Инквизитор. Божьим промыслом. Книга 13. Принцессы и замки - Конофальский Борис - Страница 9

«Как тут всё просто! После нескольких стаканов вина она будет под столом касаться своей коленкой его коленки. Хаазе… Чёртов болван! Чувствую, придётся мне потом из-за него объясняться с этим бароном Хольске! Знать бы ещё, кто это! Впрочем, к дьяволу его; если он позволяет своей жене по ночам таскаться по замку в таких нарядах, пусть потом никому ничего не предъявляет!».

Глава 6

Лакеи стали разносить морских рыб и разливать белые вина. Рыба была отличной, на любой вкус. Несли крупную солёную сельдь, не ту, что ест чернь, а потрошёную, жирную, в сладкой медовой горчице. И тут же несли большие куски рыбы белой, хорошо разваренной, с тмином. А за этой рыбой выносили блюда с мелкими и золотистыми жареными сардинами.

Виночерпий наливал вино из трёх бочек: местное – но вовсе не дешёвое – рейнское, насыщенное вино из Ламбрии и дорогое вино из богатого виноградниками западного королевства; а кто желал, просил себе пива. Волкову, уже изрядно проголодавшемуся и не желавшему пропустить что-то вкусное, например золотых жареных сардин, нужно было разговаривать со своими соседками, а ещё поглядывать в конец стола, где сидел рядом с соблазнительной красоткой молодой ротмистр. Музыка, дорогие вина, невиданная им доселе еда и прекрасная женщина с необыкновенным декольте, вне всяких сомнений, сводили Хаазе с ума.

«Судя по его разинутому рту и блаженному виду, болван думает, что он в раю… Не иначе».

Волкову могло это и показаться, но глаза у ротмистра постоянно разъезжались в разные стороны, стараясь уследить и за лакеем, что разливал вино, и за чуть наклонявшейся вперед баронессой, отчего той, после подобных наклонов, приходилось поправлять свои прелести и возвращать их в рамки хоть какого-то приличия. А зрачки ротмистра сползали обратно к переносице, чтобы сосредоточиться на собственной тарелке.

А когда у всех стаканы были полны и в тарелках было вдоволь вкусной еды, так хозяйка стала бренчать по стакану ножом и заговорила, повышая свой звонкий голосок, чтобы слышали её все, кто был за столом:

– Господа, господа, давайте попросим нашего генерала рассказать нам, как он одолел еретиков в том городе, в котором был!

– Да, давайте… Просим, генерал, – как по команде загалдели присутствующие дамы, а господа им стали поддакивать.

Признаться, это немного обескуражило барона, уж кем-кем, а хорошим рассказчиком он себя точно не считал. Он и не знал, что там можно было рассказать. Про пару ночных стычек? Про ранение? Про бесконечные переговоры со всякими типами с городского дна? Но фаворитка герцога продолжала настаивать:

– Генерал, я вас умоляю, расскажите!

И ещё дюжина людей смотрели на него в ожидании чего-то интересного, и тогда он, вытерев салфеткой пальцы и рот, всё-таки решился. Начал с предыстории, с того, как герцог попросил его поехать в Фёренбург и как город неприветливо встретил его, но уже через минуту вдруг стал замечать, что лица у его слушателей постны и глаза их начали блуждать… Лишь одна, кажется, София фон Аленберг слушала его внимательно. Даже этот болван Хаазе, и тот о чём-то перешёптывался с баронессой, что сидела с ним рядом.

«Чёртовы повесы и распутницы, им все мои рассказы так же интересны, как рассказы колбасника о делании колбасы!».

И он тут же решает со всей этой болтовнёй покончить и говорит неожиданно:

– А все женщины-еретички в Фёренбурге носят платья строгие, закрытые, и уже думал я, что это от редкой праведности тех дам, но, как мне рассказали местные мужи, это вовсе не от праведности… – он делает паузу.

И вот эта его последняя фраза оживила интерес присутствующих.

– Так отчего же они носят такую одежду? – стали интересоваться в первую очередь женщины.

– Да, генерал, отчего же?

И тут Волков улыбнулся, взял стакан и произнёс:

– Там постоянно дуют холодные ветра с севера и идут ледяные дожди, оттого груди у женщин Фёренбурга плоски, а кожа на них имеет синий оттенок, цвет старой ощипанной курицы, вот они всё это и прячут от посторонних глаз.

Конечно, это была глупость, да и правды в этой его болтовне не было. Он толком и не разглядел в Фёренбурге женщин, не до них ему там было.

Но эта, казалось бы, глупость тут же оживила обед, мужчины стали говорить, что у женщин Вильбурга всё совсем не так, как у тех еретичек, что живут на севере. Да и сами дамы были с тем согласны, а хозяйка ужина даже сказала:

– Уж дамы в Вильбурге своими прелестями могут гордиться. Им нечего скрывать, синей кожи у них нет. Не правда ли, Аделаида?

Баронесса тут же поднялась со своего места и, вертясь во все стороны, стала делать книксены и демонстрировать своё декольте, а все присутствовавшие начали аплодировать ей и восхищаться ею.

А Волков уже стал есть жареную сардину, он был рад, что про него и его рассказ господа позабыли, а ещё он думал о том, что это лишь начало обеда и что дамы только начали пить вино.

«Сдаётся мне, что к концу обеда эти знатные дамы будут танцевать и в танце задирать подолы не хуже пьяных кабацких девиц».

Музыка, вторая смена блюд. Мясо и красное вино. Вино на обеде у фаворитки герцога было отменным. Как и еда. Он даже не сомневался, что она имела доступ к погребам Его Высочества, да и угощения были с кухни курфюрста. Музыка звучала веселее, разговоры за столом становились всё фривольнее, а смех всё громче. После третьего бокала вина барон размяк и как-то перестал следить за своим молодым офицером. А ещё вдруг понял, что молодой граф Вильбург совсем не такой спесивый, как его отец, а, напротив, любитель посмеяться и поболтать с дамами.

И тогда барон стал больше обращать внимания на ту милашку, что сидела возле него. Амалия Цельвиг разрумянилась от вина и от жары, улыбалась барону и, задирая подол платья под столом так высоко, что он видел подвязки на её чулках, говорила:

– Ах, как тут жарко, когда же подадут фрукты со льдом?

Он уже хотел положить руку ей на колено, но тут вдруг музыка стихла и музыканты стали подниматься со своих мест, гремя музыкальными инструментами, а потом и все гости красавицы Софии тоже стали вставать, и лишь тогда он услышал шёпот: «Герцог… Его Высочество…».

Волков обернулся к двери и увидал Карла Оттона Четвёртого собственной персоной, тот как раз шёл по зале, а за ним шли два его миньона. Молодые любимцы, да и сам курфюрст улыбались, видимо, пребывали в добром расположении духа. Герцог был со всеми приветлив, всем кивал и, первым делом подойдя к Софии фон Аленберг, поцеловал ей руку. Что-то негромко спросил у неё, дождался короткого ответа и после пошёл вдоль стола, кивая в ответ на поклоны господ и книксены дам. Так он шёл, пока не увидал Волкова. И вдруг он двинулся к генералу, протягивая руки.

– Барон! И вы тут!

– Ваше Высочество, – Волков поклонился герцогу.

А тот подошёл к генералу и положил руки ему на плечи.

– Как ваше здоровье, барон?

– Несколько лучше, – ответил Волков. Ему было немного неловко: ещё вчера утром он принимал курфюрста, лёжа в постели, а уже сегодня вечером встретил того на званом ужине. – Но я думаю, что мне уже пора прилечь.

– Донимает рана? – интересуется герцог, а сам берёт генерала под руку и ведёт его к окну.

– Скорее слабость даёт о себе знать, – отвечает Волков.

Они остановились у окна и несколько минут разговаривали, и это была не пустая болтовня двух мужчин за вином, Волков ещё раз убедился, что герцог вовсе не глуп, он прекрасно осведомлён о делах в Фёренбурге, а именно о них они и разговаривали. Волков не упустил случая и стал благодарить своего сеньора за роскошный подарок. Говорил, что дом ему очень понравился. А тот уверял генерала, что дом он заслужил, и что заслужил даже больше, только вот состояние дел в земле Ребенрее не позволяет курфюрсту в полной мере вознаградить своего рыцаря за его деяние. В общем, они оба, во всяком случае на словах, были довольны друг другом. А после курфюрст снова стал интересоваться обстановкой в Фёренбурге, хотел знать, кто теперь займёт там ведущие позиции, спрашивал о земельных трудностях горожан. А ещё он, оказывается, помнил, что у людей барона, которые остались в городе, заканчиваются контракты, и их нужно уже менять.