Останься со мной (СИ) - Ершова Алёна - Страница 39

В Нави невозможно солгать, но в Яви легко. Неужели все эти годы Учитель водил его за нос? И он нужен Культу не как полноправный член, а как жертвенный баран?

Тем временем Смородину было уже не только слышно, но и видно. Ее темные воды обволакивал кисейный туман. То там, то тут сновали души, сумевшие найти путь и теперь без устали стиравшие свои призрачные рубахи.

— Куда ты меня привела? — Велимир с ужасом глядел на воду. — Я просил тебя вернуть меня в мир живых. Ты обещала!

— Так я и держу слово. На том берегу Явь. Иди. Хочешь, могу зайти в воду вместе с тобой. – Василиса стала так, чтоб перегородить путь к отступлению. Велимир понял, что у него нет шанса улизнуть, ощерился зубастой пастью и бросился на Василису. Но девчонка и тут не оплошала, она словно знала, что навий поступит именно так. Отступила назад и в бок, занесла клинок, зажмурилась и рубанула.

Это в мире живых упиры быстрее и сильнее любого мага. В Нави это просто отяжеленная грузом вины, исковерканная содеянным душа.

Раздался всплеск воды. Василиса открыла глаза. Тяжелое тело мага, шипя и пузырясь, растворялось в Смородине, оставляя после себя лишь грязную рубаху. Василиса села на корточки, желая притянуть несчастную душу к себе.

— Не тронь. Сама отстираю.

Позади стояла Макошь с головой Велимира в руках. На глазах у Василисы голова стала сохнуть, белеть, пока не превратилась в гладкий череп.

— Зажгись! — приказала Двуликая. Глаза черепа вспыхнули зеленью.

Богиня подняла с земли крепкую палку, водрузила туда череп и протянула Василисе.

— Держи, жрица моя. Ходи по тропам сна тайным и явным, связывай воедино прошлое и будущее, будь судьей, как сама судьба, и всегда помни, кто ты.

Василиса сглотнула, пригладила вставшие дыбом волосы и взяла череп. Стоило коснуться гладкого дерева, как исчезла река, богиня и лес. Кругом снова тьма и неизвестная тропа под ногами.

— Советую приказать мне потушить глаза, иначе ты не увидишь огня, что зажёг твой супруг, — произнес череп, и Василиса едва с испугу не выронила его из рук.

— Велимир? – Возникло стойкое желание закопать этот «подарочек» в мерзлой земле Нави и сказать, что так всегда и было.

— Упаси Макошь! Душа Велимира ушла на перерождение. Я твой Хранитель. У всех ведьм есть такие. У яг — коты, у мор — черепа.

— Так что, теперь мне тебя Пушком назвать, связать лежанку, да молоком из блюдечка кормить? – Напряжение долгих дней блуждания по Нави, служения Макоши, страхов, переживаний наконец спало. Василису разобрал смех.

Череп молча ждал. Смеется хозяйка, значит, жива, собрала себя из осколков, подняла голову и узрела свет.

— Ладно, гаси фары, Пушок, пошли домой, — отсмеявшись, приказала Василиса и резво зашагала туда, где оранжевым цветком распустился костер.

***

Раз, два, три, четыре, пять шесть, семь. Отряд из семи упиров пришел по душу Огана.

— Нам и одного хватило бы… с лихвой. Дорого же зятя царь Василий ценит.

Оган покосился на поповича. Тот, продолжая держать одной рукой серебряный кинжал, второй потянул из кармана маленькую берестяную грамоту. Змеич слышал, что поповичи сильны в начертательном чародействе и много тратят времени на написание различных рун. Ходили слухи, что сил у подобных грамот гораздо больше, чем в магических заклятиях.

Попович сжал грамоту в ладони и произнес пусковое заклинание.

«На ведьмовство больше смахивает, чем на магию», — подумал князь, а вслух сказал: — Эй! Ты стороной, кажется, ошибся, Павел Смирнов.

Попович скривился. Ох, прав князь, как пить дать, прав. Разорвут их тут, да так, что хоронить будет нечего. Одна радость, Навь рядом, далеко ходить не придется.

— Я большой мальчик, Оган Горыныч, и сам разберусь, по какую сторону от Правды стоять. Ты огнем бить можешь? Кидай одним залпом, на второй не рассчитывай, и на витязей с заставы не надейся. Эти трусы в бой не вступят. Мои люди должны прийти, но, видимо, не успеют.

Оган только и успел, как коротко выругаться сквозь зубы. Заклинание само легло в руку.

А дальше понеслось все, смелось единым вихрем. Его шар, неожиданно мощный, обугливает двоих упиров, третий рассыпается в прах от грамоты поповича. Магия закончилась, упиры остались. Оган видит оскаленную пасть и успевает увернуться. Змей шипит и берет вверх. Попович отвлекся на крохотную долю секунды, и когтистая рука вспарывает ему грудь. Змей, занятый оставшимися тремя упирами, не видит, как Павел вонзает серебро в горло упиру, как летит на землю отброшенный умирающим монстром. Змею упиры не нравятся, он чувствует смрад тлена и крови, он ярится. Плюет огнем, бьет хвостом, ломая кости. Кидает нежить в воды Смородины. Полыхает река огнем, принимая мертвяков.

Закончилось все так же внезапно, как и началось.

— Оган! Родной мой! – Разнесся над северным феодом девичий крик. Разметал смерть во все стороны.

Сбежала с моста Василиса, обняла Змея крепко, пригладила вздыбленные перья. – Хороший мой, живой, милый мой, любимый, бесы тебя раздери, я чуть не померла, пока по мосту бежала! Чудище ты! Я еще спросить не успела, как ты меня в жены взял, а ты уже меня вдовой решил сделать, — слезы мешались с поцелуями, и не выдержал, змей грозный растаял от ласк женских, обратился добрым молодцем, обнял жену, крепко-накрепко, прижал к себе, желая навеки укрыть от невзгод, напитать своей любовью.

— Жизнь моя! Тихо, хорошая, не плачь, все позади, любимая. Выстояли, вернулась, — он целовал ее слезы и сам не верил, что все позади, — никуда больше не отпущу, на сто дверей закрою, на сто замков запру, кольцами обовью и буду любоваться тобой, ненаглядная моя.

— Оган Горыныч!

За спиной возник огромный вояка в форме поповичей.

— Вы обвиняетесь в попытке государственного переворота, в попытке взять власть путем магического обмана и в покушении на жизнь наследника высокого феодала.

— Чтооо? – Оган круто развернулся, по привычке пряча за собой Василису, — Павел, скажи им…

И только сейчас заметил, как другие поповичи перевязывают и кладут на носилки Смирнова.

Щелкнули магические наручники, отсекая связь со змеем. Ошарашенный Оган завертел головой в поисках витязей заставы, но тех и след простыл.

— Но я не делал этого!

— Вот царю Василию и скажешь об этом. Увести!

Оган только и успел поймать взгляд Василисы бездонный, словно небо, услышать шепот ее, больше похожий на заклинание: «Все хорошо будет, хорошо, не бойся». Он не боялся. Он сделал, как должен был. Все остальное неважно.

Василиса стояла натянутая, как струна, и буравила взглядом уменьшающиеся фигурки людей. Вот так, на расстоянии, они казались ей крохотными язычками пламени: сожми мокрыми пальцами такой, и он с шипением потухнет.

— Эээ, не надо тут ведьмовство творить. Темное, страшное, — напротив Василисы появилась чуда, ухватила скрюченными пальцами темное облако, что потянулось от Василисы к поповичам, и давай его трепать в кудель. — Силы немеряно, а сдерживаться да думать не научили, — старуха ворчала, а пальцы сами тянули ровницу, — все идет своим чередом, ты чего полезла раньше времени?! Или не вспомнила, кто ты?

— Да помню я, помню, что царская дочь! – взвилась Василиса. — Толку-то?! Они сейчас Огана примучают и дело с концом! – Она закрыла рот рукой.

Старуха в сердцах плюнула на землю.

— Бестолочь ты, а не царская дочь! Учишь вас, учишь, а вы с каждым днем все дурнее становитесь. Пошли ко мне, я тебя накормлю, напою, в баньке попарю, а утром, коли у самой мозгов не появится, камлать над тобой буду. В ярар-бубен бить, пока не поумнеешь. О, какой хороший меч! Давай меняться. Ты мне меч, я тебе бубен. Славный, громкий, моржовым нутром обтянутый. Будить тебя будет по утрам.

Василиса молча протянула чудке меч. И мысленно еще раз попрощалась с Кощеем. Только сейчас она заметила, что череп на палке исчез, словно растворился при переходе в Явь. Не самая страшная потеря за последние дни.

Старуха еще о чем-то судачила, а Василиса плелась за ней с одной лишь мыслью: упасть на лавку и заснуть. В надежде хотя бы во сне увидеть Огана. Узнать, как он, а еще лучше наведаться кошмаром к его палачам.