Град обреченный (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 22

Молодой князь покосился на сковородку — но там было пусто. «Картошка», которую изгой «вторым хлебом» была ими съедена — странного вида клубни, похожие на репу, при нем порезали, поджарили на сале с лучком, вбили туда яйца, присыпали мелко нарезанной зеленью. А он проголодался изрядно, ведь не ел с утра, и сразу на «огненный бой» пошли смотреть. Как вернулись, при нем и поджарили, один всю умял, изгой едва треть одолел. Так что «картофель» этот он тоже решил выращивать, и семена у изгоя попросить. Да много чего было удивительного, до чего пока он не добрался — пришлый князь только аппетит раззадорил своим «коньяком». А ведь был у него еще «самогон», на «твореное» хлебное вино похожий, но пахнувший заморскими травами и пряностями, и крепче, много крепче чем по обыкновению. Но «ближние» дружинники напиток сей одобрили, они с боярами-стрельцами во дворе из кружек серебристой стали пили, под кашу и заедки. И сейчас из двора слышались песни.

— Ты ешь, княже — мыслю, ты один из тверской землицы кукурузу консервированную попробуешь. Под коньяк само то, она сладкая.

И князь зачерпнул из своей чашки желтых крупных зерен с подрезанным в них копченым мясом, съел с видимым удовольствием. Михаил последовал примеру, обычную осторожность давно не проявлял, понимал, что его не отравят. И понравилось ему эта «кукуруза», жаль, немного ее было, подъел с чашки подчистую. Вопросительно посмотрел на Андрея Владимировича, тот правильно понял его взгляд, пожал плечами.

— А нет больше, княже, последнее было. Но вот тебе зерно это, початок, не колос. Еще не поздно его посадить — взойдет обязательно.

Изгой взял в руки чудовищно большой колосок, набитый крупными зернами — «знакомыми» по чашке, но сейчас твердыми и сухими. Михаил Борисович не сдержал удивленного вскрика — если такие «колосья» собирать с тверских полей, то всю русскую землю прокормить можно.

— Это и есть наш хлеб, в тепле растет токмо, а у нас снега бывает мало, и заморозков. Непривычный поначалу, но кашу варить можно, с мяском и поджаренным луком хорошо идет под стопку самогона.

Михаил только кивнул — с мясом и луком можно и лебеду есть, вкусной покажется, особенно когда сильно проголодался, да еще хлебного вина кружечку немалую опрокинуть перед трапезой.

Тут что угодно сожрешь, и добавки попросишь!

— А где твои края находятся, княже Андрей? Интересно было бы зреть. И семья, супруга, детки, поди и внуки есть…

— Нет ни у меня, ни у бояр моих ничего — ни земли, ни жен, ни деток — одни мы. Сгорело все в пламени времени, да быльем поросло. Сговорились меж собою ничего не вспоминать, душу себе надрывать горестями, — лицо изгоя помрачнело так, что смотреть стало страшно. Михаил тут почувствовал его боль — ужасно все потерять, когда земли твои сожгли, а людей всех, на них живущих, османы вырезали. Тяжко уйти в земли для себя неведомые, но род обреченный на погибель нужно продолжить. Успеть деток наплодить, а ведь мужи пожившие, у многих седина видна. И ушли, но хорошо что православные, обряда греческого. Хотя лица скоблены были, и щетина уже отросла — бороды себе отпускают. Что воскурением занимаются, то пустое — пусть и дальше дымят травой, которую собирают. Может быть, потому и бьются «огненным боем» так ловко.

Страшно подумать, что тысяча, а то и две таких стрельцов натворить может с их ружьями!

Но не стал свои мысли озвучивать, произнес негромко, сочувствие выказывая — ведь в отцы годится ему Андрей Владимирович по возрасту своему почтенному — больше полувека прожил на свете.

— Прости, княже, не ведал. А как жить дальше думаешь?

— В Новгород со своими людьми пойду, служилым князем. С послом говорил, что к тебе направлен за хлебом. Если они его получат, и голода не будет, то мыслю, сопротивляться домогательствам Ивановым станут. А с нашей помощью московитам укорот живо дадим — имея отряд в три тысячи стрельцов, побьем ратных людей князя Ивана. За лето и начало осени людишек обучить успеем, стрелять будут ловко. У меня воевода знающий, дело понимает зело, княжьего рода боярин.

— Да где же вы столько ружей сотворите? Хотя, о чем я — в Новгороде кузнецов много больше, чем в Твери, что угодно сделают. Пороховое зелье могут у ливонцев купить, али Ганза им продаст. Это я повелел ямчугу из ям добывать, что иноземцы семь лет тому назад заложили. И в Индию отправлял купцов, чтоб там купить ямчугу добрую — персы каждый год возят понемногу для «настенного наряда». А стрельцов, поди, наберете из новгородцев, там многие корни ушкуйные имеют⁈

— Так оно и будет, Михаил Борисович. Но ратных город выставит две тысячи молодцев, а еще тысячу я найму на два года, а оплатят бояре новгородские. Мне сила своя нужна, чтобы не зависеть от вече и «господы» одних. Сам знаешь, как строптивы бояре новгородские. Ивана изгнать нужно с Бежецкого верха, где княжество Дмитрию Красному покойному дали, Шемяки младшего брата — то земли новгородские давние, Василием Московским отнятые. Новгород мне их отдаст под удел родовой, владыка с посадником мыслят, что защитой буду им от московитов постоянной.

— А ты сможешь? Ведь ни бояр, ни детей боярских у тебя нет, как с тысячей стрельцов справишься.

— Вотчины у людей московских отберу, если мне служить не захотят, — твердо произнес изгой. Подняв стакан, наполненный на четверть коньяком, молчаливо предложил молодому князю выпить. Тот не стал отказываться, выпил охотно, закусил помидором — красная мякоть расползалась под крепкими зубами. Андрей Владимирович усмехнулся:

— Их «яблоками любви» не зря называют — свежие они сочные, вкусные, говорят, что баб от бесплодия лечат — если есть будут свежие, одних сыновей рожать будут. Но хранятся недолго — вот попробуй ложку под кусок мяса. Из «томатов» этих выжимка с чесноком молотым — «горлодером» рекомая. Ох, и хороша закусочка, знатная, в подливу добавлять нужно.

Михаил Борисович пожевал кусочек мяса, съел полную ложку «горлодера» и судорожно вздохнул. Но как ни странно мясо намного вкусней стало, а старый князь вообще совершенно спокойно проглотил несколько ложек, свой «коньяк» заедая.

И в эту секунду Михаил Борисович осознал, что его снова терзают давние проблемы, и спросил откровенно:

— Отберешь ты вотчины в Бежецком Верхе, а кто тебе служить будет, ведь сбегут от тебя в Москву?

— Мужиков охочих наберу и дам им поместья — с каждого по десятку стрельцов выводить. Новгородцы порох и ружья отдадут, будет, чем с московитами воевать — они себе другие сделают. Не хотелось бы их «подручником» стать, сам знаешь породу их — не уследишь, обязательно обманут. А с Бежецким князем такой номер не пройдет — у меня свой удел будет. Но один не выстою, если новгородцы замыслят изменитьть — предадут, чтобы моей головой откупится перед князем Иваном Московским. Хорошо, что подлость эта им в головы придет лишь после того, как войско твоего бывшего зятя разобьем и обратно погоним.

Изгой говорил настолько уверенно, что молодой князь осознал — действительно, побьют Ивана, крепко побьют. Тот такого «огненного боя» вряд ли ожидает, как его людишки, уже убитые «гостями» из земли дальней. И мысль насчет охочих до стрелецкого дела мужиков в голову сразу же запала — ведь если всех «съехавших» от него самого бояр вотчин лишить, то он спокойно пять, даже семь тысяч стрельцов себе в войско наберет. И ружей можно в Твери понаделать много, мастера и кузнецы есть, железа припасено изрядно. Серебро в казне имеется, и ямы новые для вызревания ямчуги заложить заранее, через пять лет пригодятся. Но тогда этот князь из земель неведомых, но православных, ему служить должен, и тут действовать нужно добротой и лаской, а не коварством. Тогда есть возможность от бывшего зятька, что сестрицу уморил, не только отбиться, но и верх над горделивым Иваном попробовать взять…

Карта Великого княжества Тверского.

— Новгород без моей помощи вряд ли выстоит, ведь так, княже? Хлеб я ему дам осенью, если урожай добрый будет, ну а в следующее лето только у меня закупить могут, ведь Москва подвоз хлебный с низовых земель перекроет обязательно. Ведь так?