Первопричина: Лагерь смерти (СИ) - "Stereoman" - Страница 25

— Она светилась. А как это…

— Вот! Светилась. Но это не всё. Её как и вас, Николай, подвергли пыткам. Возможно даже более страшным. И я, когда перенёс вас в наше убежище, смог кое-что увидеть. Нечто невероятное. Двое суток, вы вчетвером, только и делали что умирали. Лекарства не помогали, сделать что-нибудь я к сожалению не мог. Повреждения Серафины, были очень сильны. С неё не только содрали кожу, но и… Мне неприятно говорить об этом, но ей буквально вырвали репродуктивные органы. Да… Она не могла выжить. Ей оставалось несколько минут. Но вы, Николай… Вот сейчас обратитесь в слух и ловите каждое моё слово. Вы спасли её. Вы, отдавали ей… Энергию.

— Как?

— Я не знаю, — разводит руками профессор. — То есть не знал. Но, по счастливой случайности, я смог это подтвердить. Тут всё дело в «Первопричине» маленький осколок этого вещества завалявшийся у меня в кармане, неожиданно начал вибрировать. Сбегав в хранилище за этой пакостью и расставив кристаллы на полу, я смог отследить… Кристаллы своим свечением показали что от вас к девушкам идут линии энергии. Вы, Николай, питаете их. Особенно сильно — Серафиму. Вы, возможно, неосознанно делали всё чтобы она выжила. И вы это сделали. Понимаете, она должна была умереть. Да что там, она уже была мертва, просто напичканный препаратами организм не понимал этого. Но вы… Николай, вы ключ к созданию сверхлюдей. Да-да, именно вы.

— Вот даже как… А…

— Да! — расхаживая передо мной восклицает Ломакин. — Это поразительно, но это есть. Без вас, молодой человек, ничего бы не получилось. Сколько бы сыворотки и прочей гадости Марта не вливала в них, ничего не получилось бы. Но вы… Николай, вы понимаете что это значит?

— Мне хана?

— Да. Но это зависит от того в чьи руки вы попадёте. Если к фашистам, то действительно хана. А если мы уйдём к нашим…

— Сомневаюсь…

— Я тоже, Николай, я тоже! — кричит Ломакин. — Но там, в Союзе, у нас будут шансы. А здесь их увы нет. Придёт время, нас найдут и хорошо если убьют… А если нет? Сдаваться вы не станете, вы вступите в бой и раскроете себя. И что потом? А я скажу. Нас захватят и будут изучать. Изучать серьёзно, основательно, и я вам скажу что есть звери пострашнее Марты. Не забывайте, мы для них нелюди.

— А в союзе всё будет по-другому? Там мы станем людьми? Вы посмотрите на меня? У вас гарантии что нас не препарируют есть?

— Моё слово, — опускает голову профессор. — Нам некуда бежать, нам некуда идти, негде прятаться. Мы… у меня много друзей, единомышленников. Они помогут. Я не верю, что наши будут вскрывать нас.

— А я верю.

— Николай, послушайте, — подняв руки говорит Ломакин. — Мы не выживем. И до Австралии не добежим. Пожалейте девушек. У нас есть шанс. Союз в бедственном положении и такими как вы разбрасываться не станет. А ситуация… Если оборону продавят, если фашисты перейдут Урал… Вы видели что творится в этом лагере. А таких лагерей сотни. Мы сможем помочь, нас примут, нам самим помогут. Если мы ничего не сделаем, то все жизни которые отнимут эти твари будут на нашей совести. Вы всё видели, вы на себе прочувствовали. Там обычные люди. Неужели вам не жаль их? Там женщины, дети, невинные… Николай…

— Ладно, посмотрим, — видя что Ломакин сейчас расплачется мотаю головой. — Раньше весны всё равно не выдвинемся. Пока соберём информацию, посмотрим. Может кого-нибудь из заключённых украдём. Надо узнать как можно больше. Идёмте, мне почему-то кажется, что нас ждут.

Вот ведь история… С каждым днём всё чудесатее и чудесатее. Но в чём-то Ломакин прав. Не знаю почему так думаю, но… Как говорится из двух зол выбирают меньшее. И тут вопрос какое из них меньшее. Да, фашисты со своим расовым превосходством конченые отморозки. Но и совки нихрена не добродетель. Гэбня, репрессии, ГУЛАГи, культы личности, загранотряды, штрафбаты, в общем ничего хорошего. Настолько ничего, что я их ненавижу. Однако фашистов и их союзников я ненавижу сильнее. Так что… Пока не ясно.

****

Возвращаемся в убежище, садимся за стол и тут же девушки двигаются ко мне ближе и прижимаются. Ломакин отдав управление Осипу отваливает. Осип включив гостеприимного хозяина обхаживает Серафину. Сама Серафина от такого явно смущается и смотрит на меня.

— Ну, красавица, — не выдержав её взгляда начинаю. — Рассказывай.

— Хорошо, — скромно улыбается она, вздрогнув сглатывает и…

Рассказ впечатляет… Серафина, она же Преображенская Серафина Яровна, тридцати трёх лет от роду, особо ничем не выделялась. Родилась и выросла недалеко отсюда, в небольшом городке. Работала на заводе, делала снаряды, но тут случилось грандиозное наступление. Город взяли в кольцо. Совки, организовав оборону и не жалея себя принялись выводить мирных жителей. И даже преуспели в этом, ценой собственной жизни. Однако на колонну беженцев обрушился авианалёт. Почти все погибли, включая мужа Серафины. Выживших же собрали и отправили на север, то есть в Идельштайн.

Там, то есть здесь, красивая, отходящая от контузии женщина сразу приглянулась врачам-живодёрам. Мол кожа у неё особенная. Ни родинок, ни пятен, цвет интересный, то есть белый.

Сама Серафина, рассказывает что кожа и волосы всегда были предметом её гордости. Кремово-белый оттенок, нежная, бархатистая, на солнце не обгорала, ссадины и царапины за ночь заживали, синяков никогда не было. Волосы, густые и чёрные, сводили с ума ухажёров. Она всегда считала это даром, пока в лагерь не попала. Здесь такая красота превратилась в проклятие. На неё светили ультрафиолетом, прижигали кислотами и щелочами. И когда наконец решили снять, в госпитале нарисовалась Марта.

Разогнала врачей, забрала женщину с собой и у себя в кабинете, угощая чаем и штруделем, с восхищением смотрела на неё и даже руки гладила. Недолго. Ничего не подозревающая Серафина, у которой вспыхнули искорки надежды, ещё не понимала к какому чудовищу попала.

Далее рассказ шёл со слезами. Там же, сразу после чая, Марта вызвала особо искушённых докторов и взялась за дело. То есть, решила сама снять с Серафины кожу. Не потому что надо исследовать, а потому что красивая. И из такой красивой кожи, Марта решила сделать себе пару абажуров и обтянуть любимый стульчик. А чтобы не изменять себе и не тянуть кота за причиндалы, фрау чтоб её Марта, решает подготовить кожу на месте. Ну и снять, собственноручно. А то эти криворукие помощники ещё испортят.

Серафину тут же вяжут, накачивают разной гадостью, чтобы не померла и сознание не потеряла и, собственно начинают подготовку. Натирают разной дрянью, в том числе и порошком кристаллов «Первопричины» обкалывают болеутоляющими, после чего Марта действует или же снимает с женщины кожу. Скальп идёт как трофей, кожу сразу приспосабливают на места. Пока помощники сочиняют абажуры и меняют обивку на стуле, Марта, видя что женщина не умирает, решает развлечься и брызгает на её плоть кислотой, избивает и надругается. После, поместив вырванную из Серафины матку в стеклянный бак, Марта приказывает выбросить женщину. И тут, по счастливой случайности, мимо кучи мусора шуруем мы.

— Нда, — качаю головой и трясущимися пальцами достаю из пачки сигарету. — История. А ты…

— Я не знаю, почему, — опустив голову вздыхает Серафина. — Но я не могу горевать. Рядом с вами, мне странно спокойно. Маришка правда ревнует, но в остальном. Вы мне сочувствуете. А ты… Вл… Николай. Да, Николай, ты врезался в мою память. Я видела тебя, слышала и верила. Я знала что ты поможешь и я…