Наследник Клеопатры - Брэдшоу Джиллиан - Страница 12

• Предыдущая
• 12/95
• Следующая

– Пятьдесят талантов золота? – воскликнула Сцилла, облизнув кончиком языка бледные губы. – Пятьдесят талантов золота... – От алчности у нее заблестели глаза.

– Так он сказал. – Ани кивнул в сторону Цезариона. – Судя по всему, их отряд должен был доставить сокровища на корабль. Но сейчас они в руках римлян. Ты что, думаешь, они сидят и ждут, когда каждый вор в округе узнает о том, что у них появились деньги? Я так не думаю.

Цезарион с ненавистью посмотрел на него. Доверь какому-то вонючему крестьянину секрет – считай, что рассказал это всему миру.

– Я отправлюсь в Беренику сегодня вечером, – непререкаемым тоном заявил он. – Я смогу дойти туда самостоятельно.

Ани пожал плечами.

– Ну, если ты настаиваешь! – Египтянин положил на землю сверток. Это были сандалии Цезариона, связанные поясом. Затем он вынул из складок своей одежды маленькую баночку. – Мирра, – коротко пояснил он и протянул ее Сцилле.

Она со смешком взяла ее, открыла и, понюхав, одобрительно кивнула.

– Когда закончишь, вернешь баночку обратно, – строго предупредил ее Ани. – Вместе с тем, что там останется, поняла? Я пока побуду здесь и понаблюдаю за тобой.

Сцилла фыркнула, взяла баночку и начала втирать драгоценную мазь в кожу Цезариона, прилагая совершенно излишние усилия.

Прошло совсем немного времени, прежде чем они начали собираться в путь. Перед отправлением в палатку снова пришла темнокожая девушка и еще раз накормила Цезариона – на этот раз лепешками с сыром и оливками. Пока он ел, она что-то взволнованно говорила ему. Похоже, ей хотелось убедить его в том, что он, мол, еще нездоров, чтобы пускаться в путь. Затем она помогла ему одеться, застегнула на нем сандалии и обернула вокруг головы платок Ани. При этом она ни на минуту не умолкала, с серьезным видом давая ему непонятные наставления.

Гидревма оказалась не таким уж чудным местом, как он себе вообразил: пыль, горстка палаток, которые служили домами; вокруг колодца – несколько финиковых пальм и иссушенных летней жарой овощных грядок; на окраине – длинный загон для коз и верблюдов, накрытый навесом из сплетенных пальмовых листьев. За спиной Цезариона садилось солнце, а перед ним прямо под гору бледной нитью уходил караванный путь, петляя, словно эту нить небрежно бросили на землю. Вдалеке виднелось Красное море цвета индиго, и там, на изгибе сияющего побережья, как изумруд, зеленела гавань, у кромки которой можно было разглядеть белые и красные пятна – дома Береники. Караван египтянина ждал его на дороге. Сам Ани стоял впереди, держа за поводья осла.

– Я пойду пешком, – сказал Цезарион египтянину, с отвращением глядя на низкорослое животное.

– Мальчик, не стоит, – мягко произнес Ани. – Ты не дойдешь до Береники!

– Я буду идти столько, сколько смогу! – упорствовал Цезарион и, не оглядываясь на остальных, пошел вперед.

– Уташи! – крикнула ему вслед темнокожая девушка.

Он не сразу понял, что она пожелала ему по-гречески «удачи». Юноша остановился и попытался вспомнить одну из немногих фраз на диалекте пещерников, которым научила его мать. Когда он сказал ей «Прощай!», девушка в восторге засмеялась и, подбежав к нему, нежно поцеловала в щеку. Глупо улыбаясь, Цезарион повторил фразу, и она ответила ему еще одним поцелуем. Дойдя до первого поворота, он обернулся и увидел, что она все еще стоит там и машет ему рукой. Он помахал ей в ответ.

– Милая девушка, – сказал Ани и тоже помахал ей рукой. На осле ехал Имутес, и поэтому хозяин каравана шел пешком.

В свете заходящего солнца их тени ложились длинными голубыми полосами на бледную пыльную землю.

– Как получилось, что ты знаешь их язык? – спросил египтянин.

Цезарион недовольно насупился, но все же ответил:

– Я не говорю на этом языке. Знаю только, как сказать «здравствуй» и «прощай». – Эта девушка не выходила у него из головы, и поэтому, неожиданно для себя самого, он спросил: – Она ведь рабыня? А эта мерзкая сводница предлагает ее проходящим караванщикам.

– И хорошо на этом наживается, – согласился Ани, не выказывая возмущения. – Но скоро кто-нибудь наверняка выкупит ее и увезет туда, где ей будет лучше. Такие милые девушки, как она, не остаются шлюхами навсегда.

– Начнем с того, что я не понимаю, как могло произойти, чтобы ее продали в публичный дом?

Ани с недоумением посмотрел на Цезариона.

– Большинство бедных людей сами могут продать лишнюю дочь, которая у них родилась. Народ в этих землях богатым не назовешь. Богиня Изида, я никогда не видел такой бесплодной земли!

– Ты ни разу не шел по этому пути? – удивился Цезарион. Сперва египтянин как будто смутился.

– Нет, – ответил он, а затем добавил: – Видишь ли, у меня случайно появилась хорошая возможность подзаработать. Я знаком с одним человеком, который вкладывает деньги в корабли, но в этом году он решил, что из-за войны лучше поберечь деньги. У меня же было немного денег, и я рискнул. Вы, греки, с самого начала захватили всю торговлю на Красном море. Я подумал, что стоит воспользоваться тем, что у меня есть. – Он с гордостью окинул взглядом свой небольшой караван. – Я родился в Коптосе. Всю свою жизнь я видел, как караваны отправляются в Миос, Гормос, Беренику и возвращаются с полными тюками богатств, привезенных с Востока. Теперь у меня свой караван.

«Не слишком внушительный», – подумал Цезарион. В нем снова пробудилось недовольство.

– Почему ты оставил меня у этой старой шлюхи? – спросил юноша, исподлобья глядя на египтянина.

Ани с недоумением посмотрел на него и громко расхохотался.

– О Изида и Серапис, да ты, я вижу, обиделся? Я, честно говоря, и не подумал, что ты впервые оказался среди продажных девок.

Щеки Цезариона вспыхнули. Он действительно впервые был в подобном месте.

– Эта мерзкая старая шлюха пыталась выведать, не ищут ли меня римляне!

– Я знаю, – сказал Ани, кивнув ему. – Однако римляне уже в пути домой, и я дал ей это понять. Мальчик, кому еще я мог оставить тебя на попечение в этой вонючей деревушке? Кроме Сциллы и ее девочек, в этой дыре никого нет, не считая нескольких козопасов и земледельцев. Они ведь за тобой хорошо ухаживали?

Цезарион бросил на него сердитый взгляд и ничего не ответил.

– Почему ты так беспокоишься о том, что римляне тебя преследуют? Они же не дикари, поедающие младенцев. Те, с которыми мне довелось встречаться, говорят по-гречески и восхищаются греческой культурой. Я уверен, что они не станут убивать такого благородного молодого грека, как ты, если только у них нет веских на то оснований. Ты что, убил кого-то из них?

Цезарион подумал, что это достаточно разумное объяснение его нестерпимого желания поскорее уехать отсюда. Нужно воспользоваться им.

– Может быть, – осторожно сказал он. – Я не знаю. Было темно. – Затем, не скрывая сарказма, он спросил: – Ты уже не думаешь, что я сбежавший раб?

Ани пожал плечами.

– Ты же не станешь спорить, что, когда я нашел тебя, ты выглядел не самым лучшим образом. Но когда ты заговорил, я сразу смекнул, что ты благородного происхождения. «Я обя-я-зан гла-а-вному ка-а-рава-а-нщику...» – нарочито растягивая гласные, передразнил египтянин аттический диалект греческого языка, на котором говорил Цезарион. – Я бы никогда не поверил, что кто-то действительно так говорит, но ты был слишком нездоров, чтобы притворяться. И тот отряд, который снарядила царица, вряд ли состоял из обычных воинов: она никогда бы не доверила им пятьдесят талантов золота. И вот еще. – С этими словами Ани пошарил в своей суме и достал оттуда фибулу с хитона Цезариона.

Цезарион взял ее. Это была золотая застежка в виде кольца с изумрудом, более роскошная, чем простая золотая булавка, которую он носил, будучи в лагере. Он приостановился, подтянул хитон на плечо и заколол ее.

– Сбежавший раб носить бы такое не стал, – с некоторым удовлетворением заметил Ани. – Он бы спрятал ее. А откуда ты?

Цезарион, вскинув подбородок, ничего не сказал в ответ. Боль в боку становилась все сильнее.

• Предыдущая
• 12/95
• Следующая