Грешные души - Мишина Влада Владимировна - Страница 71

Кези тоже никто не расспрашивал.

Однако аментет знала, что у многих крутилась та же мысль, что и у неё: «Почему она не метнула кинжалы? Почему даже не шагнула вперёд?..» Возможно, воительница тоже не была бесстрашной.

«Испугалась существа… Замерла», – Ифе постаралась отбросить недоверие. В сепате, захваченном чудовищами, косо смотреть на человека, прикрывавшего твою спину, было глупо.

Она наивно надеялась, что по пути до выхода из Бата встретит своих спутников. Но этого не произошло. Ифе казалось, что они были в шаге друг от друга. Уходили из мест, где она проходила спустя мгновения. Девушке оставалось лишь возблагодарить судьбу за то, что они не встретили больше чудовищ.

– Ты точно останешься? – тихо спросил Убэйд, когда впереди показался узкий выход за стены сепата.

– Да, – кивнула Ифе.

Мужчина посмотрел на жену. Каника помогала перейти за стену другим раненым, тоже то и дело с тревогой поглядывая на мужа.

– Я не смогу остаться с тобой и помочь. Я ранен. И люди, Каника, они…

– Вы нужны им. Я понимаю.

– Уходи с нами, девочка. Не губи себя.

Ифе изо всех сил сжала кулаки, заставляя себя не плакать. И не бояться.

– Я справлюсь.

Слабая улыбка озарила лицо мужчины.

– Ты права. Справишься.

Прощание с Каникой вышло коротким. Она обняла Ифе, прошептав одно слово, значившее так много:

– Спасибо.

Когда горстка жителей Бата скрылась за стеной, аментет утёрла вспотевшее лицо рукой. «Одна… Я одна».

От лёгкого прикосновения к плечу Ифе едва не вскрикнула. Обернувшись, она увидела Кези.

– Я помогу тебе.

– Вы не уходите из сепата?

Воительница беспечно пожала плечами. В её движениях появилась какая-то новая лёгкость. И в то же время угловатость.

– Я принесла обет Великому Карателю. И должна защитить невинных.

«Это я уже слышала…» – Ифе чувствовала тревогу рядом с этой женщиной. Кези обвела взглядом разрушение.

– Ты всё ещё хочешь кого-то здесь найти?

– И я найду, – в слепой уверенности сказала аментет.

– А если ты умрёшь? Если создания будут впиваться когтями и клыками в твою кожу, пока ты истекаешь кровью и корчишься в агонии?

– Почему ты это говоришь?!

– Отвечай. Ты готова умереть за тех, кого ищешь?

– Нельзя быть готовым к смерти! Нужно бороться за жизнь. Свою и чужую. Порой приходится жертвовать – это я уже поняла. Но если к плохому готовиться, значит, оно обязательно произойдёт. А я готова к надежде и борьбе.

Ифе знала, как наивно могли звучать её слова. Она ведь действительно боялась и смерти, и боли. Как любой человек. Но она не хотела проживать дарованную жизнь лишь в страхе. Надежда была куда слаще.

Злость, проскользнувшая на лице Кези, была мимолётной.

– Это даже к лучшему, дитя.

Женщина протянула к Ифе руку. Девушка с непониманием уставилась на неё. Ей показалось, что глаза Кези помутнели, словно в них отразилась песчаная буря.

– Ифе!

Аментет обернулась.

– Атсу! Сет!

Бог и вор, живые и здоровые, бежали к ней. Мгновенно забывая про Кези, она кинулась в их сторону. И даже не замечала жара, нагревавшего спину всё сильнее и сильнее.

«Живы! Они живы!» Почти добежав до мужчин, Ифе встретилась взглядом с Сетом. Чистая ярость и отвращение в его глазах были чужеродными. Он никогда так не смотрел на неё. Ни на кого.

Девушка не остановилась. Уже было поздно. Она лишь краем глаза увидела слишком быстрое для человека движение руки Сета в сторону Атсу. «Что он сделал?..»

Грешный бог в один шаг преодолел оставшееся до неё расстояние.

Аментет не закричала. Она даже не сразу поняла, почему боль взорвалась между рёбрами, окутывая всё тело.

«То движение… Он выхватил с пояса Атсу…» Кинжал.

Наверное, со стороны это было похоже на объятия. Сет обхватывал одной рукой плечи Ифе. Другой держал кинжал вора, который вонзил ей в живот. Злость давно покинула его глаза. В них остались лишь мука и отчаяние, с которыми он смотрел на девушку, которая верила в него, когда никто не верил.

– Ифе… – прохрипел бог.

Глаза аментет застилали слёзы. Темнота сгущалась, отнимая зрение и принося холод.

– М-мне холодно…

Сет упал на колени, не выпуская Ифе из смертельных объятий.

– Я знаю… Я…

Бог дрожал. Он не смел коснуться лица аментет. Для него время остановилось. Как и для Ифе. Её надломленный голос и последний вопрос были едва слышны.

– Ч-что ты делаешь?..

Когда-то, на берегу реки Хапи в Дуате она уже говорила это. Тогда он ответил, что притворялся героем. Но притворству пришёл конец.

– Я должен! Я… должен был…

Сет не верил в свои слова – а Ифе их просто не слышала. Её веки опустились, скрывая свет солнца мира смертных, к которому она так стремилась. И последнее, что аментет ощутила под ослабшей ладонью, – это крупицы песка.

Который она так ненавидела.

Когда Ифе открыла глаза, ей показалось, что она потеряла зрение. После яркого солнца Бата здесь было слишком темно. И всё же мертвенно бледный свет постепенно открыл взору то, что её окружало.

Бескрайняя пустыня чёрного песка. Сияние пирамиды, открывавшей путь мёртвой душе к испытаниям. Она уже была здесь, хоть и не помнила этого.

Порыв шквального ледяного ветра взметнул чёрное одеяние девушки. Силясь удержаться на ногах, Ифе раскинула руки, от которых в стороны взметнулись золотые крылья.

Жёсткие перья дара Осириса были насмешкой. Она помнила, что произошло. Кинжал, боль, холод.

Ифе умерла.

Теперь она знала, почему ледяной ветер трепал вновь обретённые крылья на её руках. Знала, что перед ней раскинулся…

Дуат.

Ему было тяжело. Последние несколько папирусов Тот писал через силу. Он ненавидел такие моменты.

«Нельзя. Нельзя тебе вмешиваться», – уговаривал себя бог. Так происходило каждый раз, когда плетение мироздания испытывало его. Показывало, как легко и просто всё могло быть, а затем жестоко обрезало эти нити.

Вмешайся. Помоги мне. Представь, как будет сладко самому сплетать жизни смертных и богов…

Шелестящий голос проник в мысли Тота.

Вспомни, каково это – быть у власти.

Бог улыбнулся. Ясность мыслей вернулась к нему, пусть голос и добивался совсем иного.

– Здравствуй, – кивнул он в пустоту. – И отправляйся в бездну.

Резко закрыв разум от злобного шипения, Тот вновь обмакнул стилус в простую палетку, не наделенную никакой особой силой.

Ему предстояло написать ещё так много.