Возвращение в кафе «Полустанок» - Флэгг Фэнни - Страница 8

Была суббота, в гараже Бад, разложив инструменты на верстаке, починял скворечник, когда из дома донесся истошный вопль Пегги:

– О господи! Боже мой! Бад, скорее сюда!

Схватив молоток, Бад, готовый защитить жену бог знает от чего, кинулся в дом.

– Где ты? – крикнул он.

– Я здесь!

«Здесь» оказалось кухней. Пегги сидела у окна и смотрелась в круглое зеркальце размером с оладью.

– Что случилось? Ты ушиблась?

Пегги послала мужу обвиняющий взгляд.

– Почему ты не сказал, что у меня собачья радость?

– Что у тебя?

– На, смотри. Кожа на подбородке обвисла. Вот здесь, видишь?

Бад подошел ближе и посмотрел.

– Ну что? – Пегги оттянула кожную складочку. – Явная обвислость!

Бад придвинулся вплотную.

– Я ничего не вижу, милая, – сказал он недоуменно. – Разве что маленькую припухлость.

– Никакая это не припухлость! Это обвислость! Что я, припухлость от обвислости не отличу?

Бад понял, что жена уже все решила, и он в безвыходном положении: согласится – огорчит, возразит – опять же огорчит.

Пегги рассматривала себя в зеркальце.

– Как ты раньше-то этого не заметил? Вот, смотри. – Она туда-сюда повертела головой. – Ох, я старею некрасиво.

– Душенька, ты выглядишь прекрасно и совсем не меняешься, все такая же красавица.

– Ты мой муж и смотришь на меня сквозь призму любви. Другие-то все подмечают, это уж точно.

Бад видел, что жена его расстроена неподдельно, и попытался найти способ ее утешить.

– Слушай, Рыжик, а что если я угощу тебя обедом в «Сельском уголке»? Как насчет жареной окры, спаржевой фасоли и старого доброго кукурузного хлеба? Думаю, тебя это взбодрит. Что скажешь?

– Ну да, конечно, а все вокруг будут говорить: «Вон доктор Тредгуд обедает со своей матушкой».

Бад рассмеялся и обнял жену.

– Брось, милая, все это несерьезно. Иди одевайся, а после обеда прошвырнемся по магазинам. Годится?

Пегги, большая поклонница кукурузного хлеба в «Сельском уголке» и торгового центра, не сразу, но сдалась.

– Ладно. Только обещай одну вещь.

– Какую?

– Дай слово, что никогда не будешь носить очки.

– Клянусь. Ты навеки останешься прекрасным размытым пятном.

Пегги ужасно не хотела стареть. Бада это не заботило, он любил в ней все, даже ненавистные ей конопушки. Оглядев себя, Пегги сказала:

– Я похожа на Хауди-Дуди[11].

– Женщины, глядя в зеркало, считают, что выглядят кошмарно. Мужчины в зеркало не смотрятся и уверены, что выглядят прекрасно. Чаще всего и те, и другие заблуждаются.

Дот Уимс не ошибалась в том, что время летит. У Каролины Ли, семилетней дочери Руфи, уже был братец Ричард четырех лет.

Нынешний День благодарения семья решила провести на курорте Каллауэй Гарденс, что в Пайн-Маунтине, Джорджия, и, взяв недельный отпуск, сняла просторный домик на берегу озера. Праздник отметили вместе с Бадом и Пегги, приехавшими из Мэриленда и теперь уже отбывшими домой.

Брукс и Руфи сидели на берегу, наблюдая, как их дети играют с другими ребятишками.

– Ты была права, сейчас я понимаю, что мне и впрямь требовался хороший отдых, – сказал Брукс. – Правда, мать до сих пор бесится, что мы пренебрегли празднованием в ее клубе. Но как же здорово было пообщаться с твоими стариками.

– Каролина, прекрати лупить брата и отдай ему панамку! – крикнула Руфи. – Я кому сказала!.. – Она повернулась к мужу. – Да, хорошо, что мы повидались. Я понимаю, как было трудно отказать твоей матери, но пусть дети знают и других бабушку с дедушкой. Одних-то они видят каждый день.

– Верно. – Брукс откинулся в шезлонге и, сбросив туфли, зарыл ступни в песок. – Знаешь, я восхищаюсь твоим отцом. Он рассказал, что с детства хотел быть ветеринаром и не позволил ничему перекрыть путь к его мечте.

– Он такой. Всегда говорил, что можно стать кем угодно, было бы желание.

Брукс погрустнел.

– Когда я был маленький, я хотел стать… только не смейся… лесничим.

– Правда? Ты никогда не говорил.

– Я пропадал в леске за нашим домом и мечтал жить в бревенчатой избушке возле озера, вдали от всей этой мышиной возни… Но мечте не суждено осуществиться.

– Почему? Я была бы рада, если б ты посвятил себя любимому делу.

Брукс улыбнулся.

– Я ни секунды в тебе не сомневался. Господи, как же мне с тобой повезло! Ты золото.

– Спасибо, милый, но я говорю серьезно. Мне не нужен огромный дом и все такое. Я хочу, чтобы ты любил свою работу.

– Я знаю. Но то была лишь детская мечта. И потом, отец рассчитывает на меня, надеется, что я приму его дело. В моем возрасте он совершил то же самое для своего отца. И ни за что на свете я не хотел бы его подвести. Он от меня зависит. Я обещал: случись что с ним, я сохраню его бизнес и позабочусь о матери. Ты умничка, что уживаешься с ней, хоть это нелегко. Поверь, так будет не всегда. – Брукс помолчал. – Последнее время я вот о чем думаю: когда дети оперятся, мы возьмем и продадим наш дом, купим себе где-нибудь хижину в горах и начнем путешествовать. Я так хочу свозить тебя в Париж, Лондон, Рим… Или обзаведемся большим автофургоном и будем колесить по Штатам, по всем примечательным местам.

– Автофургон? – изумилась Руфи. – Представляешь лицо твоей матери, когда она узнает о нашей покупке?

Брукс рассмеялся.

– Нет, лучше не представлять. Но как тебе моя идея?

– Милый, если ты этого хочешь, мы так и сделаем. Только обещай, что перестанешь так убиваться на работе. Мы с детьми тебя почти не видим.

– Даю слово, просто сейчас там страшный завал. Отец заболел, и накопилась куча нерешенных вопросов, с которыми не справится никто, кроме меня.

Тут завопила Каролина, игравшая на мелководье:

– Мама, а чего Ричард брызгается?

– Она первая начала! – крикнул Ричард.

– А вот и нет!

– А вот и да!

Руфи перевела взгляд с брызгающихся малышей на мужа.

– Я запамятовала, кто это предложил завести детей?

– Да я уж и не помню, – рассмеялся Брукс.

Хоть белый как лунь, долговязый Бад Тредгуд оставался привлекательным мужчиной. Нынче утром он, соблюдая еженедельный воскресный ритуал, поговорил по телефону с дочерью. Дав отбой, Бад улыбнулся. Порой дочка смешила его до слез. Она вечно выдвигала совершенно безумные идеи: предлагала ему сделать модельную стрижку, купить новые очки, обзавестись протезом со всякими прибамбасами, выбросить старенькую клетчатую кофту, которой было полвека, заняться гольфом. Ничего этого он не хотел, но, поупиравшись, всегда исполнял ее желание. Ну почти всегда. Свою любимую клетчатую кофту он по-прежнему надевал, если дочери не было рядом.

Днем, когда жена прилегла отдохнуть, Бад, решив разделаться с очередным дочкиным пожеланием, сел за стол, положил перед собой чистый лист бумаги и взялся за перо.