Слишком хорошая няня (СИ) - Хаан Ашира - Страница 46

Еще Роберт, как мог, развлекал меня по выходным.

Временами бабушке было не до нас, и тогда мы отправлялись в театр или на выставку вдвоем. А потом сидели где-нибудь в уютном кафе на пять столиков и пили чай под метель за окнами.

— Неужели тебе субботним вечером больше некуда деться? — бесцеремонно интересуюсь я, отпивая глоток густого горячего шоколада. Его проще есть ложечкой, но я упорно пытаюсь добиться от напитка жидкой консистенции.

— Этим субботним вечером я именно там, где хочу быть, — сверкает он глазами.

Время от времени я ловлю на себе оценивающие взгляды студенток, сидящих с ноутбуками в углу. Еще бы — рядом со мной такой шикарный мужчина в темно-голубом свитере крупной вязки, с падающими на глаза прядями темных волос и дорогущими часами на запястье.

Любая хотела бы быть на моем месте.

Кроме меня.

— Прекращай, — прошу я, морщась. — Иначе я напомню, из-за кого мы расстались.

— Между прочим, — замечает Роберт. — Ты могла мне позвонить, чтобы я подтвердил, что сам, дурак, к тебе лез.

— И ты бы подтвердил? — поднимаю я брови.

— Ну, конечно, — недоуменно крутит головой. — Я же не совсем урод.

Именно поэтому я сейчас с ним и дружу. Потому что он «не совсем урод». Даже наоборот.

Просто…

— Нет, ничего бы не изменилось, — подумав, говорю я. — Ему нужна совсем другая женщина.

— Да брось…

— Сам брось. Если бы не случайность, нам с ним даже встретиться было бы негде. Это хорошо объясняет, почему он не знал, как вместить меня в свою жизнь. Он с такими людьми просто не общается. У него нет ячейки подходящей формы, куда меня вставить.

— Красивая метафора, — смеется Роберт. — А у меня… — он задумывается. — А у меня, похоже есть такая ячейка. А? Лар?

Набираю воздух в легкие, чтобы в очередной раз мягко, но твердо объяснить ему, что ничего, кроме театров и чаепитий у бабушки между нами быть не может, но в этот момент телефон Роберта, лежащий экраном вниз, начинает вибрировать, и тот жестом просит меня подождать.

Пожимаю плечами, снова касаюсь губами густой шоколадной массы. Лучший напиток для холодного февраля.

И чуть не давлюсь приторной сладостью, услышав, как…

— С Ларой, — говорит кому-то в трубке Роберт и ухмыляется, когда я начинаю откашливаться от попавшего не в то горло шоколада.

На мой очень вопросительный вид только машет головой и продолжает лыбиться.

— Побесить тебя, что ли… — задумчиво тянет он. Но решает: — Ладно, не буду. Мы просто пьем чай в кафе.

Я начинаю догадываться, с кем он говорит.

— А сам ей позвонить не мог? — интересуется Роберт, и у меня больше не остается сомнений.

Выслушав ответ, он делает большие глаза и прикрывает микрофон телефона рукой:

— Лар, ты что, его заблокировала везде?!

— Ага, — киваю я с независимым видом и беру чашку дрожащими руками.

Роберт прижимает трубку плечом и показывает мне большие пальцы. Еще минуту или две слушает, что ему говорит Александр, а потом смотрит на меня, тяжело вздыхает и говорит:

— Ладно. Помни мою доброту.

Он протягивает мне телефон, и в первое мгновение мне хочется вытереть о штаны вспотевшие руки и срочно посмотреться в зеркало — не размазалась ли тушь.

Беру телефон, еще теплый от рук Роберта.

Сердце проваливается куда-то в желудок, когда я слышу знакомый голос.

И еще хочется рыдать.

— Привет, Лар, — говорит Александр.

Мне приходится продышать первые несколько попыток ответить.

— Привет.

— Лар…

Изо всех сил стискиваю хрупкий телефон в руке, пытаясь услышать, что там… Что там, за этим коротким словом?

Что?

— Я тебя люблю, Лар. Но это ты знаешь.

Вдох.

Выдох.

— Не знаю.

— Ну я же делал тебе предложение.

— Но ни разу не сказал, что любишь.

Он не отвечает. Между нами повисает пауза, наполненная гулким, словно мы в огромном пустом ангаре, звоном ложечек о фаянс и шипением эфира в динамике. Кажется, что все звуки записаны на старую поцарапанную пластинку.

Долгая, очень долгая пауза.

Раньше я бы ее нарушила любой, даже самой глупой болтовней. Но сегодня у меня язык прилипает к нёбу и как ни ищу, не могу найти ни одного слова.

— Знаешь, как без тебя темно и холодно? — говорит Александр задумчиво и тихо, словно самому себе. — Не представляешь даже.

Молчу, молчу, молчу.

— Ты мне забралась в сердце. Так глубоко… Глубже только дочь.

— Тебе нужна была только мать для ребенка, — немного невпопад говорю я.

— Ты через Динку проникла туда, куда я никого не собирался пускать, — тоже невпопад, словно не слыша меня, говорит Александр. — Зачем мне такая жена? С таким характером? Но ты пробила все слои брони, прошла насквозь и даже не заметила.

Он говорит мне то, что люди обычно говорят только в полном одиночестве. Обращаясь к кому-то — но точно зная, что этот кто-то не услышит.

Я знаю. Я и сама хотела бы сказать ему то, что шептала одинокими вечерами, прислоняясь лбом к холодному окну.

Вот это:

— Я же не перспективный или убыточный актив, который можно отрезать.

— Прости меня, — сразу же говорит он. — Я был дураком. И конечно, я не думаю, что тебя можно сравнивать с бизнесом. Мне было очень больно из-за тебя с Робом. И больно, что ты отказалась выйти замуж. И казалось, что Дину ты любишь больше… Что Дину ты вообще любишь. Наверное, я ревновал тебя даже к ней. Но без тебя еще больней. Постоянно.

Роберт зачем-то сует мне в руку салфетки. Я смотрю на них с недоумением, а потом понимаю — я и правда плачу.

Вытираю глаза и смотрю на черные пятна туши на белых бумажных комочках.

— Тебе нужна была только мать для Дины.

— Мне нужна была только ты. Чтобы не приходилось думать, кто мне нужен — мать для Дины или жена для меня. Ты такая единственная, с кем не нужно выбирать. Дина тебя нашла. А я все просрал.

— Да.

Надо добавить что-то еще, но я не могу — горло сжимается, и я замолкаю.

Он тоже молчит.

Я смотрю в свою чашку с горячим шоколадом. Я смотрю мимо своей чашки с горячим шоколадом. Я смотрю сквозь свою чашку с горячим шоколадом.

Я вижу что-то там, в глубине Земли. Горячее, темное и соленое.

— Я не могу без тебя, Лар.

Вдох. Долгий вдох. Молчу.

— И Динка не может. Она не смеется совсем. Спасибо, что хотя бы разговаривает, а то совсем беда.

Горло перехвачено спазмом, мне надо сказать, но я не могу.

Не могу.

Могу?

— Ты забыл мой подарок.

— Да. Но у меня в телефоне осталось твое фото. Я его распечатал, а Динка увидела и отняла. Теперь у нее над кроватью висит твой портрет, она тебе вечерами читает книжки и жалуется на жизнь.

— Тоже мне, нашли Ленина, — шучу я нелепо.

Он, конечно, не отвечает.

Краем глаза вижу, как Роберт жестами отгоняет от столика официантку. Она продолжает настаивать, он встает и сам относит наши чашки к стойке. Возвращается, быстро протирает тряпкой стол и снова уходит.

— Как твоя работа? — спрашивает Александр странно сдавленным голосом.

— Прекрасная! — искренне говорю я. — Лучшее место! Спасибо тебе.

— Жить успеваешь?

— Представляешь, меня из офиса выгоняют ровно в шесть!

— Правильно делают. Тебя ждут дома.

— Меня никто не ждет дома.

И снова выматывающая, неловкая пауза. Словно нам не о чем говорить.

Хотя нам слишком о многом нужно поговорить.

— Если в Питер возвращаться, опять придется няню искать, — тихо, словно самому себе говорит Александр.

— В Петербург, — поправляю я.

— Что?

— Настоящие петербуржцы ненавидят сокращение Питер.

— Ты настоящая?

— Ага…

Я начинаю улыбаться. Сама не понимаю почему.

Стискиваю трубку в пальцах, чувствуя, как она раскаляется до адских температур — и улыбаюсь.

— Лар…

— А?

Пауза.

— Лара-а-а-а…

— А-а-а-а-а?