Свинцовая воля - Шарапов Валерий - Страница 6

– Винт, – с напускной радостью вскричал Орлов, неожиданно встретив своего старого знакомого вора-домушника, – какими судьбами тебя в наше ведомство занесло?!

– Да вот мимо церкви проходил, начальник, – подобострастно залепетал Винт и, несмотря на невыносимо ноющую рану в ноге, невольно расплылся в улыбке от того, что уважаемый в криминальных структурах Орлов его сразу узнал, – а тут ваш легав… сотрудник вдруг появился и меня за компанию прихватил. Да еще пальнул в меня… в законопослушного гражданина. Теперь вот испытываю неоправданные муки, – он страдальчески сморщился и указал на кровоточащую дырку в голенище сапога.

– Ты мне тут Лазаря не пой, – грубо осадил его Орлов. – Таких корешей, как вы со своим подельником, я за версту чувствую. Соколов, распорядись, чтобы их в пятый отдел доставили, у следователя Муховцева на них о-очень острый зуб имеется. Я бы сказал, прямо клык.

– Прощевай, начальник, – жалостливым голосом пробормотал Винт, вероятно надеясь на снисхождение, когда его с дружком повели по коридору два милиционера из конвойной роты.

– Скатертью дорога! – с усмешкой ответил Орлов и вновь язвительно хохотнул: – Пиши покаянные письма, Винт!

Проводив веселыми глазами «спалившихся» воров, Клим перевел свой посерьезневший взгляд на Илью. Он долгим внимательным взглядом в упор рассматривал Журавлева, и по его озабоченному задумчивому лицу было понятно, что в голове у Орлова происходит мучительный мыслительный процесс и он никак не может прийти к однозначному ответу.

Наконец, Клим энергично мотнул породистой головой, как видно, напрочь отгоняя всякие сомнения, по-отечески приобнял Илью и обратился к нему уже вполне спокойным, уверенным голосом, сказав как о твердом решенном:

– Пошли в отдел, дело у меня до тебя очень важное имеется.

Это было сказано таким тоном, что Журавлев сразу понял, что разговор действительно предстоит очень серьезный, и невольно подобрался не только внешне, но и внутренне. С беспокойством искоса поглядывая на Клима, лицо которого, и без того мужественное, стало выглядеть совсем монументальным, как у памятника Ленину на центральной площади, Илья направился с ним в отдел, чувствуя его подрагивающую от волнения руку на своем плече.

В крошечном помещении держался устойчивый запах лежалых бумаг и пыли, а еще стоял едва уловимый, с острой перчинкой аромат мужского одеколона, которым пользовались все сотрудники после бритья. Сейчас здесь никого не было, и они удобно расположились на продавленном диване, кожа которого сильно полопалась и вытерлась от старости.

– Илья, – чуть помедлив, начал негромко, с душевной теплотой в голосе говорить Орлов, не убирая свою руку с его плеча, – из МУРа, от Копылова, ты его знаешь по прошлой совместной работе по ликвидации у нас банды Филина, пришла телефонограмма в срочном порядке откомандировать в их распоряжение из нашего отдела одного человека для особо ответственного задания. Мы с генералом обсудили несколько кандидатур и остановились было на Василии Федорове, который с людьми сходится легко… да и в халатном отношении к работе ни разу не был замечен. Но сегодня, честно говоря, ты меня сильно удивил, что сумел один взять этих двух отморозков. Поэтому буду ходатайствовать перед генералом, чтобы в Москву отправить тебя.

Так что иди домой и готовься отбыть вечерним поездом в столицу нашей Родины. Переоденься в военную форму, в которой ты вернулся с фронта. Награды оставь у меня в сейфе… Через час-полтора можешь получить командировочное удостоверение и командировочные деньги… Проявишь себя, может, даже случиться, что в МУРе и останешься. Дослужишься до генерала, ты уж про меня не забудь, пригласи к себе замом, – пошутил Орлов, но как-то невесело, видно, и на самом деле задание предстояло сложное и очень секретное, если даже он не знал конкретно, в чем оно будет заключаться. Клим от души хлопнул Илью по спине своей крепкой ладонью, с напускной бодростью воскликнул: – Бог не выдаст, свинья не съест! Удачи тебе, Илюха!

Вот этим предложением Журавлева и удивил его начальник, почитай, побольше, чем выжившая из ума старуха, ударившая бандита клюкой по спине.

Москва поразила Журавлева невероятным скоплением людей, постоянным, ни на минуту не затихающим ровным гулом, похожим на шум набегавших волн морского прибоя, различными по высоте звуками автомобильных клаксонов, частыми звонками стареньких трамваев, с дробным грохотом бегущих по своим железным путям. Во время четырехгодичного пребывания на фронте Илья, конечно, успел повидать большое количество всякого народа и много военной техники, но такого, чтобы столько людей на постоянной основе проживали в огромном городе, видеть ему еще не доводилось.

Журавлев вышел на перрон Павелецкого вокзала, поставил возле ног обтерханный фанерный чемодан с личными вещами и принялся растерянно озираться. Думать о том, что вдруг самостоятельно придется добираться до улицы Петровка, 38, где находился легендарный МУР, на метро, для него было непривычно страшно: если уж на просторе творится подобное столпотворение, то сколько же тогда народу находится в тесноте под землей. Выйдешь по своему деревенскому легкомыслию не на той станции и будешь плутать там до китайской пасхи, как бездомная побирушка.

Илья невесело усмехнулся своим пораженческим мыслям, тяжко вздохнул и, нервным движением вынув из кармана галифе пачку «Беломора», закурил. Руки от волнения потели и позорно дрожали, как у юной барышни. Приглядываясь к проходившим мимо прохожим, выискивая глазами в толпе знакомое лицо никогда не унывающего оперативника из МУРа старшего лейтенанта Леонтия Семенова, с которым не далее как два месяца назад они совместно с другими оперативниками из отдела по борьбе с бандитизмом брали жестокую банду Филина, Журавлев все же не упустил возможности доставить себе удовольствие пускать дым замысловатыми колечками, чтобы успокоить слегка расшалившиеся нервы.

– Дядь, дай денежку, – неожиданно сбоку заканючил детский жалобный голосок. – Хлебушка купить… Третий день не ем… Голодный, аж живот подвело.

Илья повернул голову, и увидел маленького оборванца, одетого в пиджак огромного размера, доходивший ему до колен, из рваных носков тряпочных ботинок торчали грязные пальцы ног. Для достоверности своих слов мальчишка придерживал одной рукой сползавшие с живота штанишки, а другую руку протягивал ему замызганной ладошкой вверх. Из-под державшегося на честном слове облезлого козырька довольно великой для его возраста кепки на Илью умоляюще смотрели синие, как небо, глаза.

– Дядь, ну дай же, – потребовал малец румяными губами, видя, что прибывший пассажир пока еще никак не возьмет в толк, как ему поступить. – Не жадничай.

Журавлев полез в карман, где он в порожнем кисете хранил мелочь, но в это самое время неожиданно объявился Леонтий Семенов, привычно одетый в гражданскую одежду – рубаху-вышиванку, поношенный пиджак и брюки в коричневую диагоналевую полоску, – и цепко перехватил его руку.

– Остынь, дружище, – сказал он. – Не пори горячку. Здесь этой шантрапы водится видимо-невидимо. И все они на побегушках у воров, одни отвлекают беспечных пассажиров, а другие в этот момент крадут их вещи, а то и что поценнее.

Илья быстро оглянулся: чемодан стоял на прежнем месте, и не похоже было, что его хотели украсть, а вот мальчишка-оборванец испарился, словно его здесь и не было.

– А я поверил, – немного смущенно, оттого что его, сотрудника уголовного розыска, чуть не обвели вокруг пальца, улыбнулся он. – Вот проказники.

Они крепко пожали руки, с интересом оглядывая друг друга, как будто давно не виделись, хотя пролетело всего лишь два быстротечных месяца.

– Давай обнимемся, что ли, – сказал Леонтий, – чего мы как не родные?

Они порывисто, горячо обнялись, дружески похлопывая один другого по вспотевшей спине: солнце нещадно припекало, а в затишке, где не ощущалось ни малейшего дуновения, еще и парило от нагретых стен высотных домов.