Град обреченный (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 45

— Правило «год и один день» проживи за стенами и вольным стал? В учебнике шестого класса прописано. И у нас вроде…

— Ага, ты это потом расскажешь, когда сыск беглых у нас бессрочным сделают. Разная направленность векторов развития, воля государя превыше любого закона, и плевать на будущий «Судебник». Видишь, столько слагаемых набралось — потому менталитет иной, чем здесь. И разница будет только увеличиваться со временем, по мере усиления самодержавной власти. Потому Новгород и Тверь стали объектом репрессивной политики — «вольности» нужно выкорчевывать без остатка, чтобы все под одну «гребенку» были «причесаны». И так до середины 19-го века, но и до нашего «переноса» проблемы остались, «пережитки старины», так сказать. Что ты думаешь, масса поговорок просто так в плоть и кровь впиталась, вместе с верой в «доброго царя-батюшку», у которого бояре «злые», что хотят, то и творят, а он бедненький, в пьяном угаре находясь, не сном, ни духом не ведает.

— Ага, слыхивали — «барин придет, барин рассудит». Или еще — «я начальник, ты дурак, ты начальник — я дурак»!

— Так это и есть сложившаяся система холопства — все кому-то должны подчиняться. И упаси от «вольности» — и думать не смейте, за вас все решат — «что самыми умными быть хотите»!

Реконструкторы рассмеялись, но как-то невесело. Затем Воеводин произнес с плохо скрываемым раздражением:

— Главное правило самодержавия в одном — всячески шельмовать своих противников. Оболгать и опорочить, ибо за мутным потоком лжи легче спрятать бревно в собственном глазу. Зато громогласно вещать о соринке в чужом. Так поступили с Новгородом в учебниках — типа, там тирания боярства, всеобщая алчность, разбойники — ату их, ату! Сволочи — православную веру предали, государю изменили, покарать их, мерзавцев!

Профессор выругался, что делал крайне редко. Затем немного успокоился и уже тише произнес:

— Пропаганда чистейшая, с самой наглой и беспардонной ложью по методичкам. Да сейчас среди «боярского засилья» у простых новгородцев всяких «вольностей» намного больше, чем в процветающем московском княжестве под «отческим» управлением «государя Всея Руси»! И даже в наше время этому сгустку ненависти верили. И знаешь почему?

— Догадываюсь, глаза есть. Бояре из Твери не зря бегут к Ивану в Москву — им в вотчинах «черный люд» не дает развернуться. И прижать нельзя — боязно, побить могут запросто. Крестьяне за великокняжескую власть цепко держится, с их помощью даже слабый князь своих бояр приструнил. Потому и московитам сопротивляться станут — не захотят свои «великие тверские вольности» утратить. А это будет — они как бельмо на глазу, а строптивцы самодержцам ни к чему, вред от них один.

— Не хрен жить хорошо, все должны жить одинаково — равенство перед палкой хозяина. Потому Новгород покарали несколько раз, после чего он никогда уже оправился после опричного погрома. А Тверь «утонет» как Атлантида — про здешние порядки историки просто забудут, чтобы в смущение народ не вводить. А власти вытравят все, что с прошлым связано — вот и исчезнут города с селами, одни пустоши и заросшие валы останутся. Но сейчас мы в самом начале пьесы, которую можем написать.

— О чем, «Воевода», писать будем?

— О тверских порядках, что на все русские земли перенесены будут, о широком местном самоуправлении, о «черных мужиках», что мужами станут со временем, грамотными и с мушкетом в руках, — усмехнулся Андрей Владимирович, покачиваясь в седле.

— У нас выбора нет — или увеличиваем «черносошных крестьян» и делаем их опорой власти, или раздаем их в поместья, и делаем помещиков опорой правящего на русских землях режима.

— Лучше не надо — уже проходили. К тому же первый вариант остался неиспользованным — нам следует попробовать…

— Уже пробуем, «Сержант» — мушкеты «вольным» мужикам выдали, и стрелять из них научили. И число стрельцов года через три до нескольких тысяч доведем — вот здесь и опора будет в нашем деле. И учти — в Новгороде «вольницы» куда больше, там вечевым порядкам силу возвращают. Получится симбиоз этих двух земель, плюс другие присоединиться к альянсу смогут. А это война, долгая и неизбежная — ибо мира быть не может между противоборствующими сторонами. Вот потому мы и выступили на север — если Иван будет убит, то многие сложности пропадут. А заодно и всех его родичей, тех кто супротив встанет. И Зою Палеолог — та еще змея. Потихоньку силой задавим, года за три. Там с татарами войну начнем, а позже с Литвой. Без этого никак не обойтись — раз есть «винтовки», то их нужно использовать. Междоусобицы не нужны — с ними покончим раз и навсегда!

С Новгородом покончено зимой 1478 году. Марфу-посадницу взяли под караул.

— Рубите головы изменникам! Что бы никому неповадно было своего государя предавать! Поручника Даньки Холмского рубите, боярин Воротынский за татей тогда поручился!

Иван Васильевич хрипло дышал, глядя на творящееся вокруг смертоубийство. Но кроме палящей и жгучей ярости ничего в душе не было, в этот момент ему казалось, что вершит «праведный суд».

Великий князь Московский Иван Васильевич не понимал, что происходит — вроде Новгород был обречен, когда он двинул конные тысячи на север, по первому снегу, чтобы сурово покарать строптивцев, что вздумали оспорить его право на вотчинное владение. Да за такую «измену» сурово наказать стоило — «заводчиков» и главных смутьянов на плаху бросить, прочих бояр выслать в другие земли, где дать им новые вотчины, похуже, взамен отобранных, которыми наделить верных московских «служилых людей». Именно эта политика позволяла Москве раз за разом не только расширять владения, но и закреплять их за собой, устанавливая власть, против которой уже никто не осмеливался роптать.

Ведь приличного размера участки с деревеньками давались в поместье, на правах пожизненной аренды в «кормление», то есть за службу именно великим князьям. И помещиков расселяли не по родным их землям, старались подальше от оных держать, всячески перемешивая и перемещая. И князей выселяли, давая в иных местах вотчины, где их считали за наместников великого князя и тихо ненавидели. Так что «подручникам» поневоле приходилось держаться великого князя, который их. Как какое-то растение из горшка в горшок, также «пересаживал». И везде появлялась мощная опора, способная острой саблей покарать строптивцев, что пожелали бы выйти из-под власти потомков Даниила Московского, младшего сына святого князя Александра Ярославича по прозвищу Невский.

Умная и дальновидная политика! Главное ведь не токмо захватить соседнее княжество, а удержать его за собой!

Шли десятилетия, и от «покупок» Ивана Калиты можно было переходить к открытым захватам — противостоять никто уже не мог, да и боялись, наученные кровавыми уроками. Ведь у московских князей имелось под рукой многотысячное войско, покорное их воле, выходящее по приказу «конно, людно и оружно». Даже тверские князья испугались, хотя народец у них строптив, и на войну с москвичами охотно поднимется, как не раз бывало. Вот только Иван Васильевич не хотел раньше срока будоражить Тверь, всегда давал надежду Михаилу Борисовичу, что все меж ними будет ладно, без обид, и заживут они дружно и счастливо.

Одна у них общая беда — новгородские «своевольники», с которыми нужно покончить, ведь «ручеек» серебра придержали. Но он поделится со своим шурином, братом покойной жены, обязательно поделится, как только так сразу. Обманывал, вестимо, а как без этого правитель властвовать могут — просто тверичи опасный противник, их лучше с новгородцами разъединить. И задушив «господина великого», приняться уже за Тверь, благо сын Иван подрос, и тверичи его примут — все же родным племянником приходится глупому Михайле, что на дуде токмо играет.

Дурачок взбалмошный, простец!

Однако с нынешнего лета все наперекосяк пошло. «Измена» отовсюду полезла, какой никто не ожидал. Новгородцы в Тверь тайного посла отправили, серебром позвенели — хлебца решили прикупить, ведь с низовых земель он запретил зерно и муку везти, чтобы народ простой против бояр и архиепископа Феофила возроптал. Не получилось — только недавно узнал, что тверичи по зимнику обещали в Новгород жито отправить. И хуже того — нанял Михайло Тверской стрельцов из земель неведомых, что «огненным боем» бьются умело, стреляют на пятьсот шагов и попадают при этом, хотя редкий лучник на такое способен. И отряды стрелецкие большие — в Твери полутысяча, а в Новгороде вдвое больше. А заправила там главный, наибольший воевода князь Андрейка Кашинский, которому за службу шурин Михайло еще Бежицкий Верх посулил. В самом Новгороде его подручник князь Васька Ижорский появился со своими стрельцами в серых кафтанах, и все с «ручницами» длинноствольными. Враг лютый и страшный этот князь, ибо на дочке Марфы-посадницы женился, бояре новгородские ему крепости Копорье и Ям в удел отдали, и вече то приговорило. А старая гадюка, за то что он ее старшего сына изменника справедливо и милостиво казнил, а младшего в порубе заморил голодом, прилюдно поклялась, что все деньги отдаст, лишь бы московитов изгнать, а его самого, законного государя Всея Руси, умертвить.