Четверо в каменном веке. Том 2 (СИ) - "Neiznaika" - Страница 7

***

Задав фронт работ, Михаил отправился на ближайший ручей. Только хитрый двоеженец запряг жён: одна несла ведро с будущей оболочкой для колбасы, другая – кусок плахи. Всё равно они по воду идут порожние. Женщины набрали воды и смотались, а Михаил приступил к грязной работе. Для начала распластал на куски. Работать со всем кишечником целиком просто нереально. Поэтому нарезал части на размах рук. Заодно узнал примерную длину. Оказалось, что никаких пятнадцати метров и в помине нет. Размер тонкой кишки получился более чем в два раза длиннее. Ровно двадцать два размаха рук. Приняв разброс от 1,5 до 1,6 метров – в зависимости от настроения, получается 33-35,2 метра.

Сначала промывка. Вчера, при разделке, он только выдавил жижу на скорую руку. Теперь промыл с одного конца, вливая мыльную воду через воронку. Потом – с другого. Пару раз он перехватывал оба конца и бултыхал для лучшей очистки. После этого – промывка чистой водой, тоже с бултыханием. Только этот этап занял больше часа. А теперь надо поскоблить. Причём и снаружи, и изнутри. Каждый орган в теле имеет оболочку. Это касается всего. Тонкий, в несколько клеток слой требовалось убрать. Снаружи это соединительная ткань и кровеносные сосуды, а внутри – клетки пищеварения. Ни то, ни другое лучше в рот не совать. Требуется ли реально скоблить, Михаил не знал. Зато видел передачу о кавказской кухне. Или туркменской?... Таджикской? Уже вылетело из головы. Короче, кишки чистятся и наматываются на шампур. Получается такой специфический шашлык. Название тоже позабылось. Передача-то шла в пору светлой юности. Светлой, потому что в голове светло – знания уходят на просвет, не задерживаясь.

Там кишки отскабливали – он тоже приступил к этому делу. Сразу же запорол два куска. Понял, что обух ножа скоблит ничуть не хуже, чем лезвие, и перевернул инструмент. В течение часа кое-как закончил три штуки. Время от времени куски требовалось промывать и на ощупь проверять качество зачистки – на глаз ничего не заметно, но обработанные участки имели другую степень скольжения. От отчаяния хотел довести до восьми и бросить. Потом вспомнил о количестве мяса, и снова склонился над доской.

Жёны приходили ещё несколько раз. Сначала набирали воду, потом принесли обед. Ещё пару раз забегали просто так, от скуки: заготовки варятся, а идти меньше ста метров. Так почему бы не пройтись? К концу скорость совсем упала, от холодной воды ломило пальцы, но он всё-таки доконал до вечера все двадцать кусков и гордо вернулся с ведром, полным полутораметровых...

– Фу! Глисты!

– Буэ!

– Миша! Убери это! Мы здесь едим!

Реакция девушек оказалась настолько резкой, что Михаил не удержался и побегал за ними с «глистой», изображая всасывающие и чмокающие звуки.

– Убери ЭТО от меня! – Позеленевшая Ольга перешла на визг.

Ира тоже стояла бледная и часто дышала, пытаясь справиться с тошнотой. Наконец, до Михаила дошло, что шутка затянулась. Пришлось просить прощения.

– Ладно, девчонки, извините. Вымотался с этими кишками. Хотелось пошутить, разрядить атмосферу...

– Это! Не! Смешно! – Припечатала старшая.

– Да, Миш. Не надо больше так...

Мужчина показал пустые ладони.

– Всё, всё! Видите, ничего нет. Давайте успокоимся... Кормить будете?

– А ху-ху не хо-хо? Перетопчешься.

Михаил уже всерьёз думал, что придётся самому с ужином разбираться, но вступилась Ира:

– О-о-оль, может, покормим? Он больше не будет. Не будешь, Миш?

Форма вопроса поставила его в тупик.

– Э-э-э... Я БУДУ, конечно.

Ольга засверкала глазами, но Михаил уже продолжал:

– В смысле – буду существовать. Ещё лет на сорок рассчитываю. Но так глупо шутить НЕ БУДУ.

– Блин, Миша! – Ольга с рычанием подступила к мужу.

Мужчина с круглыми от «ужаса» глазами спрятался за Ирину. Та сначала стопорнула, принялась растеряно крутить головой. И, наконец, выдала:

– А-а-а! Бедная Ирочка самая ма-а-а-ленькая, – внезапно заголосила она, теребя глаза кулаками. – Мужа надо слу-у-у-шаться, старшую жену надо слу-у-у-шаться. А-а-а! Что де-э-э-лать бедной Ирочке, е-э-э-сли они деру-у-у-тся?!

Ольга не выдержала этих причитаний, грохнулась на скамейку и заржала в голос.

– Клоуны, блин! Два сапога пара. Ирка, забирай этого! Видеть его не могу. Жалеешь – вот сама и корми. Или что ты там ещё хочешь с ним делать... – Она пошленько ухмыльнулась.

– Честно-пречестно? – Губы девушки сами собой растянулись до ушей.

– Честно... Честно... Только ты шибко не радуйся, а то ротик свой прелестный порвёшь.

– Не-а, не порву! Да я, знаешь, сколько могу в рот запихать?!

– А-а-а... А как же моё мнение? Мужчина же старший. – Михаил попытался восстановить свой «status quo».

– Нас двое, а ты один. Как решим, так и будет! Как его... Матриархат. И точка! Так, Ирка?

Та часто-часто закивала, улыбаясь во все тридцать два. В таком вопросе она согласна была поддержать Ольгу обеими руками.

– Только, Оля... – Смущаясь, начала она.

– Что ещё?

– Можно мы сегодня на диване?

Женщина задумчиво почесала щёку. Дунула на выбившуюся прядь волос. А потом махнула рукой:

– Ну, ладно. Оставайтесь. Я тогда в прируб. Надеюсь, оттуда не будет слышно ваши охи-вздохи.

Пошла в дом, но на пороге развернулась:

– Так ты не радуйся, говорю. Скотину накорми-напои, тогда остальным занимайся. Говоря «скотину», я имею в виду не только этого двоеженца, – Палец обличающе упёрся в единственного мужчину. – Но и лошадей.

– Поняла!

Девушка подхватила вёдра и помчалась набирать воду. Принесла с ручья, потом разбавила горячим мясным бульоном. Пусть Лизка дикая, выросла на природе и пила там что попало, но девушку уже научили, что скотине вредно ледяное питьё. Немного мясного взвара тоже не помешает – молоко питательнее будет. Коровам ведь добавляют обрат от молока. Так как сегодня лошадка провела почти весь день на сене, то питья тоже требовалось больше. С утра ей наливали, но сейчас она уже снова томилась от жажды. Стоило девушке вылить оба ведра в большое корыто, как бедная Лиза припала к источнику и, жадно дзюргая, принялась пить. За время, пока Ира накидала сена в кормушку, воды почти не осталось. Прикинув, что лошади ночью опять захочется пить, девушка повторила заход. Потом выгребла с пола испачканное сено, натрусила свежее. На этом обихаживание скотины закончилось.

Уставшая и немного грустная, она сидела на скамейке и смотрела на лес пустым взором.

– Я сейчас, передохну только... – Сказала присевшему рядом Михаилу.

– Сиди пока. Ты маленькая, тебе справляться тяжело.

– Маленькая, но жилистая. Справлюсь.

– Всё равно – непривычная работа требует больше сил.

– Наверно. А вот что дальше? Как справимся? Это сейчас только одна лошадь, а столько забот. Будет ведь ещё больше.

– Да... – Протянул мужчина, рассматривая темнеющее небо. – Лошадей небольшое стадо – для самовоспроизводства. Коровы – тоже несколько. Чтобы и молочко всегда, и другие продукты. Особенно сыр. Эх! Всегда мечтал правильный сыр сделать. Но... То возможностей не хватает, то терпения. Там же выдержка месяцами и даже годами.

– Ой. Я бы бутерброд с сыром сейчас заточила!

– Не дразни. Нам до этого сыра не знаю сколько лет.

– Ещё яйца бы. Яишенку с утра набить. Или вот как сейчас, чтобы долго не готовить. – Ира снова облизнулась.

И опять взгрустнула:

– Как же справимся? Столько забот!

– Не переживай, – усмехнулся Михаил. – Трудно будет только первые десять лет.

– А потом? – Ошарашенно повернулась к нему девушка.

– А потом привыкнем. И надеюсь, будут помощники.

– Через десять лет? Откуда?

– Откуда-откуда... Из тех ворот, что и весь народ.

– В десять лет заставишь ребёнка работать?! – Возмутилась Ирина.

– Ещё раньше. – «Успокоил» её муж. – Раньше в подпаски шли с пяти-семи лет. И девочки помогали матерям с этого же возраста.

– Но как же... Ребёнок же...

– Никто не собирается давать непосильную работу. Какая разница, будет ли пацан бегать целый день на улице или точно так же бегать, но наблюдая за стадом? Короче, не переживай. У нас не фабрика, где десятилетние дети чистили ткацкие станки. Причём на ходу. Пыль, грязь, опасность зацепиться и быть затянутым между валками. А работали дети, потому что только они могли пролезть внутрь. И платили им за такую опасную работу в несколько раз меньше, чем взрослому мужчине. Мужчине, заметь! Женщинам тоже платили меньше.