланкастер не привязан к нему, кроме меня. Я могу сбежать из этого ужасного города и никогда не возвращаться, если не захочу.

Идея жить на побережье Калифорнии в одиночестве, в окружении леса и океана, звучит как рай. Никакого отца, пытающегося доказать, что я часть семьи. Никакой матери, пытающейся вернуться в мою жизнь, чтобы контролировать ее. Ни брата, бросающего на меня осуждающие взгляды.

Никаких шансов снова столкнуться со Спенсером Донато.

От последней мысли у меня защемило сердце, но я отбросила эту мысль. Я не могу беспокоиться о Спенсере и о том, что он думает обо мне. Он ненавидит меня. Он ясно дал понять о своих чувствах ко мне на свадебном приеме Уита и Саммер. Я разрушила эти отношения, раз и навсегда, и винить в этом могу только себя.

Может, я стану отшельником. Спрячусь в своем лесном домике, где компанию мне составят лишь пение птиц и шорох диких животных. И иногда будет приходить сторож, который будет звонить и спрашивать, хочу ли я, чтобы на этой неделе подстригли газон.

Звучит как мечта. Что еще лучше?

Это скоро станет моей реальностью.

***

Как только я вхожу в свою квартиру, то замираю, чувствуя, что здесь уже кто — то есть. Когда доступ есть только у меня.

Я достаю телефон из сумки, готовая набрать номер службы безопасности в холле, когда из кухни выходит моя мама, напевая знакомую мелодию. Как будто она принадлежит этому дому. Как будто я дала ей ключ и сказала, что она может заходить сюда в любое время.

— Что ты здесь делаешь? — Мой голос холоден. Лишен каких — либо эмоций, хотя внутри я дрожу.

Ее глаза расширяются от удивления, и она прижимает руку к груди, ее красные губы расходятся. — Ты напугала меня.

— Это моя квартира, — подчеркиваю я. — Как ты попала внутрь?

— Я сказала портье, что я твоя мама. Он сразу же впустил меня.

Конечно, он впустил. Для внешнего мира Сильвия Ланкастер безобидна.

— Я хочу, чтобы ты ушла. — Я поворачиваюсь к ней спиной и подхожу к двери, щелкаю замками и открываю ее, указывая пальцем на открытый дверной проем. — Убирайся.

Ее рука опускается на бок, губы забавно кривятся. — Ты всегда так враждебно ко мне относишься, Сильви. Я этого не понимаю.

Я сжимаю кулаки по бокам, желая разбить ей лицо. Ее вопиющее отрицание всей этой ситуации выводит из себя. — Ты газлайтишь меня.

Она машет рукой, отвергая мое обвинение. — Вы, молодежь, со своей терминологией. Ты хоть понимаешь, что значит «газлайтинг»?

— Нет, ну вот опять. Как будто я не знаю, о чем говорю. — Я поднимаю подбородок, мои руки все еще стиснуты. Вооруженные и готовые к бою. — Это моя собственность, и тебе нельзя на нее заходить. Я вежливо прошу тебя уйти. Если ты этого не сделаешь, я вызову охрану.

— Охрана разрешила мне войти. У меня был личный пропуск и все такое. — Она наклоняет голову в сторону, рассматривая меня. — Ты заметно дрожишь, Сильви. Ты хорошо себя чувствуешь?

Из меня вырывается рев, не похожий ни на один звук, который я когда — либо издавала раньше. — Почему ты такая?

— Я просто хочу поговорить. — Ее голос смягчается, наполняется заботой. — Пожалуйста. Прошло столько времени. Мне не нравится, что ты отгородилась от меня.

— Я сделала это ради своей защиты.

— От меня? Что я тебе сделала?

— Ты сама знаешь. — Мой голос пронизан мукой, что заставляет ее нахмуриться. — Ты точно знаешь, что ты сделала, хотя и притворяешься, что этого не было. Я не могу продолжать жить так, мама. Я просто не могу.

— Дорогая. — Она делает шаг ко мне, и я автоматически отступаю назад, нуждаясь в расстоянии. — Я беспокоюсь, когда ты так говоришь. Пожалуйста, скажи мне, что ты не думаешь о самоубийстве снова.

Это кажется таким знакомым, что даже жутковато. У нас уже был такой разговор. Она и раньше говорила мне подобные вещи. Посадить семена и заставить меня поверить, что это я хочу покончить со своей жизнью.

Понимая, что попытка заставить ее уйти не сработает, я захлопываю дверь и машу рукой в сторону диванов в гостиной. — Хочешь поговорить? Давай поговорим.

Я устраиваюсь на белом диване, не сводя глаз с нее, пока она сидит на бледно — голубом стуле прямо напротив меня, положив сцепленные руки на колени. Выражение лица у нее приятное, брови приподняты. Как будто она ждет, что я буду рваться к ней, а она сидит как ангел, спокойная и сдержанная.

Это такое дерьмо.

— Я хочу восстановить наши отношения, Сильви, — говорит она, сразу переходя к делу. — Я скучаю по тебе. Увидев тебя на свадьбе, я поняла, насколько мы отдалились друг от друга, и мне… больно. Мы были так близки, пока ты полностью не вычеркнула меня из своей жизни.

Лицемерие в этой женщине реально, клянусь.

Мы смотрим друг на друга, каждый из нас хочет, чтобы другой сломался первым, и, как обычно, это делаю я.

— У нас больше не может быть отношений, мама. Я просто… ты меня пугаешь, — признаюсь я, не желая, чтобы она думала, что я чувствую себя уязвимой.

Внутри меня бурлит гнев, горячий и густой. Она не пугает меня. Не на самом деле. Я просто хочу, чтобы она считала меня слабой.

— Я никогда не причиню тебе боль. Ты ведь знаешь это, правда? — Она сползает на край своего кресла, готовая броситься ко мне, если понадобится.

— Ты уже сделала. — Я поднимаю подбородок и смотрю на нее, вглядываясь в ее черты лица, которые так похожи на мои. Мы очень похожи, моя мама и я. У нас практически одно и то же имя. Она надеялась, что мы будем похожи во всех отношениях, но это не так. Она забывает, что в моих венах течет кровь Ланкастеров, и она доминирует. — Давай выложим все начистоту и поговорим о том, что ты на самом деле сделала. Как ты водила меня ко всем этим врачам и убеждала их, что я больна, хотя на самом деле это было не так. Что именно ты сделала со мной, а? Отравила меня? Подсадила меня на такое количество лекарств, что я едва могла функционировать? Это то, что случилось? Я не могу вспомнить. Вещи из моего прошлого размыты, и я знаю почему. Это все твоя вина.

Я либо хочу забыть, либо то, что она сделала со мной, стерло мою память.

— Следи за тем, что говоришь. Твои обвинения опасны. — Ее выражение лица гладкое, как стекло, но я слышу разочарование в ее словах. Предупреждение в ее тоне.

— Они особенно опасны, потому что они правдивы. — Я снова качаю головой, и снова, когда она пытается заговорить, эффективно затыкая ей рот. — Не пытайтесь отрицать это или спорить со мной. Я знаю правду. Я пережила это. И поэтому я больше не хочу быть рядом с тобой. Ты угроза моей жизни. Ты бы предпочла видеть меня мертвой — или достаточно близкой к этому.

Она смотрит на меня, ее рот открывается и закрывается, как у умирающей рыбы. — Это самое абсурдное, что я когда — либо слышала. Как ты смеешь так говорить, Сильви! Как ты смеешь!

Я смотрю, как она вскакивает на ноги, элегантно направляясь к двери. Она собирается уйти без того, чтобы мне пришлось ее выгонять, а это гораздо проще.

— Я отказываюсь сидеть здесь и позволять тебе говорить мне такие вещи и ожидать, что я просто приму это. — Она останавливается у двери, ее рука лежит на ручке, когда она смотрит на меня через плечо. — Мне всегда было кое-что интересно.

Это все, что она сказала, и, конечно, она знала, что я спрошу, что именно. И я спрашиваю.

— Что ты имеешь в виду?

Ее глаза блестят. — Твой муж. Его смерть стала такой загадкой. Ты как — то к этому причастна?

Настала моя очередь охать. Открывать и закрывать рот, не в силах что-либо сказать. Когда я умолкаю, невозможно отрицать триумф, озаривший глаза моей матери.

— Я так и думала. — Она вздыхает и открывает дверь. — Как жаль. Он был единственным мужчиной, который, как я думала, мог приручить тебя.

Она закрывает за собой дверь, прежде чем я успеваю возразить, и я опускаюсь на диван, глядя в потолок, мое дыхание учащается.

Кто — нибудь еще верит, что я убила Эрла? Его дети делали тонко завуалированные комментарии, которые были подкопами, но они никогда не говорили об этом прямо.